Страница 109 из 138
— Вася долго продержалась, — фыркнула я невесело. И все-таки встала, пошла в гостиную за сигаретами. Там же прикурила, прихватила пепельницу и вернулась, плюхнувшись обратно на кровать. Курила молча, собираясь с мыслями. Как сказать? Как объяснить так, чтобы это не звучало ужасно?
«Так и скажи: пока мы не знали, где ты и что с тобой, я, вместо того чтобы переживать, крутила шашни с твоим женихом».
— Все рассказала? — спросила я.
— Увы, не все. Но она сделала то, что должна была сделать ты, Мари́. И я все еще надеюсь на честный рассказ. Постарайся на этот раз ничего не упустить. — И Ани замолчала, сверля меня своим характерным дознавательским взглядом.
Я вздохнула: сестра права. Нужно было сразу поговорить с ней. Посмотрела на нее — в глазах Ангелины была настороженность. Будто она ожидала, что я начну кричать и бросаться пепельницей. А ведь это случилось всего однажды, по юности и глупости.
— Только не делай поспешных выводов, Ани, — попросила я, потушив окурок в пепельнице. — И извини. Все это выглядит очень некрасиво, я знаю. Но мне никуда не деться… я старалась. Правда старалась.
Было стыдно и боязно.
Она чуть расслабилась, улыбнулась как-то странно.
— Ты влюблена в него, Мариш? — Кажется, или в ее голосе прозвучало сочувствие?
— Я как раз пытаюсь это выяснить, — буркнула я с нервной смешинкой. Такая Ангелина была мне непривычна. — Сейчас, Ани. Сейчас. Черт, — вздохнула я с отчаянием, — я не могу делиться этим ни с кем, сестричка. Это только мое, понимаешь?
«С Мартом ты делилась».
«Это совсем другое. Это как с собой говорить».
— Понимаю, — сказала она после небольшой паузы. Так, будто действительно понимала. И это удивительным образом привело в порядок сумятицу в моих мыслях и чувствах.
— Меня тянет к нему, — проговорила я четко, — очень тянет. Я думала, что справлюсь с этим. Не справилась. Люк — сложный человек, Ани. Я не дура и прекрасно понимаю, что с таким, как он, не создают семью и не рожают детей, что это все временно. Да и не хочу я сейчас никакого замужества. Я работать хочу. Хочу выучиться на хирурга, оперировать. Хочу жить отдельно — только не говори Васе, ради богов, я сама скажу. И его хочу, Ани. Пусть временно. Пусть на один раз. Мне все равно.
— Почему ты не сказала мне это перед коронацией, Марин? — Ангелина встала с кресла, пересела ко мне на кровать, погладила по руке. — Я сделала тебе больно.
— Ты мне, я тебе, — пробормотала я невесело. — Квиты, да? Хотя ты не специально. Если бы ты знала, то никогда бы не пошла на помолвку, да, Ани? А я знаю, что вы помолвлены. Знаю!
— Тихо, тихо, — она гладила меня по голове, и я поняла, что почти кричу. Кажется, я ненавидела себя в этот момент.
— Все началось, когда он пришел ко мне в больницу, — сказала я. И рассмеялась, отстраненно слушая свой нервный смех. — Черт, да чего я вру опять! Все началось, когда я увидела его на парковке у торгового центра. Я еще лица его не видела, а уже знала, что он перевернет мою жизнь.
Слова полились сами собой, вперемешку со слезами и сигаретным дымом, с длинными паузами, когда я сипела, пытаясь восстановить срывающийся голос, — уж не знаю, что Ани поняла из моих излияний, потому что конкретики там было мало, больше эмоций и бессвязности со всхлипами. Я не смотрела на нее — так было легче, да и боялась увидеть там приговор, как в глазах врача перед умирающим, или осуждение.
Так смертельно стыдно мне было только один раз — когда я отсутствовала дома три дня, и Ангелина нашла меня пьяной в каморке, где репетировали ребята из музыкальной группы, с которыми я тусовалась. Стыдно даже не из-за того, что я повела себя подло по отношению к ней, а из-за того, чем я делилась. Скажи она что-то осуждающее — и мы бы поссорились, потому что я, наверное, впервые в жизни показывала ей то, что обычно прятала внутри, что не могла разделить ни с кем, кроме Мартина. То мягкое, незащищенное, слабое, самую сердцевину себя, самую потаенную суть, в которую и сама-то заглядывать боишься. Ударь туда один раз — и ничего уже не исправить в отношениях. Ничего не починить.
Но она молчала. И когда я говорила, и когда выговорилась и мы лежали с ней в обнимку, дыша синхронно, как близнецы, под одним одеялом — к концу меня стала колотить дрожь, и я залезла туда и потянула ее за собой.
За окном мерцали фонарики, и я перевела взгляд на ее лицо, присмотрелась.
— Ты что, плачешь? — спросила я с удивлением. — Из-за меня, Ани? Прости, сестричка, прости меня, пожалуйста!
— Нет, — сказала она тихо, — не из-за тебя. Спасибо, что поделилась, Марин. Я, правда, почти ничего не поняла, — добавила она и всхлипнула, а я засмеялась и полезла целоваться. — Но главное я уловила.
— Ты ведь не выйдешь за него? — спросила я настороженно.
— Я подумаю, — шутливо ответила она. — Я тебя наслушалась и почти влюбилась сама.
Я фыркнула.
— Что поделаешь, — сказала она через некоторое время. — Я понимаю Васю и ее беспокойство, Марин. Но она забыла, что сама выбрала себе мужчину. И Поля тоже. Мы, наверное, все такие. А кто я, чтобы идти против нашей натуры? Только зубы обломаю. Так что это твой путь, тебе идти по нему и тебе ошибаться, если суждено. Но это не значит, что я не проверю его, Марин.
Я пожала плечами. Какая разница? Все равно я уже все решила.
— А ты? — спросила я тихо. — Ты выбрала себе мужчину, Ангелина?
Она только вздохнула и покачала головой.
— Мой путь с вами, Марин. Только с вами.
Что-то было в ее тоне такое, отчего у меня сжалось горло, и я заревела ей в плечо.
Мы так и заснули в обнимку, хотя не было еще и девяти часов. Проснулась я от настойчивого и громкого телефонного звонка. Ангелины рядом не было. Бобби радостно подлаивал веселенькой мелодии, так что у меня не было никаких шансов не проснуться. Зато я могла игнорировать звонок, надеясь, что у позднего абонента включится совесть или ему просто надоест.
Мелодия затихла — я перевернулась на другой бок, укуталась поплотнее — и тут же снова зазвучала. Пришлось вставать и брести в гостиную, искать в темноте свою сумку — свет включать было лень, — рыться в поисках телефона.
— Кто это такой терпеливый, — бурчала я, вытряхивая содержимое сумки в кресло. Телефон радостно светил экраном. — Ну привет, — проговорила я в трубку угрожающе. — Угадай, что я делала?
— Неужели спала? — хрипло поинтересовался самый бессовестный человек на Туре.
— А что еще можно делать, — я посветила экраном на часы, — без минуты двенадцать, Люк?
— Смотреть в окно, например, — предложил он со смешком.
— Ты мерзнешь у меня под окном? — Я подошла к окну, глянула вниз — никого не было. — Тебя тут нет.