Лейк-Фроумский Кошмар

На четвертый день после расставания со смотрителем Бони добрался до северного края своего участка, близ решетчатых ворот у «Колодца 10». Не успел он разбить лагерь, как увидел приближающегося мужчину, тотчас же признав в нем Каланчу Кента. Прозвище подходило на сто процентов, ибо был он долговяз — не менее пяти с половиной футов, тощ, как хвощ, и прямо-таки излучал какое-то холерическое беспокойство.

Еще не дойдя до ворот, Каланча замахал обеими руками.

— Привет, Эд! — закричал он. — Как дела? Рад, что встретился с тобой!

Он пересек дорогу и уложил своих верблюдов на колени возле лагеря Бони.

— Черный Ньютон рассказал мне о тебе, — продолжал он на полной громкости, что было совершенно излишне. — Он сказал, что отправил Нуггета с семьей дальше к югу. А тебя он хотя бы предупредил, что ты получаешь самый дерьмовый участок на всей Изгороди?

— Так, слегка намекнул, — ответил Бони.

— В бурю здесь просто мерзостно. Знаю по собственному горькому опыту. Однажды мне пришлось погорбатиться здесь целое лето. Прелестный подарочек ты получил, ничего не скажешь!

Он снял груз, стреножил верблюдов и притащил ящик с провизией к костру. Бони как раз заварил свежий чай. Каланча говорил теперь тихо, зато очень быстро. Он просто захлебывался словами, что часто случается у людей, долго пробывших в одиночестве.

— Слышал ли ты прошлой ночью Кошмара? Там, у Лейк-Фроума. Перед самым рассветом он ревел и орал, словно проглотил горящее полено. У меня такое впечатление, что он всегда держится подальше от Изгороди, и это, по правде говоря, меня только радовало. Ты, должно быть, знаешь уже о Кошмаре?

— Будем надеяться, он останется там, где был, — ответил Бони, наливая чай в кружку Каланчи и протягивая ему коробку с сахаром. — Нет, я ничего не слышал.

— А как тебе здешняя работенка? — спросил Каланча.

— Пока все о'кэй.

— Сейчас лучшее время года. Я-то давно уже занимаюсь этой работой. Уже начал сам с собой болтать. Скверное это дело, когда, кроме как с верблюдами, и поговорить не с кем. Я вижу, тебе Старый Джордж достался. Забавная скотинка. Долго ты здесь намерен загорать?

— Хотел остаться до завтра, — ответил Бони. — Животных надо напоить и канистры водой наполнить. Да и белье постирать требуется.

— И мне тоже. Вот завтра с утра и займемся. Как только Леввей мимо проедет. Он собирался в Квинамби. Ты его уже видел?

Бони покачал головой.

— Курьезный тип этот Джек Леввей. С аборигенами живет как родной брат. Доставляет мне продукты и все остальное, что нужно. Завтра около восьми он здесь проедет. А потом мы с тобой пойдем к колодцу.

5

На следующее утро, чуть позже восьми, послышался шум мотора, и Бони с Каланчой пошли к воротам, чтобы открыть их приближающемуся грузовику. Рядом с водителем сидела молодая аборигенка, на руках у нее ревел малыш. В кузове сидели на корточках еще один абориген, двое маленьких детей и подросток. После общих приветствий Каланча представил проезжим Бони.

Телосложением Джек Леввей был очень схож с Нуггетом Ирли. Цвет кожи у него, белого, был почти такой же, как у Нуггета. Шея — короткая, живот — толстый; надеяться на долгую жизнь с такими пропорциями, пожалуй, не приходилось. В разговоре он глотал отдельные звуки, однако по интонации чувствовалось, что реакция у него быстрая. Это был явно неглупый человек. Его голубые глаза внимательно ощупали Бони.

— Рад познакомиться с вами, — сказал он. — Привезти вам что-нибудь?

— Разве что немного свежего мяса, — сказал Бони, сощурив глаза в узкие щелки.

— Это мы вам привезем. И, конечно, почту.

— Если что-то есть.

— Совершенно справедливо. Ну, Каланча, а где твой список? Можешь мне показать?

— Сейчас, Джек.

Леввей внимательно читал список. Рядом с ним юная лубра, не стесняясь, кормила грудью малыша. Дети в кузове приумолкли и смотрели на незнакомых людей большими серьезными глазами. Молодой абориген сидел, потупив взор. На сапогах у него были шпоры, кричаще-пестрая одежда полностью соответствовала вкусам черных.

