Ранний старт

Через пару часов мы уже километров за шесть-семь от первого лагеря. Пешком почти не ходим, то несём друг друга на спине, то просто бежим, иногда гусиным шагом. Кипящую энергию надо куда-то сбрасывать. До конца перехода ещё час оставался, не больше, как один из нас заметил зайца.

— Поймаем?

Смотрю в горящие азартом глаза и понимаю, что чего-то не понимаю. Как это, поймать зайца? Хм-м, у нас вообще-то рогатки есть. Это я так думаю, а у Виталика план, — быть ему вождём, хотя бы какое-то время, — как поймать косого.

Мы в лесу на краю полянки, на которой пасётся заяц. Одно отделение, расползаясь в цепь, уходит влево, другое вправо. Камешек у меня уже заряжен, стрелять не тороплюсь, далеко. Неторопливо парни выходят из леса, норовя взять дичь в замкнутое кольцо. Выбирая момент, когда заяц смотрит прямо на меня или строго в обратную сторону, выхожу и я. Прямо перед собой он видит плохо, как любое травоядное. На спине тоже глаз нет.

И веселье начинается. Не верю, что удастся, но почему не попробовать. И у меня получается попасть в него со второго раза. Отвертеться от азартной банды косому не удаётся, хоть прыгал он и шустро. Шустро, но бестолково. Из смыкающегося круга уйти ему не удаётся. Глазам своим не верю, когда торжествующие парни тащат лесного грызуна за длинные уши. Голову ему сразу камнем разбили, так что не мучился.

— Раз обед у нас есть, то давайте к реке, — отдаю естественную команду. Там на берегу и разделываем дичь.

— Тут рядом свекольное поле, — рассуждает Сашок, умело сдирая шкуру, — там их много. Молодой нам попался, неопытный. Килограмма полтора мяса всего…

— Нас за незаконную охоту не привлекут?

— Мы ж без ружей, — Валера пожимает плечами. — Нам ещё спасибо скажут. Они ведь колхозные поля объедают.

Пока варится обед, купаемся, загораем, болтаем. Зайчатина на простом пшене заходит на ура. После обеда, повалявшись на берегу, неспешно направляемся домой. Утопали мы километров на шестнадцать, но по прямой будет не больше семи-восьми.

Сцена 4. Бабий бунт

— Вернулся, наконец, гуляка! — С оттенком осуждения внука-бездельника приветствует меня Басима. Алиска трётся рядом, улыбается.

— Не пойму я вас, бабуля, — привычно накидываю накошенную траву на разложенную верёвку. Мы как раз успели к вечернему мини-сенокосу.

— Что говорит Международная Конвенция ООН? А? Бабуль? — Сощуриваю взгляд подобно строгому следователю или даже экзаменатору. — Она говорит, что право детей на отдых священно! Обязанность трудиться детям в Конституции не прописана. Мы имеем право на счастливое детство! А ты, Басим, обязана нам его обеспечить!

Последнее произношу максимально торжественно. Басима слегка тушуется, но побуркивает.

— Обеспечу я тебе счастливое детство. Хворостиной по заду… — мы уже идём маленьким караваном нагруженных верблюдов.

Мы её не слушаем, пересмеиваемся с Алиской.

— Прикинь, Алис, мы зайца руками поймали.

— Да брось! — Восхищается девочка.

— Клянусь! Вкусный был. Теперь колхозные поля в безопасности.

К родным воротам подходим одновременно с какой-то подозрительной толпой. В основном, тётки бабушкиного возраста и средних лет.

— Вот он ирод! Хулиган! Бандит! Изверг! В полицию его! К участковому! — Толпа начинает базлать, дружно, но беспорядочно.

Алиска слегка испуганно бросает свою кипу, ныряет в калитку. Открывает мне и Басиме. Но Басима не торопится. Ну, как же! Столько товарок пришли пообщаться, она ж не может просто так уйти. Не по понятиям.

Приходиться нам с Алиской волоком и кое-как утаскивать львиную бабушкину долю. Крепка бабушка, нам её ноша не по плечу. Глядь! Уже ненавижу эту толпу, что нас так загрузила. Пока идёт жаркая вербальная битва, мы с Алиской управляемся с травой. Половину в кормушку, половину на сушила.

— Скажи своему внуку… — на этих словах запрыгиваю на забор, сажусь, свесив ноги наружу, — ага, вот он ирод. Ты зачем моему внуку нос разбил?!

