Страница 12 из 33
— Я дам тебе три ночи на брачные радости. Затем возобновлю наши уроки. О времени сообщу. Наслаждайся новым статусом, Лукас. Сейчас я должен ехать. И еще раз: ты очень порадовал меня. Ты даже не представляешь, как это важно. Все-таки боги милосердны и определенно любят тебя…
В трубке зазвучали короткие гудки, и Люк убрал ее в карман, прислонился плечом к дверному косяку. Из ванной вышла Марина, посвежевшая, собравшаяся.
— Ты теперь будешь следить за мной? — поинтересовалась она едко.
— Я боюсь за тебя, Марина, — искренне признался Кембритч. Страх, который он испытал в своем кабинете, понимая, что теряет ее навсегда, и потом — наблюдая, как «Колибри» летит с обрыва, — до сих пор заставлял сжимать кулаки и колол в груди.
— Дай мне побыть одной, — резко сказала принцесса. — Я не повторю свою глупость, обещаю, — она зло усмехнулась. — Обычно я придумываю новые.
Люк кивнул, достал из кармана пачку сигарет, отвернулся.
— Я подожду тебя в гостиной.
— И не кури здесь, — сдавленно сказала она ему в спину, когда он уже закрывал дверь. — Иначе я точно тебя убью, Люк.
Первое, чему научил Кембритча Тандаджи, — верить интуиции и затаиваться, если чувствуешь, что дело на грани провала. Не делать резких движений, не дергаться, вести себя спокойно, расслабленно, убаюкивая тех, кто начал что-то подозревать. И наблюдать, наблюдать и делать выводы. О том, где ошибся, о том, чем грозит ошибка и как все исправить.
«Думать, — монотонно говорил ему господин начальник, распекая за очередное рискованное предприятие, — выбей это себе на лбу, Кембритч: сначала думать, потом действовать. Отставить эмоции, включить разум. Иначе я укреплюсь в убеждении, что боги дали тебе великолепные мозги в насмешку. Как красивый автомобиль — дикарю, который не умеет и никогда не научится им пользоваться».
Люк раздражался, дергал головой, курил, преодолевая желание послать начальничка матом и уехать, — и учился терпению. Впрочем, стоило только себе дать установку, и многолетняя привычка профессионального гонщика сохранять хладнокровие в любой ситуации перешла и в другие сферы жизни.
Сейчас дело было провалено с грохотом и жертвами — и по его вине. Слишком привык полагаться на удачу, проскакивать в игольное ушко.
И Люк по привычке затаился, наблюдая и анализируя. И выстраивая приоритеты.
Прежде всего — не дать дорогим гостям, спустившимся на праздничный обед, заподозрить неладное. И боги с ними, с ледяными глазами Ангелины Рудлог, которая определенно что-то чуяла, или с мрачным взглядом принца-консорта. Мать и красноволосый дракон — вот кто Кембритча беспокоили по-настоящему. Леди Шарлотта слишком хорошо знала сына, чтобы не понять, насколько он взвинчен и растерян, а Нории, хоть и действовал умиротворяюще, казалось, видел его насквозь.
Второе — не допустить, чтобы при всех сорвалась Марина. А она вполне могла дойти до точки кипения, и поэтому Люк контролировал и себя, и ее, вслушивался в ее дыхание — слышал он его куда отчетливей, чем голоса общающихся за столом, — и отвлекал, когда она резко втягивала ноздрями воздух или задерживалась на вдохе, словно готовясь сказать что-то, что будет уже не поправить. Но и Марина старалась, очень старалась. Иногда пелена спокойствия прорывалась, и тогда она впивалась ему в руку ногтями или шептала на ухо слова ненависти — но он был рад и этому. Касается. Приближается. Хочет сделать больно. Значит, не все равно, что бы она ни говорила. Мало ли что женщина может сказать в ярости. Особенно когда он так напортачил.
И третье — оставить Марину сегодня в замке Вейн. Рядом. Иначе она много чего надумает в его отсутствие, уверится в своем решении, и переубеждать ее будет в разы труднее. И Люк мучительно соображал, как это сделать изящно, не вызывая подозрений. Лучше всего думалось на балконе, да и от вкуса табака и свежего ветра с легкой моросью, ударяющего в лицо, становилось легче. И даже занывший, словно сдавливаемый холодными руками затылок почти прекратил болеть.
В очередной раз из-за стола поднялся и дракон. Остальные мужчины остались за столом. Нории вышел вслед за хозяином замка, прислонился спиной к холодной стене. Просто стоял рядом и молчал, с удовольствием вдыхая свежий воздух. От него волнами шло спокойствие. Взглянул на подозрительно посматривающего на него Люка, усмехнулся.
— Там, где все полыхает, не помешает немного умиротворения.
— Значит, не показалось, — пробормотал его светлость, затягиваясь. — Спасибо. Как вы это делаете?
— Мы сенсуалисты, как и серенитки, — пояснил Нории гулко. — Видим эмоции, можем подправлять их.
— И что? — напряженно и невнятно поинтересовался Люк. Но Нории его понял.
— Это ваше дело, — спокойно сказал он. — Ты выбрал себе огонь, тебе и укрощать.
Произнес он это с таким знанием дела, что Люк невольно улыбнулся. И кое-что вспомнил.
— Я ведь должен вам ящик коньяка, Владыка.
— Не припомню такого, — веселясь, ответил дракон.
Дармоншир махнул рукой.
— Это был обет перед самим собой. Пора бы его исполнить. Видите ли, сейчас такой период, когда мне нужно срочно сокращать количество долгов, чтобы не переломиться.
— Бывает, — без удивления кивнул Нории. — Мы, дети Воздуха, любим нагружать себя неразрешимыми проблемами. Благо, моему племени Мать-Вода дала больше выдержки и терпения.
— Да, — пробурчал Люк, — терпение мне сейчас не помешает.
Он затянулся, взглянул на дракона и замер, увидев прохладные переливы его ауры. Такое он видел только однажды, у царицы Иппоталии, и змеиное зрение воспринимало свечение куда отчетливей. Сейчас хватило один раз моргнуть, и все пропало. Люк напряг зрение, сощурившись, — и свечение появилось снова.
— Ты зря напрягаешь глаза, герцог, — Владыка склонил голову, наблюдая, как развлекается хозяин замка. — Расслабь и смотри сквозь меня.
Люк хмыкнул, отвернулся в сторону парка, снова затянулся.
— Вы тоже видите ауру? И мою?
— Вижу, — подтвердил дракон.
Его светлость поколебался.
— В ней нет ничего… необычного?
— Есть, — легко согласился Нории. — Твоя суть — это Воздух, но он подавлен. Я такого никогда не видел. Ощущение, что у тебя два отца, герцог.
— Час от часу не легче, — невесело засмеялся Дармоншир.
— Такая аура вообще не может существовать, — говорил Владыка, всматриваясь в него багровеющими глазами, — ощущение, будто на тебя натянули вторую кожу и присушили намертво. Это издевательство над природой. Ты чем-то сильно искалечен, герцог. Не знаю, какое проклятие так сработало или чье воздействие. Но оно должно было убить тебя. Или по крайней мере свести с ума.