Страница 72 из 74
Эпилог
Дорога в Александровскую слободу оказалась непростой. Сводный отряд, а скорее уже посольство под началом Василия Ушака несколько раз натыкалось на разбитые и рассеянные отряды воров и ляхов. Выглядели бывшие грозные противники печально, но бились отчаянно, понимая, что пощады им ждать не стоит. Не далее, как вчера ворьё устроило засаду на более многочисленного противника, в виде посольства Ляпунова. Это был явный признак того, что разбитый противник уже начал голодать. Стычка стоила Василю глубокой царапины над бровью, и бесконечных причитаний батюшки, отправленного с отрядом. Вот и сейчас.
— Беречь тебе себя надо, Василь Петрович. На нас такая задача возложена Прокопием Петровичем, а ты все в бой как молодой рвешься. Не гневи Господа, раб Божий. Он тебе и так помогает.
— Не нуди, отец Вонифатий. Где я сам в бой полез? Меня чуть алебардой на голову не укоротили. Мне что надо было? Припустить трусливо? А ты бы за меня сабелькой помахал. — отмахнулся Ушак большой ладонью.
— Сам знаешь, Василий, не могу оружия смертубийственного в руки взять. Только молитвой помощь моя.
— За то тебе и спасибо. А нам, грешным, дай уж себя, да и тебя защитить, как умеем. — улыбнулся сотник.
Страшно кричащий оборванец с удивительной проворностью крутил нелегкую алебарду так, что Ушак едва успел увернуться, отделавшись царапиной. А тяжелая пуля угомонила сноровистого противника. Василь только мысленно поблагодарил немчина фон Ронина, он-то и подарил оружие спасения сотнику.
— Сам-то, что думаешь, отче? — потер Василь засохшую кровяную корку над бровью.
— Думаю нам о таком думать не по чину, то Прокопия Петровича дума была, да людей рязанских.
— А ты что, не рязанский? Мы все братья здесь. Тебе ли не знать.
— Братья, то братья, но в случае чего, больше всего под удар Петрович попадает. Чья воля сильнее, того и ответственность больше. И от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут. Но раз ты спросил, отвечу. Господь милосердный мне свидетель, верю, что правильное дело делаем. И не единолично, а с людским одобрением и желанием.
— И голову сложить за это готов? — прищурился Ушак, поглаживая конскую шею.
— На все воля Божья. — перекрестился поп. — За свои поступки мы на Небе ответ будем держать, а за тело грешное я не держусь.
Сотник посмотрел на священника с искренним уважением.
— А ты что такие речи ведешь, Василь? — улыбнулся отец Вонифатий. — Неужто засомневался в деле нашем? Сомнения прижали?
— В правильности дела нашего я ни секунды не сомневаюсь, а вот в реакции князя Михаила есть сомнения. Верен он Шуйскому, в упор не видит, что Василий ему завидует так, что аж зубами скрежещет. Не имеет царь и трети талантов своего племянника, боится. А от страха может злодейство задумать. То и Прокопий Петрович говорит. Он-то Шуйского насквозь видит. Но то он, а нам с князем говорить лично… — сотник в задумчивости замолчал.
— Не торопи события, Василь Петрович. Раньше смерти не помрешь. — улыбнулся священник. — Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться и время умирать…время разрушать, и время строить… время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий… время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру.
— Это ты хорошо сказал, отец Вонифатий. — покачал головой Ушак.
— Не я это изрек. Экклезиаст, глава третья, Ветхий Завет... — перекрестился священник. Сотник снял шапку и также наложил на себя крестное знамя.
Вовсю задувал холодный ветер. С запада бежали на восток серые облака. Не было слышно пения птиц, одно лишь воронье карканье. Яркое солнце уже трое суток не выходило из-за туч и приходилось кутаться в свой кафтан. Временами было душно, но пар костей не ломит. Сотник любил находится в тепле.
Мысли были под стать погоде. Кто знает, как отреагирует князь Михаил? Никто. А сотнику мало хотелось сложить голову так бесславно. Столько биться с ляхами, а погибнуть от руки своих. Ну нет…
Ушак помотал головой отгоняя упаднические мысли.
Если уж Прокопий Петрович уверен, то ему стыдно сомневаться. Тем более, что боярин, пока посольство в пути, все больше людей поднимает. Благо слава о князе Михаиле далеко распространилась, а вот царя Василия недолюбливали. И это еще чинно сказано. Не признал до конца народ хитрого Шуйского, не увидел в нем истинного царя. Да и сам государь ничего не делал для того, чтобы народу понравиться, а скорее наоборот. Бунтовал и заговоры исполнял, как говорят, и против Бориса Годунова, и против Дмитрия, коего теперь Лже зовут. Ужом извивался так, что даже казни избежал да сам на престол сел. Новый царь понимал, что трон под ним стоит шатко и непрочно, и начал понемногу укреплять своё положение (ну как он думал), дав крестоцеловальную запись, ограничивавшую его власть, обещал судить всех по правде, что не станет слушать доносов и никого не будет предавать смерти, не посоветовавшись с боярами. Но исполнялось это все так плохо, что даже сами бояре хотели бы видеть на престоле сына польского короля — Владислава IV. Это как надо было себя вести, чтобы такие мысли появились?
Ну а люду простому-крестьянскому не особенно понравилось, что царь Юрьев день полностью отменил, да еще и Федором Иоановичем прикрылся. Ну и пошли некоторые нерадивые к ворам и ляхам.
— Эээх. –махнул рукой сотник и сплюнул в сторону.
— Ты чего, Василь Петрович? — участливо спросил батюшка.
— Да прав ты, отче. Дело наше хорошее, а там будь что будет.
— Вот теперь узнаю своего брата во Христе. — расцвел священник. — Как бы там ни было, мы хотя бы дадим понять князю, что народ его ценит и уважает. И пойдет за ним в случае чего. Сие ценно не меньше. Да и надежда, долго не сбывающаяся, томит сердце, а исполнившееся желание — как древо жизни. С Божьей помощью все сможем и все преодолеем. Вместе ответ держать будем.
— Правду молвишь, отче. Да и если у нас друзья в лагере князя, что мыслят, как Прокопий Петрович. И немало их. Будем рассчитывать на их поддержку. За годы битв княжеское войско хоть в пекло за Михаилом готово. Посмотрим, что князь скажет, а там хоть трава не расти.
Лагерь князя Михаила встретил порядком и светлыми лицами. Было понятно, что воинам дали отдохнуть, что для людей, которые проводят свои будни в боях и маршах, необходимо как воздух. На людей Ляпунова смотрели с дружелюбием и интересом. Прокопия Петровича знали и уважали в войске князя за прямоту и смелость.
— Куда путь держишь, сотник? — отвлек Ушака от его мыслей знакомый голос.