— А моему синячище под глаз приделал! — Руками чужая бабка показывает нечто несуразное по размерам. Намного больше лица любого. Если только её внук не конь и не бегемот. Только никакую скотину я не обижал.

— И моему! И моему! — Голосят остальные.

— Ваши — сами хулиганы! — Басима режет правду-матку. Что есть, то есть. Это ж не мы с палками на битву пришли и в троекратном количестве. Но не вмешиваюсь. Я зритель в этом цирке. Пока.

— Ты, бандит, ещё раз моего внука тронешь! — Концовку обращения ко мне некая бабка оформляет потрясанием клюки.

— Угрозы!? — Сужаю глаза и вытаскиваю рогатку. Медленно заряжаю. Толпа почему-то притихает. Слегка отодвигается.

— Уважаемые дамы! Никак не пойму двух вещей. Какого рожна вы лезете в мужские дела, — на эти слова многие кривятся скептически и хмыкают, — и чего вам, собссно, надо?

— Мужские дела, надо же… — бурчит одна.

— Прекрати избивать наших детей! — Самая могутная бабка старательно нагнетает уверенность в зычный голос.

— Уважаемая! Я не могу этого сделать. Они сами этого хотят, и всё время выпрашивают, — делаю невинное лицо пай-мальчика. Как я, такой славный и хороший, могу отказать в такой малости?

— Что за херню ты несёшь?! — Вопрошает могутная. — Как это можно выпрашивать?

— Следи за языком, — бурчит Басима.

— Очень просто, уважаемая, — охотно поясняю. — Они ни разу нас не просили, чтобы мы прекратили, ни разу не говорили, что им не нравится.

Пожимаю плечами, что тут поделаешь? Ну, нравится им быть битыми, а нам не жалко. Толпа озадаченно притихается, перешушукивается.

— По-разному ведь бывает, — продолжаю я. — Бывает и нам достаётся. Мне парни рассказывали, что в школе их много раз ваши били. Чо такого? Дело житейское.

— Врут, — негромко, но твердокаменно выдаёт какая-то упрямица. Только женщины могут так презрительно относиться к реальным фактам. Не все, но много таких.

— Почему же врут, уважаемая? Я вот верю. Ваших же в три раза больше. Ничего сложного нет, чтобы втроём-вчетвером одному накостылять. Вы же верите, что сейчас мы избиваем ваших, когда нас в три раза меньше? Тогда, может, это ваши врут, что мы их избиваем?

Бабы в логике не сильны, она их с ног сбивает. Мне их ультиматум никак выполнять нельзя. Ни в коем случае нельзя прекращать террор по требованию взрослых. Тем более, чужих взрослых. Если пойдём на поводу врага, проиграем. Это всё равно, что разгромить агрессора, оторвать от него территорию, а затем удовлетворить все его претензии. Шалите, бабушки! Не будет такого. Вы ещё репараций с нас, победителей, потребуйте. Потому здесь и нет ни одного мужчины, что любой из них понимает абсурдность подобных притязаний. Или просто не лезут в детские дела. Проявляют мудрость.

Когда озадаченные бабки потихоньку ретируются, догоняю их своим предложением:

— Если ваши хотят капитулировать, пусть приходят к оврагу в одиннадцать утра. Завтра.

Только так. Мира должны просить те, кто проигрывает. Именно те, кто проигрывает, и именно просить. А мы посмотрим, соглашаться или нет. По настроению.

На ужин щи были. Жидковато, но в таких случаях я сметаной догоняюсь. Этого добра у Басимы завались. Когда густеет, можно на хлеб, как масло, намазывать.

— Ешь больше, — ворчливо замечает Басима, — худой, как щепка.

На следующий к оврагу приходит десяток хмурых центровых и выслушивают наши условия.

— На нашу территорию заходить нельзя. Только по особым случаям с взрослыми. Девочкам и малышне — можно. Старшеклассники с седьмого класса — тоже вне игры. Мы ходим везде, где захотим. Один косой взгляд в нашу сторону — ждите карательную экспедицию. Биты будут все, кто рядом стоял. Всё понятно?

Мои злорадно ухмыляются, центровые хмуро и невнятно что-то бурчат и уходят. Теперь можно и остальными делами заняться. Их у нас много.

Сцена 5. Дело первое