Страница 5 из 22
– Мальчики, – пожилая прелестница, потрёпанная жизнью и тысячами херов, выглянула из номера по соседству, держась за дверь, чтобы не упасть, и глядя на нас косящими в разные стороны глазами, – кто хочет развлечься? Недорого?
Голос пропитой, хриплый. В качестве рекламной акции блядь вытащила из сорочки длинную грудь с крупным, обвисшим соском, и пожамкала её с улыбкой, которую сама, по-видимому, считала эротичной. Мятые губы с размазанной помадой, раздвинулись приветливо, показывая сперва недостаток окрашенных красным зубов, а чуть позже – язык с жёлтым налётом и немалые таланты к оральному сексу.
– О, фрекен! – шумно возрадовался один из моряков, отважно воздеваясь на ноги и отправляясь к ней штормовой походкой, – Вы… ик… прекрасны как утренняя роса, я… ик… мужественен и могуч, так почему бы нам… ик… не поебаться?
Прелестница жеманно захихикала и утянула могучего и мужественного моряка в номер. Поскольку дверь они не закрыли, вскоре мы все имели удовольствие слышать донельзя фальшивые стоны проститутки, а несколько минут спустя – победительный рык любителя подвядших прелестей.
К этому времени у дверей уже выстроилась очередь, в которой самые нетерпеливые заглядывали внутрь, комментируя увиденное и теребя через штаны первичные мужские признаки.
– … ух, как она его ногами обхватила! Горячая штучка!
В руку мне снова утыкается бутылка, но кажется, уже другая. Спрятав горлышко в кулаке, дёргаю кадыком и передаю её дальше. Кстати…
– Турецкий! – объявляю громко, – Угощайтесь, братья!
«Братья» ответили радостным рёвом, запуская в кисет загребущие лапы, и через несколько минут вернули почти пустым.
«– Вовремя, – холодно отмечаю я, растягивая губы в приветливой улыбке, – чуть раньше, и моё предложение прозвучало бы подхалимски, чуть позже – уже не заметили бы, и забыли через пять минут».
Это странно, но ситуация, в которую я попал, будто встряхнула меня, ставя мозги на место. Появилось не просто желание жить, а вкус к жизни. Здесь и сейчас, сидя на полу и передавая бутылку по кругу, я чётко осознавал, что именно такие мгновения годы и десятилетия спустя, на склоне маразма, и будут вспоминаться как самое…
… нет, не лучшее, но яркое и выпуклое. Здесь и сейчас я живу!
– А я те г-варю… – отвлёкшись от своих мыслей, перевожу взгляд ссору, чувствуя себя естествоиспытателем в зоопарке. В желудке плещется толика алкоголя, в руке очередная самокрутка, которую я не курю, а в голове рефреном крутится «Эх, однова живём!»
– Нет, ты послушай…
Ссора пьяных не всегда интересна, особенно когда она происходит рядом, и последствия ссоры можно нечаянно ощутить на себе. Прислушиваюсь… кажется, спор по поводу очерёдности… хм, опыления. Да, так оно и есть!
– Вдвоём идите, – советую неожиданно для самого себя, или вернее – советует алкоголь во мне.
Престарелая блядь, захихикав, назвала меня «пошлым мальчиком», но ссора была решена.
– Что? – пожимаю плечами, отвечая на безмолвный укор механика, считающего себя добрым христианином, – Свен, эти два дурня сейчас бы подрались! Будь это обычный выходной, так и Бог с ними, а сейчас…
Качаю головой, и мой резон находит понимание…
… а ждущие своей очереди моряки – новый для себя опыт.
Какой же здесь, оказывается, невинный мир…
– Утром всё так или иначе решится, – озвучил один из моряков витающую в воздухе мысль, – надо ждать.
… и мы ждём.
Народ – в основном с оптимизмом, будто надеясь, что все неприятности рассеются с первыми лучами солнца, как дым. А я…
… всем седалищным нервом ощущаю, что снова вляпался в приключения! Хотя они, собственно, и не заканчивались…
К утру, беспрестанно накручивая себя и вынуждая к актёрской игре, я измотался совершенно, чувствуя себя на грани срыва. Во рту кислая горечь от табака, сердце часто бухает, а мышцы и суставы ноют так, будто я всю неделю упражнялся в ремесле грузчика, ночуя притом где-нибудь на бетонном полу.
