Застрянец

Глава 29. Помощники

За пару недель сожительства с Седым я неслабо поднял свои кулинарные навыки. И вот сейчас в кастрюле варил макароны, а на сковороде тушил нарезанное кусками мясо.

Седой сидел за столом и посасывал из кружки эль. Рядом, на горе старой одежды, сидел Крис.

— Не слишком ли много сюрпризов для одного дня рождения? — спросил дед и посмотрел на мою мокрую одежду, что сушилась над печью.

Чтобы не привести за собой хвост, обратно я пошёл другой доро́гой. Переулками пересёк квартал Мещерского, оттуда — к реке. Нашёл безлюдное место и переплыл реку вместе с бочонком. А потом по какой-то канаве добрался до своих земель.

— Под дождь попал.

— Не было же дождя!

Удивился Крис, но тут же уткнулся, словив мой угрожающий взгляд.

— Ну-ну, — ответил Седой и снова прильнул к кружке.

Бочонок, несмотря на все трудности, я притащил. И не зря. Сейчас эль, будто сиська для младенца, не только утолял жажду Седого, но и успокаивал, снимал раздражительность, злость.

— Как, говоришь, тебя зовут?

— Крис.

— До этого вы со мной в прятки играли. А сейчас чего?

— Вы меня видели?!

— Конечно, видел, — ухмыльнулся Седой. — Только за продуктами уйду, ты сразу тут как тут. Конфеты ещё мои жрали.

— Ты не перестаёшь меня удивлять, Седой, — сказал я, помешивая мясо.

— Так почему он должен остаться? — спросил Седой. — Не связано ли это как-то с тем, что ты вернулся от Мещерского мокрый и суетной?

— Пацана нужно научить дисциплине. Мясо почти готово.

— Я не хочу оставаться, — Крис надул губы и скосил глаза на ворчливого деда.

— В этом и есть смысл дисциплины. Нужно приучить себя делать то, чего делать не хочется. Или перестать делать то, чего делать не должен, — сказал я и расставил на столе тарелки.

— Чувствую, дорого мне этот бочонок эля обойдётся, — пробубнил Седой.

— Готово! — я положил на тарелки макароны, а сверху — тушёное мясо в собственном соку.

Уселся за стол, взял вилку. Попробовал. В этот раз получилось в меру солёным, не сухим. Седой ел медленно, прерываясь на эль, а малец лопал за обе щеки.

Ничего не поделать, Крису придётся остаться. Я хоть и замёл следы, но и Мещерский — не валенок. Мальчишку он кинется искать первым, как только поймёт, кто прикончил Шеремета.

Покончив с обедом, я потащил Криса на улицу. Седой остался на кухне в компании эля. Долгое время старик жил без алкоголя, а сейчас расслабился. День рождения, как-никак. Выпускать из своих объятий дубовую бочку он не собирался. Во всяком случае до тех пор, пока в ней будет хоть что-то булькать.

— Почему я должен остаться здесь?! — запротестовал Крис, когда мы вышли на улицу.

— Это ненадолго, — я прихватил его за руку и потащил к задней стене храма.

День стоял солнечный и жаркий. Восточной стене ремонт требовался больше других, но здесь пекло солнце и грозило испепелить парнишку за пару часов. Я помотал головой:

— Нет, это перебор. Начнём с малого.

— Господин Глинский, я не хочу…

— Да-да, — я потащил его дальше. — Я тоже у Седого жить не хотел, а ведь пришлось. Так я — господин, а ты?

— Что я?

— Мал ты ещё, Крис, чтобы с господином спорить, — я показал пальцем на стену храма, которая укрывалась в собственной тени. — Вот. Поднимаешься на леса, проверяешь камни и кирпичи. Разбитые вытаскиваешь, а те, что более или менее, подмазываешь вот этим, — я показал на засохшую смесь в ведре. — Вопросы?

Крис почесал копну взъерошенных волос и сощурившись посмотрел на стену. Вылазки к храму доставляли парнишке удовольствие. Он скидывал хвост надоедливых пацанов, продирался через крапиву возле коровника и полз наверх, боясь, что его заметит неприятель. Это было интересно и круто. А вот ковыряться в старой стене — не круто.

— А вы что будете делать?

— А я пойду и постараюсь привести тебе помощника.

Молодую кровь я озадачил. Уж лучше пусть ковыряется в стене, чем ошивается без дела или достаёт с вопросами Седого.

… … …

В запасах Седого я нашёл ещё один плащ с капюшоном. Этот был коричневым. Накинул на плечи и двинул по вытоптанной тропинке Криса. Спустился с холма, перебрался через заросли крапивы и по дорожке вдоль коровника вышел в переулок, ведущий к магазину с очками.

Люди выползли на хорошую погоду. По улице ездили кареты, расхаживали барышни с зонтиками, сновали подростки, размышляя и где бы и чего им урвать.

Пока я стоял и выглядывал из переулка, к ноге притёрся серый кот. Слегка растрёпанный, но домашний. Выкатил на меня свои круглые шары, два раза лениво мяукнул, потеребил лапой штанину, мол: «Формальности соблюдены, давай жратву».

— Жратвы, нету, — с сожалением сказал я и погладил живность по голове. — Только ласка.

Дождавшись момента, я влился в поток людей и пошёл по улице. Руки в карманах, голова смотрит в землю, капюшон поверху. Прошёл рыночную площадь и свернул на улицу, что шла параллельно башне.

Не появлялся здесь почти месяц. Но ничего особо не изменилось. Бросались в глаза лишь снующие без дела подростки.

Прошёл улицу почти до конца и заглянул в предпоследний домик перед городским забором. Без стука ввалился внутрь и прикрыл за собой дверь. Протиснулся через небольшую прихожую, где на полке стояло две пары огромных сапог. Оказался в комнате.

Архип сидел на стуле спиной к окну. Перед ним стоял… Мольберт?! Свет из окна падал на картину. В одной руке Архип держал кисть, в другой — направленный на меня пистолет.

Он был одет в широкие коричневые шаровары и белую рубаху с разрезанным воротом почти до самого живота. Спокойный, со слегка прищуренными глазами. Смотрел на меня.

— Привет, Архипушка! — я снял капюшон. — Что с тобой случилось?

— Господин, Глинский! — обрадовался Архип и дёрнулся было вставать, но остановился потому как не смог вылезти из-за своего рабочего места. — Я думал, вы ушли.

— Поссать зашёл.

— В дом?

— Ничего себе житуха у тебя поменялась, — сказал я и подошёл посмотреть, чего он там рисует.

— Я всегда рисовал, — ответил Архип и потупил глаза.

— Правда?

Подойдя к Архипу, я влез во что-то скользкое и липкое. Оторвал от пола подошву, за мной потянулись хвосты красной краски.

Архип виновато посмотрел на кисточку, положил к краскам, протянул мне руку:

— Рад видеть.

— Да, я тоже.

Пожали руки.

Пошаркав ногой по полу, я обошёл Архипа и посмотрел на мольберт. Та-а-ак. Угу. Ясно. Ага. Понятно. Ну, более или менее. От вышибалы-головореза ожил худшего.

На картине был изображён холм с красной пшеницей, а в небе летел дракон.

— Это шлем воина, а это — перья. Тут падает стрела. Ну как? — спросил Ахрип.