Куны не нужны

Рыжий наклонился над Евой и сжал своими сильными ручищами её лебединую шею. Ева выпустила пистолет из рук и стала яростно царапать его руки. Упиралась ногами в грудную клетку, но всё было напрасно.

Раздался выстрел, лицо рыжего сменило гнев на удивление и он за секунду обмяк на Еве, ослабив хватку. Девушка посмотрела за него – это Джим подобрал пистолет и выстрелил в противника.

Лысый лежал на полу, нелепо раскинув ноги и руки, а по его потной лысине расползалось небольшое пятно крови. Эти двое, стоявшие рядом у двери, как охранники и так отчаянно кинувшиеся в боль, теперь выглядели иначе. Один лежал на животе, приподнявшись на локтях, тяжело дышал и сплёвывал кровь. Другой отполз в угол и держался за своё – очевидно – сломанное, ребро, ведь каждый вздох сопровождался басовитым стоном. А тот вечно хмурый шатен, что теперь дёргался в мёртвой хватке Ипкиса, был непохож сам на себя – его лицо теперь напоминало огромную гематому – не стоило ему злить создание расы ра.

Торрес стоял, прислонив щупальца к коленям и тяжело дышал, мэр в оцепенении сидел за своим столом, а другой осьминогоподобный сидел в углу, обхватив голову щупльцами.

После недолгого молчания мэр, наконец, встал:

– А где, собственно, охрана?

В эту же минуту распахнулась дверь и в кабинет вбежали военные. Вбежали и встали. Кто знает – возможно, от неожиданности ситуации они просто стояли за дверью и ждали окончания драки.

– Господа, – выдохнул мэр, – вы опоздали. Уведите, пожалуйста, из кабинета мужчин и… тех, кто без сознания тоже. И вот Еву тоже. И ещё вы все после этого уволены.

– Меня? – вскрикнула девушка, зажимая раны, – почему меня? Я же помогла вам. Нам надо поговорить!

– Ева, нам не о чем разговаривать – вздохнул мэр, – я крайне разочарован. Тобой, этой экспедицией, вашими мужчинами. Планшет ты зачем в окно выкинула? Можно было как-то иначе? Это какой-то кошмар. Интеллигентные особи не должны себя так вести. Мужчинам не место на этой планете. И тебе тоже. Уводите.

Охранники забрали вырывающегося из рук Ипкиса шатена и уже подошли к Еве.

– В моей памяти есть доказательства того, что Пи убил мать Эда.

– Ну да, ну да, конечно, – ухмыльнулся мэр, – ты после этого чудовищного побоища правда думаешь доказать кому-то, что мужчины – адекватные создания?

Тепло. Тепло, охватывающее предплечье, тепло, растекающееся по ноге. Пронзающая боль уже стала чем-то естественным и осталось только тепло и усталость. Ева поймала себя на мысли, что больше всего ей сейчас хочется спать. Но было нельзя.

– А вы? Адекватные? У меня есть доказательства, что меня изнасиловал персеянин, – отчеканила она, всматриваясь в мэра и стараясь не терять нить разговора.

– И кто же это мог быть? – подал голос осьминогоподобный, встающий из своего угла и расправляющий халат.

– Пи. Это сделал Пи. Всё в моих воспоминаниях. Я, – Ева на секунду забыла о чём говорила и закрыла глаза в попытке сосредоточиться, – Я говорила с рептилоидом, который стирал память Пи. Так нельзя. Раз с вашей стороны был прецедент необоснованной жестокости – вы не можете оклеймить человечество убийцами.

Торрес вставил своё слово:

– Господин мэр, позвольте обратиться. Достаточно громкие заявления при достаточно весомых свидетелях, чтобы не быть проверенными.

Джеймс убрал с себя руку охранника и подбежал к Еве:

– У неё большая кровопотеря, вы что, не видите? Вызовите медиков.

– Охраны достаточно. Её место в тюрьме, ничего не случится, люди живучие, – едко ухмыльнулся осьминогоподобный, – и ты тому живое доказательство.

– Я не защищаю мужчин, нет, – продолжила Ева, уже смотря не на мэра, а за его спину, – наши сёстры, дочери и матери – они закабалили их донельзя… Конечно, можно всё оставить как есть. Женщина не настолько нуждается в мужском плече рядом, чтобы ратовать за то, чтобы мы пришли к соглашению с ними. Но человеку нужен человек. Каждому нужен кто-то, кто примет и поймёт, будет делать две чашки кофе по утрам, обнимать в холодной постели. И, к сожалению, большинство женщин пока ещё гетеросексуальны. Именно поэтому… – она сбилась с мысли, – а вы. Ничуть не лучше. Мы все – у нас в телах сердечки, а в теле косточки. Все одинаковые. Остальное – вопрос социализации, – Ева закрыла глаза и опустила голову на грудь.