Грузовик, похоже, не мыли с тех самых пор, как он покинул смотровой павильон торговца машинами. Кроме пассажиров, в кузове было несколько стальных столбов, моток колючей проволоки, клещи и натяжное устройство — стандартная оснастка любого фермера, которому (зачастую совершенно неожиданно) приходится чинить прорехи в ограничивающих его владения изгородях.

После громогласного прощания Леввей покатил дальше. Бони и Каланча вернулись к своим верблюдам. Они погрузили на вьючных животных канистры с водой, взяли полотенца и чистую одежду и, связав, как обычно, верблюдов между собой поводьями, пустились в путь. До сих пор Бони умышленно о Мэйдстоуне даже не упоминал.

— Хотел бы я знать, за что застрелили этого парня, — начал первым Каланча, мотнув головой в сторону дерева, возле которого был лагерь учителя. — По-моему, он встретил кого-то, кто не хотел быть увиденным или узнанным. Ведь Мэйдстоуна не ограбили. Просто застрелили. Слышал ты уже об этой истории?

— Да. В Брокен-Хилле только и разговоров, что об этом убийстве. И Ньютон мне тоже рассказывал. Тебя ведь тоже, наверное, полицейские допрашивали?

— Они еще были здесь, когда я притопал сюда. Вон там стояла их машина. Двое из уголовной полиции. Один был сержант. Хотели узнать, где я торчал, когда был убит этот парень.

— И что ты ответил?

— Сказал, что был на холме у десятимильного знака. Тогда сержант поинтересовался, какие у меня ружья. Я ответил, что у меня только одно — «винчестер». Он сразу оживился и спросил, стрелял ли я из него в последнее время. С чего бы это мне стрелять, скажи на милость? К тому же после убийства-то уже почти неделя прошла! Да я и вообще-то ни о чем таком даже и знать не знал, Эд. Как увидел полицейских под деревом у самых ворот — будто меня кто обухом по башке стукнул…

Все в основном совпадало с тем, что Бони читал в розыскных материалах. В день убийства Мэйдстоуна Каланчи у «Колодца 10» не было. Он ушел отсюда раньше.

— Конечно, я был здесь. Вон там, у колодца, я напоил своих зверей и пополнил запасы воды. Потом хорошо поработал и пошел дальше. А через два дня суждено было прийти сюда учителю. Чтобы быть убитым.

— И в тот раз Джек Леввей тебе тоже что-то привозил?

— Нет. В тот раз он мне сказал, чтоб я на него не рассчитывал. У него, дескать, какая-то срочная работа на озере. Ну а мне и не нужно ничего было, а когда я снова сюда пришел, Джек был там, в палатке у полицейских. В тот день он снова снабдил меня провиантом.

— Так кто же тебе все-таки рассказал об убийстве?

— Полицейские. После того, как засыпали меня прорвой вопросов. А когда Джек вернулся из Квинамби, то я узнал от него и еще кой-какие подробности.

— Гм-м, ты прав, Каланча, — это очень занятная история. Полиция, похоже, до сих пор топчется в потемках.

— Эти полицейские только в городе годятся, Эд. Оштрафовать за превышение скорости или прихватить кого за то, что малость перепил, — это они пожалуйста. А здесь-то, в буше? Ничего им здесь не добиться! За день до их приезда слегка подул ветерок и замел все следы. Через этот ветер и у меня работенки было выше головы. У меня этой проклятой колючей травки не меньше, чем у тебя.

Меж тем Бони и Каланча пришли к озеру. Верблюды жадно пили, потом улеглись на песке, и обходчики наполнили водой канистры. Бони захотел искупаться, и Каланча с готовностью пообещал присмотреть за верблюдами. Бони разделся и вошел в воду. Пройдя метров пятнадцать, он остановился и присел. Вода доставала ему только до груди. Он основательно намылился и долго плескался, а когда вылез наконец на берег, то почувствовал, будто снова на свет народился. Искупался и Каланча.

Потом — по предложению Каланчи — пошли к колодцу выстирать одежду. Они подвесили белье к концу длинного шеста и подставили его под бьющую из трубы струю.

— Не больше полминуты на нижнее белье, Эд. Иначе разлезется прямо на теле.