Страница 100 из 135
Ни за что не пойду!!!
— Венок на голове и полумаска — очень эклектично, — сказал Мартин, пропуская меня к креслу в первом ряду аристократической ложи.
— А ты в маске похож на оперного певца, — фыркнула я, усаживаясь. Кто же виноват, что женщины обязаны приходить на ипподром в венках из цветов? По традиции ими забрасывали с трибун победителей, занявших три первых места, когда они делали после скачек круг почета по стадиону.
Лавина из цветочных венков, волной осыпающаяся по следам проезжающих участников конных игр, на самом деле выглядела очень красиво. Особенно когда ты не зритель, а победитель.
В ответ чемпионы отдавали свою одежду на аукцион. Бои за чужое счастье шли нешуточные, чуть ли не до реальных драк доходило.
На самом деле эти деньги шли на содержание скакунов, поэтому изнутри традиция выглядела очень практично.
Бедная Мария вчера весь вечер плела венки, и я забраковала три, пока не получилось что-то приличное. Благо материала было достаточно. В гостиной из-за цветочного запаха дышать было невозможно, и я приказала осчастливить дворцовые залы, оставив себе только розы.
Во всяком случае, они не пахли как парфюмерная лавка в концентрате.
И вот теперь я оглядывала ипподром, иногда поднося к глазам бинокль.
Он был заполнен до краев, несмотря на туман и сырость, шумел, голосил и ревел. То и дело зрители начинали выкрикивать имя действующего чемпиона или других любимчиков, топать ногами в ритме давно известных кричалок. По периметру светились огромные экраны, чтобы находящиеся на другом краю видели все происходящее. Трибуны дрожали, и внутри меня тоже все дрожало. Я словно окунулась в давно забытый мир. И теперь картинками в памяти вставали гул и вибрация от этих криков в раздевалке, когда ты готовишься к выходу.
Хорошо хоть дождь прекратился. И пусть аристократия была защищена от него пологом, мне всегда было жалко лошадей и наездников. Скачки проводились несмотря ни на что. И зрители терпели, не уходили, ждали своих фаворитов.
Аристократическая ложа быстро заполнялась, гости в полумасках вежливо здоровались друг с другом, не называя имен. Но простые люди здесь появиться не могли, и поэтому приветствовать равных было принято.
На старт скакового круга, в боксы, стали выводить лошадей, называть клички, имена жокеев, и стадион с ревом повторял их, даже малоизвестных. Это тоже было традицией. Ветеринары и штатные маги обходили скакунов, проверяя на отсутствие повреждений и наведенных проклятий. Да, ранее бывало и такое.
Скачки начались. Народ взбесновался; казалось, меня сметет ором. Трибуны тряслись так, что землетрясение, которое застало меня по дороге в Орешник, не шло ни в какое сравнение. Я же чуть ли не подпрыгивала на своем месте, следя за завершающими круг скакунами.
И куда делся мой страх? Наверное, остался в Лесовине.
Я точно ощутила, когда он пришел и сел позади меня.
Сначала поняла, что Люк здесь, а потом только услышала запах табака и знакомой, терпкой, очень мужской туалетной воды. Шум куда-то отступил, и я выпрямилась, не видя уже ничего и никого.
Я чувствовала его взгляд на затылке, и до боли хотела оглянуться, и упрямо не оглядывалась, сжав руки на коленях так, что ногти наверняка повредили кожу. Мартин смотрел в бинокль, что-то возбужденно говорил мне, и я даже отвечала, смеялась, а затылок покалывало теплом, и казалось, что я ощущаю дыхание Люка, что вот-вот он коснется меня. Еще чуть-чуть — и коснется.
Скачки закончились, победители пошли на круг почета, водопадами сыпались венки, я тоже встала, бросила свой, зааплодировала. Рук я почти не чувствовала.
— Я пойду займу номер на аукционе, — сказал Мартин, приобнимая меня. — Подождешь?
— Конечно, — согласилась я.
Конечно.
Маг ушел, а я, не оглядываясь, спустилась вниз, к зоне награждения. Там, за стеклом, танцевали и играли крепкими мышцами прекрасные скакуны, журналисты брали интервью у жокеев, те раздевались, оставаясь в плотном и длинном нательном белье. Тут же одежду забирали служащие, уносили к аукциону.
— Почему вы все время подкрадываетесь ко мне сзади? — резко спросила я у его отражения в стекле.
Он тихо хрипло засмеялся. В груди зацарапало, пробежала вниз горячая тянущая волна, и я прикрыла на мгновение глаза. Это невыносимо. Тебе лечиться надо, Марина.
Когда я оглянулась, Люка уже не было.
Поднялась в полупустую ложу.
На моем кресле лежал еще один конверт. Я торопливо разорвала его, ожидая чего угодно. Но Кембритч умел удивлять.
В конверте лежала заверенная на мое имя купчая на скакового жеребца по кличке Пастух Августа и арендный договор на конюшню ипподрома, бокс и обслуживающий персонал.
— Я решил, что ношеные штаны не стоят того, чтобы получить за них в глаз, — смешливо сказал Мартин, появляясь передо мной, — тем более что они мне были явно не по размеру.
— Угу, — откликнулась я нервно, разглядывая документы.
— Зачем тебе конь, когда есть мы со Зверем? — с шутливой обидой пробурчал блакориец, заглядывая в письмо. — Или тебе надо еще кого-то эксплуатировать? Вошла во вкус? Может, тебе дрессированных крыс подарить, чтобы удовлетворить инстинкты?
Я улыбнулась, затем засмеялась, легко поцеловала его в щеку.
— Спасибо, что ты такой, какой есть, Март. Нет, это подарок. Пойдем посмотрим?
Жеребец был мощен и прекрасен: черный, лоснящийся, стройный, с белыми бабками, с изящным изгибом шеи — настоящий аристократ, без всяких примесей, и я просто задыхалась от восторга. И от страха пополам с предвкушением — последний раз я в седло садилась давно, а выезжать такого коня требовало немалого мастерства.
И от благодарности невыносимому моему кошмару по имени Люк Кембритч.
— Что ты с ним будешь делать? — спросил Мартин, погладил моего коня по холке и предложил ему яблоко. Жеребец величественно не обращал на него внимания. Какое воспитание, какая школа!
— Приму, конечно, — откликнулась я. — Разве можно его вернуть?
— Да я не про животное, — хмыкнул маг. — С Кембритчем ты что будешь делать?
Я равнодушно пожала плечами.
— Забывать, как страшный сон, Мартин. Он делает меня больной. Я этого не хочу.
«Вот врушка, а?»
— По-моему, ты обманываешь себя, — сощурив глаза, выдал блакориец.
Эти двое точно спелись!
— Ты живешь у меня в голове, — хихикнула я, взяв его за руку.
— Жаль, что не в сердце, — сказал он с неповторимой иронией. — Я действительно жалею, что тогда не отвез тебя к себе. Сейчас бы ты и думать забыла о своем Кембритче.
— Ну у тебя и самомнение, — рассмеялась я.
Он широко улыбнулся, тряхнул волосами.