Охранники подняли её под подмышки, Ева встала на ноги, подняла взгляд и тут же рухнула на пол. Она ещё раз открыла глаза – но вокруг было темно, шумно, суматошно, и закрыла их снова, разрешая себе раствориться в усталости и тепле. Она чувствовала, как её трясли за плечи и били по щекам. Но лень и усталость были сильнее. “Немножко посплю и договорю” – думала она, проваливаясь всё глубже и глубже в сон. “Скопируйте воспоминания! Скопируйте воспоминания!” – кричал кто-то, может быть Ипкис, а может и Торрес. Неважно уже. “Она теряет слишком много крови, медиков!” – неважно. Тепло. Сон. Она договорит потом.

Это было необычное место. Всё, как всегда, но что-то здесь было не так. Запахи чувствовались острее, краски казались ярче и ей было здесь роднее и уютнее, чем где-либо в её жизни. Деревья сплетались ветвями, трава, выросшая до пояса, тихо колыхалась на лёгком ветру, вечер красил небо розовой акварелью. Ноги уютно утопали во мху.

Вдруг меж стволов мелькнула тень.

Глава 23. Возвращение

Джим склонил голову, спрятав покрасневшие глаза. Он помнил, что плакать нельзя, если ты мужчина. Но сердце так предательски кололо, а в горле стоял ком… Однако, землянин держался. Ипкис держал за руку Нану, Линч и Джерард стояли поодаль. Торрес, скрестив руки перед собой, ходил взад-вперёд по керамическому полу аудитории и его шаги гулко отдавались по залу. Аудитория предваряла выход к космическому кораблю. Сегодня состав из 4 персеян и одного Джима улетал на Персею для проведения повторных переговоров. На небольшом пьедестале стояла высокая серебристая металлическая урна. Рядом с ней стояла Аня, говоря, прерываясь на всхлипы, нервно теребя рукав.

– В общем, Ева была хорошей девочкой. Страстной, ранимой, честной. Она навсегда останется в моём сердце. Боже, Аня, прости меня, за то, что я её не уберегла, – всхлипнула Аня, погладила вытерла скатившиеся слёзы из под опухших век, и уступила место Линчу.

– Да, что тут сказать, – капитан замялся, – Это было неожиданно всё. Я соболезную и скорблю вместе с вами. Она поменяла моё мнение обо всём – о женщинах, о персеянах, о мужчинах, о мире. О любви, правде, отваге. Мир её праху, как говорится. Джерард, тебе есть что сказать?

Механик попытался улыбнуться, но в этот день похорон вся его смешливость окончательно исчезла:

– Знаете, я когда узнал – чай пил. Мне говорят “Ева” – и я тут же спрашиваю “Сбежала?”, а мне говорят…. мне говорят… ох… – он застонал так жалобно и так необычно для хоботоноса.

– Я скажу, – Торрес подошёл к урне, прикоснувшись к ней щупальцем, – Прежде всего хочу сказать, что это очень печально и бесконечно нелепо, что медицинская помощь не успела. Столько борьбы – и умереть от потери крови… Ева всегда была необычной. И дурной. Такой, знаете, по человечески дурной. И очень смелой. Благодаря времени, что она провела тут, с нами, на Персее, она открыла нам глаза на то, что мы, видя в чужом глазу соринку, не замечали бревна в своём. Обнажила проблемы в политике, медицине, военной нише. Показала, насколько несовершенно всё живое и насколько нелепо делить мир на чёрное и белое. Открыла, что и среди персеян есть моральные уроды. А значит, вопрос адекватности индивидума всегда больше вопрос социализации, нежели расы и пола. Жаль, что мы это смогли понять только понеся потери. Жаль, что всеми нами всегда движет эгоизм. Смерть Евы не будет напрасной, как вы знаете. Мы разработали гибкие условия для пребывания мужчин на Персее и план взаимовыгодного сотрудничества с Землёй. Смерть Евы была не напрасной… Джим. Доставь эту урну на Землю и развей там над вашими водами. На тебя возлагается эта почётная обязанность, как и обязанность переговорщика между нашими мирами. Ипкис?