Невольные мои товарищи, напротив, в большинстве своём успокоились и свято уверены, что всё обойдётся, и скоро можно будет посмеяться над ночными страхами. Несколько человек, опаздывая на свои суда, засобирались в порт, не дожидаясь скорого рассвета.
– … чёрта с два я здесь лишнего останусь, – укладывая немногочисленные матросские пожитки, громогласно басит Олаф, сухопарый норвег, длиннорукий и длинноногий, вымахавший под самую притолоку и уж явно повыше двух метров, но при этом он гармоничен, красив, ловок и отменно подвижен, – чертовы финны со своей…
Он длинно и изобретательно ругается, связывая воедино морскую терминологию, Священное Писание, химерологическое происхождение финнов и генеалогию большевиков, так что в конце моряки одобрительно загоготали и начали предлагать свои варианты, подчас более чем причудливые.
«– До толерантности ещё очень далеко», – спокойно констатирую я, растягивая губы в одобрительной улыбке. Это даже не национализм, а скорее нацизм, притом неприкрытый, не отшлифованный, в его первозданном виде. Никто… ладно, почти никто не видит в этом ничего дурного, воспринимая расизм как норму.
С точки зрения Олафа и большинства собравшихся, представителей несомненной высшей расы, есть они, потомки асов и завоевателей мира, и есть все остальные…
… то есть ниггеры с монголами и жидами, которые по определению являются недочеловеками. А разные полячишки, ирлашки, славяне и финны – тоже люди, просто второго сорта. По определению.
В короткой речи Олафа, причудливо мешаются Асы, Ваны, Священное Писание, мнение приходского священника и отца, Дарвин и Ницше, давая на выходе тухлый фарш нацизма.
При этом Олаф знает, что я русский и дружески хлопает меня по плечу во время своего монолога, толи показывая тем самым, что я в его глазах выделяюсь из массы грязных славян, толи считая славян хотя и безусловно ниже себя, но всё же людьми, с которыми можно иметь дело. А может быть, я «хороший русский»?
Олафа легко представить на мостике драккара, в мантии судьи или во главе собственного бизнеса, но он, этот сверхчеловек, этот полубог, среди простых смертных… Но разумеется, это только здесь, на Землях Асов, среди прочих потомков богов и титанов! А если вдруг (не приведи Один!) ему придётся переехать куда-нибудь в Польшу, то он, как сверхчеловек, сразу займёт там подобающее ему место!
… аж скулы сводит.
Рукоять «Браунинга» в накинутом на плечи пальто дружески тычется в бок, и очень хочется вытащить его и познакомить со сверхчеловеком, но… молчу. Сколько ещё такого будет, даже представить сложно… но точно – будет!
– … и всякая там чухна не будет диктовать викингу… – продолжает свой монолог Олаф, спускаясь вниз по лестнице с несколькими единомышленниками. Слова «чухна», кстати, норвег произносит на русском, он вообще способный к языкам, хотя и несколько… хм, однобоко.
За ними, старательно топоча ногами, потянулись и остальные – провожать. За эти несколько часов «мы» о «они» уже успели поцапаться по самым ничтожным поводам, срывая друг на друге испуг.
То кто-то из «нас» выходил на улицу, вслушиваясь в ночь, и натыкаясь на финнов. То финны, добрая половина которых снимает номера наверху, пробирались мимо нас по тесному коридору к себе в номер или в туалет.
До драки не дошло, но искрит, чёрт подери! Так искрит, что рвануть может в любой момент. А межэтнические столкновения во время кризиса, это ж основа основ!
– … жидовская всякая сволочь воду мутит! – одышливо ругается механик, идя вниз по скрипящим ступенькам и не думая даже понижать голос.
– А чего от финнов ожидать? – оборачиваясь на узкой лестнице и создавая ненадолго затор, живо отзывается Панда и отпускает несколько солёных «национальных» шуточек, к которым я хотя и привык…
… но как же он, сука, не вовремя! Слышно же!
Финны внизу замолкают…
… замолкаем и мы. Слышен только скрип полов и тяжёлое дыхание. Всё будто перед дракой… а нас почти в два раза меньше, и это не детские гимназические драки, в которых редко заходит дальше сломанных рёбер и носов.