Страница 58 из 74
Но с другой стороны, окажись бы я сам на месте беспомощных раненых — то как бы принял такое решение соратников? Согласился бы с ним, согласился бы с тем, что у меня забирают пусть даже призрачный шанс на спасение, пусть даже призрачный шанс вернуться к родным, к семье? К любимой… Да, им практически гарантирована смерть при любом раскладе — но кому тогда резать своих же, если я приму сторону Косы?
Я вот точно не смогу… Хотя раз я командир, то я и должен своей же рукой принять грех на душу, с которым мне жить до конца — и еще неизвестно, насколько далекого конца…
Кроме того — я действительно командир. Командир, который привел воев сюда, в эту «точку», позволил загнать нас в западню. Я командир, чьи ошибки при планировании первой засады привели к потерям, привели к тому, что наши тяжелые и получили свои ранения. Я командир — и я за них в полном ответе… И как мне тогда жить, зная, что по моей воли — или хотя бы с моего согласия добили моих же бойцов?
Как мне потом взглянуть в глаза их жен, матерей, детей, коли доведется?!
— Уходи, Коса. Бери своих донцов — и уходи, вы нам крепкую службу сослужили.
Донец, уже соскочившей с лошади и приблизившийся ко мне со своими людьми, осуждающе покачал головой — но после согласно кивнул, приняв мой выбор. Я же чуть возвысил голос — и продолжил:
— Все, кто желает уйти с донцами — уходите сейчас, с Еремеем и его казаками! В том вам мое полное разрешение и согласие, греха на вас нет! Только перенесите мне всех раненых поближе, да смену ружей оставьте. Я же тут повоюю еще немного…
Ага. И когда совсем худо будет, как раз подорву гранату. Так и раненые сразу «уйдут», и сам ляхам не достанусь, и из воров наверняка ведь кого достану… Да, перспектива пугающая — но не настолько пугающая, как медленная смерть на заостренном коле, разрывающим твои внутренности изнутри.
Жалко только, что Раду больше не увижу — но лучше об этом не думать. Вообще. А то такая тоска накатит — итак внутри уже что-то оборвалось, как озвучил свое решение… Хотя с другой стороны, тут же стало гораздо легче дышать.
— Я с тобой останусь, сотник!
Рядом у моего дуба опустился на корточки горнист Никола — молодой парень, в свое время очень дружный с Тимофеем. В бытность стрелецкого сотника современником семнадцатого века, а не двадцать первого… Но парень с бледным лицом и решительно горящими сейчас глазами, пусть и был огорчен некоторым отдалением «друга», однако же остался предан ему до конца.
У меня аж в горле запершило — и в глазах как-то предательски пощипывает…
— Ни в коем случае, Никола. Тебе еще жить да жить! Я сотник и приказываю…
— Нет, Тимофей, не приказывай даже — все одно останусь! Неправильно это, своих раненых добивать! Что же мы тогда за душеубцы?! Перед Богом каждый свой ответ нести будет — так неужто меня попрекнут тем, что я друзей своих бросил, ближников умирать да своего благодетеля, в сотню взявшего?! Не бывать тому!
Прежде, чем я хоть что-то сумел ответить (стараясь справиться с явно задрожавшим голосом так, чтобы не сдал меня) — и справа, и слева раздались голоса «ореликов», уже прошедших с Тимофеем огонь и воду:
— Я тоже останусь!
— И я!
— Негоже братьев в беде оставлять!
— И мне перед Богом ответ держать! Остаюсь!
…Пятерых тяжелых, двое из которых находятся в беспамятстве, мы сложили в небольшой низине за кустами — подальше от дороги. К ним я отрядил Николу, уже не слушая его возмущенных возгласов и протестов — быть может, мне удастся провести бой так, чтобы ляхи лежку раненых и не обнаружили… А если нет — горнисту помимо карабина я отдал и два пистоля для ближнего боя, и свою гранату.
Со мной, включая и меня, и Николу, осталось четырнадцать стрельцов (в основном ветеранов сотни) — да один казак, решивший, что уже зажился на белом свете, а компания для ухода и момент подобрались наиболее подходящие. Коса не стал отговаривать соратника от верной смерти, а просто ушел — уведя за собой также тринадцать человек, половину уцелевшего отряда. Прежде всего, своих донцов, неотступно следующих за атаманом, наших легкораненых, не особо и полезных в бою, молодняк… И крепко семейных мужиков, у которых как в поговорке — семеро по лавкам, коим без батьки не продержаться. Я их нисколько не винил — наоборот обрадовался, что кто-то спасется. Но сами стрельцы уходили в тяжелом молчании, пряча глаза от соратников — и лишь украдкой крестя нас двумя перстами…
Выжидающие на опушке ляхи в лес так не пошли. Да и чего ради им рисковать собой в чаще, где пуля может вылететь из-за любого дерева и куста — раз есть загонщики? Умно и расчетливо, ничего не скажешь… Предположив, что висящие на хвосте запорожцы, не услышав звуков боя, пойдут сквозь лес пешком, пока основная масса воров все еще возится с засекой, я развернул восемь бойцов широкой цепью в стороны от дороги. Еще двух человек оставил у самой тропы — им мы из остатков запасов пороха и пуль изготовили еще по одной гранате… Кроме того, по паре лучших стрелков мы отправили чуть подальше в лес, метров за семьдесят от засады, на фланги — причем так, чтобы они залегли лицом к тропе. Таким образом, я решил дать фронтальный бой приближающимся запорожцам — а когда те демаскируют себя ответными выстрелами, фланкирующий огонь по ним откроют лучшие, самые точные стрелки, коим я отдал аж по три карабина…
И вот теперь я лежу на земле, разложив на траве кафтан и укрывшись от ворога густым кустарником. Кроме того, к себе я подтащил также и толстую корягу, вроде бы не трухлявую — и как упор для стрельбы, и как импровизированный бруствер…
Сейчас я словно бы один во всем лесу — остальные воины ведь также надежно схоронились и не переговариваются. А лошади столпились у дороги и мирно жуют траву да листья с ближних ветвей… За спиной долбит дубовый ствол невозмутимый дятел, сквозь кроны деревьев пробиваются солнечные лучи, согревая со спины озябшее тело — да по торчащему вверх стебельку травы у самого лица мирно ползет пятнистая божья коровка… Наконец, где-то вдалеке поют лесные птицы, поспешившие убраться подальше от нашей лежки.
Птицы… Чуть менее, чем в сотне метров от нас в воздух вдруг стремительно взвились две сороки. Не иначе, кто-то спугнул... Направив ствол карабина в обозначенном пернатыми направлении, я напряженно вгляделся вперед, в пространство между деревьями — и наконец-то заприметил движение осторожно приближающихся в нашу сторону воровских казаков.
Вот вы и попались, голубчики…