Страница 31 из 74
Оборванец с пищалью, продолжая зло шептать об ужасных колдунах-немцах, скрылся за шатрами вместе со своими друзьями. Теперь вполне можно передохнуть. Мои товарищи здраво рассудили также.
Обессиленный я устало откинулся на траву. Волнение о невыполненном приказе, страх за себя и товарищей, неопределенность ближайшего будущего — изводят пострашнее скачки или боя. Ничего. Мы еще повоюем! Надо успокоиться.
Если это люди воровского царька, но стоит вспомнить, что я о нем знаю. Если дойдет до допроса, смогу удивить пленителей.
Глубоко вздохнув, начинаю прокручивать все, что помню про незабвенного Лжедмитрия под номером два.
Почти сразу же после убийства Лжедмитрий Первого, который даже успел поцарствовать, один московский дворянин, некто Михаило Молчанов, приложивший руку к убийству несчастного Фёдора Годунова, начал распространять слухи о том что царь жив. Это несмотря на то, что тело бывшего царя видели если не все, то точно многие. Люди от Москвы до западных окраин, куда бежал после поругания тела первого Дмитрия Молчанов, с интересом внимали речам дворянина, ибо в чудесном появлении старого-нового царя были заинтересованы многие общественные силы, которые точили зуб (ох уже эти зубы) на не самого прекрасного в своей доброте и величии Василия Шуйского. Платили ли Михаилу поляки? Сразу же вспоминаются слова знаменитого римского юриста Кассиана Лонгина Равилла: Cui prodest? Ищи кому выгодно…
А потом Михайло Молчанов обнаглел настолько что сам начал выдавать себя за царя Дмитрия. Сноровистый дворянин осел в самборском замке Мнишеков, и началось! Полетели белыми птицами грамоты в царство русское с простым посылом, что царь жив. Этого было вполне достаточно. Но для Молчанова было одно веское «но» — его слишком хорошо знали, и самому являться в русские земли было рискованно. Начали усиленно думать.
В итоге нашли «царя». Второй царевич Дмитрий был не менее загадочен, чем первый, однако, при том что новый самозванец отлично знал польский, владел грамотой и отлично знал церковные каноны, до Лжедмитрия Первого ему было как от Москвы до Милана. Имени его история так и не оставила. Одни говорили, что был он поповским сыном, вторые — сыном стрельца, третьи — боярским сыном. Ходили упорные слухи, мол самозванец — литовский дьяк, их опровергали тем, что никакой он не литовец, а дьяк самого первого самозванца. А самой неожиданной версией, основанной на том, что самозванец владел идишем, была версия, что царь был крещеным евреем из Шклова. Были и еще слухи, но не такие интересные и поддерживаемые. Так что в версиях своего происхождения Лжедмитрий Второй переплюнул первого самозванца. Ну хоть в чем-то. Однако почти все плевать хотели на его имя и происхождение, и называли самозванца «вор» или «царек».
Так или иначе, нового царька (издали, в сумерках) фигурой походившего на Лжедмитрия Первого в начале 1607 года в Витебске представили народу. Сразу же самозванец составил свой первый манифест к Василию Шуйскому. Конечно же сам, безо всякой помощи польских господ. Но очень скоро стрелец-боярин-дьяк-царь испугался того, что заварил и бежал. Но поляки были другого мнения и упускать такую возможность совершенно не хотели. В итоге царя в изрядном подпитии изловили в Пропойске (иронично) и бросили в темницу как опасного русского соглядатая, предложив интересный выбор: мучительная смерть или роль государя. Лжецарь думал недолго и сразу же согласился. Еще бы…
Однако Сигизмунд под номером три пытался удержать свою Речь Посполитую от кровавой гражданской войны и ему совершенно не улыбалось война с соседом, так что Лжедмитрия было решено переправить в Россию под именем Андрея Нагого. Уже в мае 1607 года Лженагой-Лжедмитрий перешёл польско-русскую границу. С новой силой начали распространяться слухи и грамоты. Тем временем сам самозванец в Стародубе лично агатировал народ, что царь, его родственник, скоро явится на свое законное место. Вскоре жители города и соседних селений вместе с делегацией из Путивля потребовали у Лженагого ответа, где же точно скрывается Дмитрий. Самозванец многозначительно замолчал, но горожане намек не поняли и пригрозили ему еще более страшными пытками, чем когда-то поляки. В это раз самозванец не струсил и решил играть свою роль до конца. Он огненным ливнем обрушился на путивлян и стародубцев с площадной бранью, уже прямо говоря, что такие идиоты как они даже в одной комнате с царем истинного Государя не признают. Спутники Лжедмитрия сражу же принялись целовать кресты и клясться всем чем можно, что стародубский «вор» действительно «царь Дмитрий Иванович», и вскоре Лжедмитрию, теперь уже второму, присягнули очень многие.
— Думаешь как сбежать? — шепот Тапани возвращает меня в реальность.
— Почти. — я кручу головой, разминая шею и понимаю, что тревога отступила, и больше ничего не болит. Мы еще погуляем, братцы!
— А мы уже все придумали. — подмигивает улыбающийся Лермонт.
— Излагайте, друзья мои.
— А что излагать, Себастьян. Ты сам посмотри. Нас не охраняет никто, посадили и ушли. Ближайший костер шагах в двадцати, а лесок-то под боком. Связь улавливаешь, рейтар?
— Великолепный план, Джок. Просто идеальный, если я правильно понял. Надёжный, как испанская пехота. — я закатываю глаза.
— А что? У тебя только руки связаны. А мы добежим. — не понял моего возмущения шотландец.
— И по местным лесам будем бегать аки древние люди? Счастливые и безо всего? — улыбаюсь я.
Тапани со смехом отвернулся от нашего дуэта.
— План был, конечно, отличным, если бы мы знали, что недалеко Делагарди. А так, кто знает сколько нам придется идти пешком?
— Предложи ты. — надувается Лермонт, — Удиви, сирых, своим легендарным стратегическим мышлением, благородный фон Ронин.
— А ты на бочки глянь, прямо раздуваются от меда. Того гляди обода не выдержат и лопнут. — я многозначительным взглядом показываю на телеги воров, что в шагах сорока он нас.
— Продолжай. — ироничный топ исчез из голоса Лермонта.
— Сапоги эти идиоты с нас стаскивать не стали, видимо, действительно рассматривают вариант, что мы свои. А у меня тут в сапожке подарок от Себ…— я осекаюсь. Мурашки пробегают по спине. Чуть не сказал!
— Себя. Подарок от себя. — исправляюсь я.
В правом сапоге на половину ладони от отворота был пришит небольшой кармашек, а в нем лезвие. Видимо опытный воин Себастьян имел дело с пленом, или был настолько предусмотрителен, что остается только восхититься.
— И ты молчал? — Тапани трясет головой. — Все это время?!
— Ну я же должен был сначала выслушать своих товарищей. — улыбаюсь я.