Страница 125 из 135
Часть 2. Глава 9
Третья неделя октября, пятница
Бермонт
Полина
Вторая половина октября выдалась в Бермонте сухой и солнечной. Обычно в эту пору в предгорьях уже стояли туманы, холодными языками спускающиеся в долины, а на склонах гор отдыхали облака, лениво скользя вниз раздувшимися от влаги подбрюшьями, чтобы потом долго изливаться дождями на головы обитателей долин.
Монастырь Богини-Воды, носивший в народе название Белой Обители, был расположен у большого озера, в низине меж двух пиков, среди хвойных лесов и пашен. Тут били горячие источники, выдавливаемые тяжестью гор с неведомых глубин. Сюда со всей страны приходили женщины — молодые, и пожилые, и даже совсем старушки. Они шли, ведомые отчаянием и одиночеством: одни долго пытались забеременеть, но врачи поставили страшный диагноз — бесплодие, другие потеряли мужа или остались без родных. Обитель принимала всех, кто был готов доверить свою судьбу Богине и оставить, частично или полностью, связь с внешним миром. Выходить за пределы монастыря и возвращаться могли только женщины, вышедшие из детородного возраста. Остальные могли уйти только раз — обратно ворота Обители уже не пускали.
Ворота эти были чудесные, тяжелые, черные, словно созданные кем-то из мятого в приступе гнева чугуна, и про них в народе ходило много легенд. Будто отворяются они только перед теми женщинами, которым нечего терять, а также перед теми, кому очень нужна помощь. Открывались они и перед представителями сильного пола. Ежедневно сюда приходили десятки мужчин, и каждый пытал счастья перед волшебными створками. Попадали внутрь немногие — ворота пускали только тех, кто действительно нуждался во внимании Богини. И тогда первая встреченная за оградой сестра должна была подарить искавшему благословения ночь любви.
Не было под сенью Обители случайных встреч и пустых ночей. А поутру мужчина уходил, поняв для себя что-то нужное и важное.
Иногда ворота монастыря открывались и наружу. Для обитательниц келий, которые возвращались в большой мир с ребенком на руках и которых ждали снаружи их мужчины. Для тех, кто решил уйти навсегда. Для тех, кто вдруг оказывался нужнее там, в большом мире, нежели здесь.
Остальные могли лишь поговорить с теми, кто остался снаружи, через маленькое, размером с мужской кулак, окошко. Ведь даже если ворота распахивались для кого-то, кто хотел выйти, ждущий снаружи не мог войти. А если для того, кто хотел попасть внутрь, — то никто из Обители выйти не мог.
Монастырь был огромным, и места в нем хватало на всех. В дальней половине был расположен большой госпиталь с санаторием — многие приезжали отдохнуть, полечиться на водах и горячих источниках, ну и заодно хоть краешком коснуться чудес этого места. В санатории работали обыкновенные врачи и прочий светский персонал, но ходу им внутрь Обители не было, как и пациентам. Другая половина Обители, огороженная высокой стеной и воротами, была закрыта. Здесь жили сестры. Здесь стояла статуя Синей Богини, словно выходившей из дымящегося парко́м небольшого озерца, которое питалось от лениво пульсирующего бурунами источника. Обнаженная Мать-Вода одной рукой отжимала волосы, наклонив голову к плечу, а второй бережно поддерживала огромный живот, на котором отчетливо проступали очертания пинающейся изнутри детской ножки.
Маленькая покровительница женщин улыбалась и смотрела словно бы внутрь себя, а водяной пар стелился вокруг и делал ее фигуру живой и подвижной.
Сюда, в небольшой внутренний лазарет, находившийся прямо перед озерцом, приносили самых тяжелых пациентов, которым очень нужно было выжить. Современное медицинское оборудование, виталисты и квалифицированные врачи — это прекрасно, но иногда к ним нужно добавить и каплю божественной благодати. Сюда принесли и Полину Рудлог — с воспалением легких, красными и гноящимися порезами на руке и боку, лихорадкой и истощением. И только через три дня слабенькая и тихая Поля пришла в сознание. И на удивление быстро пошла на поправку. Так, что сестры только диву давались.
Сейчас она сидела на низенькой скамеечке у источника и грела ноги в целебной воде. Было утро, и Полина улыбалась, подставляя лицо солнышку и слушая веселые разговоры подметающих двор послушниц. И думала. О том, что нужно дать знать о себе сестрам, потому что они наверняка с ума сходят, и закончить дела с конторой Учителя, и продолжить учиться, если получится выбраться из Обители.
О своей встрече с Демьяном Бермонтом Полли тоже думала. И ей было очень стыдно.
Тело все еще ломало, крутило суставы, но кашлять она перестала, раны начали затягиваться. Вокруг был такой покой, что казалось, будто мира за пределами Обители просто не существует. Горы сверкали заснеженными пиками, ели и сосны, темно-зеленые, высокие, разогрелись на солнце, и в воздухе витал горький запах смолы и хвои. К Полине на скамейку тяжело прыгнула пузатая кошка — для окрестных котов, по всей видимости, ворота преградой не являлись, — замурчала, прижалась теплым боком, и девушка начала ее наглаживать, постепенно входя в состояние абсолютной гармонии с окружающим миром. Для нее, привыкшей жить двойной жизнью, это было непривычно и пугающе. Но и приятно тоже.
Тем необычнее было услышать громкий стук в ворота — кто-то колотил специально подвешенным молоточком по мятым дверцам снаружи, и гулкий, будто колокольный звук нарушил покой благословенного места, сорвал мирно прохаживающихся по двору воробьев и синиц в воздух, заставил Полю встрепенуться и насторожиться. К воротам прошла настоятельница, о чем-то тихо заговорила с пришедшим. Раз или два она оглядывалась на Полли, и та поняла, что пришли за ней. Видимо, камеры в бермонтской тюрьме все же не избежать.
Настоятельница договорила, отошла от ворот. Подошла к Полине, села рядом, задумчиво погладила кошку.
— Это военная полиция, — сказала она, — говорят, ищут преступницу. Называют твое имя, описывают девушку, похожую на тебя. Разве это возможно, девочка моя?
Полина тяжело вздохнула, улыбнулась как можно бодрее.
— Возможно, матушка. Наверное, надо идти; не хочу, чтобы у вас неприятности были из-за меня.
— Куда это ты собралась? — спросила настоятельница строго. Она была красива, хоть ей и было сильно за пятьдесят, и в лице ее виднелось что-то светлое, как у строгой, но любимой всеми детьми учительницы. — Мы тебя не долечили, а в тюрьме какая медицина? Тем более что правил никто не отменял. Вот откроются перед ними ворота — пустим, а пока пусть стоят.
— А если штурмовать начнут? — осторожно поинтересовалась Полли.