Страница 8 из 76
Глава 3. Яичница для «друга»
Длинная пауза.
Занимающиеся подъездным серфингом пацаны явно не ожидали такой дерзости от одиннадцатилетки. Хотели напугать меня, а я не повелся. Поэтому сейчас невольно переглядываются друг с другом. Кто возьмет на себя ответственность продолжить конфликт с маленьким мальчиком. Промолчать не вариант. Даже таким, как они, друг перед другом будет стремно.
— Положи нож обратно, — вмешивается третий. С фингалом под левым глазом.
Затем забирает оружие из ладони своего друга, кладет его обратно на подоконник и обращается ко мне:
— А ты откуда такой дерзкий нарисовался? А, щегол? Может тебе пару раз в нос дать, чтобы ты базар фильтровал?
— Давайте обойдемся без предварительных ласк, — заявляю я и ставлю пакеты на лестницу, ближе к стене. — Теперь я тут живу. Тереться в подъезде вы можете. Но если хоть раз увижу, что ширяетесь этим дерьмом здесь или пытаетесь подсадить кого-то еще, то будем разговаривать по-другому. Знаю, что таких как вы побоями и даже смертью не напугать. Поэтому будем решать вопрос другими методами. Изолировать, отправлять к бабушке в деревню. Не знаю. В общем, варианты есть.
Несколько секунд тишины, а затем все трое разражаются смехом.
Я выдыхаю, потому что такая реакция вполне ожидаема. Беру пакеты и поднимаюсь выше. Останавливаюсь на лестничной площадке между третьим и четвертым этажом. Когда смех стихает, а гнилозуб преграждает мне дорогу. Лысый заходит сзади. Тот, что с фингалом остается на месте, у подоконника.
Я роняю пакеты. Как будто случайно. Они падают и некоторые продукты вываливаются наружу. В полной тишине банка тушенки скачет по ступеням вниз и бьется о деревянную дверь.
— Че это у тебя? — лысый нагибается и начинает рыться в пакетах. — Куриные кубики, сушеные бананы…
Я медленно разворачиваюсь и вкладывая все силу неожиданно бью ему с колена прямо в нос. Лысый орет и пока другие не спохватились я спускаю дистрофика с лестницы, навалившись всем весом. Сам хватаюсь за перила. Удержаться получается. Тот катится кубарем и врезается туда же, куда банка тушенки. Начинает стонать. Тут же сзади ко мне подлетает гнилозуб, разворачивает и припечатывает к стене. Держит за куртку. Замахивается. Я в последний момент убираю голову и его кулак врезается в облупленную подъездную стену. Прямо в надпись маркером «Не мусорить!!!». Краска осыпается на пол.
— Сука! — вопит он и бьет второй рукой.
Я снова уклоняюсь и на этот раз хрустят пальцы на его левой руке. Я поднимаю с пола банку говяжьей тушенки и прикладываюсь по лицу согнувшегося от боли гнилозуба несколько раз. Пока он не поскальзывается на открывшейся пачке маргарина «Rama» и не летит вслед за лысым на третий этаж, сбивая того, кто уже поднялся на ноги. Теперь стонут оба.
— Пацаны! — орет тот, что с фингалом и хватает с подоконника нож. — Все нормально?
— Все будет нормально, если ты сейчас же отдашь мне игрушку и больше не будешь прикасаться к ней, — я выставляю руку перед собой и делаю соответствующее движение пальцами.
Парень с фингалом раздумывает. Тогда я прикасаюсь к тыльной стороне своей ладони и в воздухе вспыхивает огненный шар.
— Смотри, — я обращаюсь к последнему противнику. — Я бросать его не собираюсь. Как уже сказал, убивать вас смысла никакого нет. Но обжечь тебе руку, чтобы ты бросил чертов нож, мне придется. И тогда тебя положат в больницу с ожогами. Ты не сможешь оттуда выйти долгое время. А это ломка, мучения, перевязки. Зачем тебе это нужно?
Беру паузу.
— Еще раз повторяю. Бросай игрушку, — добавляю я, когда понимаю, что он сомневается.
Еще мгновение нарик раздумывает и в конце концов бросает нож. Тот падает между пакетом с помидорами и кассетой яиц. Я поднимаю его свободной рукой и морщусь от боли в боках.
— А теперь приведи сюда своих дружков. Надо поговорить.
Пока компашка местных собирается, переговариваясь друг с другом о том, что они нарвались на аристократа и, если бы знали, ни за что бы не связывались со мной, я поднимаюсь выше. К четвертому этажу. Тушу фаербол и наваливаюсь на перила. Осматриваю рукоять охотничьего ножа. Таким игрушкам не место в такой компании. Убьют еще кого.
Слышу, как кряхтящие местные останавливаются возле пакетов с продуктами. Поворачиваюсь к ним.
— Сейчас, когда все готовы слушать, давайте поговорим, — предлагаю я.
Делаю паузу, чтобы удостовериться, что они готовы. Когда понимаю, что никто не собирается лезть со мной в драку, продолжаю:
— Меня зовут Константин Ракицкий. Некоторое время я буду жить прямо здесь. В этом подъезде. А вы будете на меня работать.
— Чего? — гнилозуб поморщился.
— Вот тут, — я достал пачку денег из куртки и кинул своим новым людям. — Ваша первая зарплата.
Тот, что с фингалом, поймал сверток и они тут же принялись пересчитывать купюры. И осматривать, в надежде, что это не «Банк приколов».
— У вас есть два варианта, — продолжил я. — Забрать деньги, наплевать на меня и продолжить проживать свою жалкую жизнь. Это первый. Или второй. Делать то, что я скажу, получать столько же каждую неделю и начать новую жизнь. Запрещать вам это дерьмо, — я указал на подоконник. — Я сейчас не собираюсь. Но если узнаю, что вы подсаживаете еще кого-то или торгуете этим — сделке конец…
Я услышал, как за спиной кто-то шоркает ногами. Обернулся. Увидел бабулю. Она безразличным взглядом смотрела на всю картину перед собой.
— Здравствуйте, — кивнул я ей и отошел в сторону. — Не обращайте внимание. Проходите. Парни сейчас все приберут. Да, парни?
Пацаны с района сперва медлили, но, когда лысый взял пакет и принялся собирать туда все разбросанное, двое других присоединились к нему. Когда бабушка дошла до третьего этажа все уже было прибрано. Пакеты с продуктами аккуратно стояли у стены.
— Что нужно делать? — спросил гнилозуб.
— Ничего сложно. Следить за порядком во дворе. Объяснять всем, что правила поменялись. Если увидите, что кто-то кого-то пытается ограбить, наказать грабителей. Заметили, что бабушка не может перейти через дорогу, нужно помочь ей это сделать. Если кто-то сказал, что не знает кто такой Константин Ракицкий и знать не хочет, вы объясняете ему кто я такой. Но первые в драку не лезете. И никаких убийств. Теперь тут должен быть порядок. Нужно время на совещание?
— Если…все, как ты говоришь, — помялся гнилозуб. — Тогда мы не против.
Он посмотрел на своих товарищей. Те не протестовали.