Ненужный. Начало пути.

Глава 25

Маросейка

Доходный дом из жженого красного кирпича

В комнате, про которую в воровском мире столицы ходили настоящие легенды, царил привычный полумрак, скрывавший двух ее обитателей. Гость — испуганный урка в широченных брюках, рубашке навыпуск и темном пиджаке — напротив, был ярко освещен светом от небольшого торшера.

— Рассказывай, Сом, что знаешь, — раздался негромкий хриплый голос из правого угла комнаты. — Все выкладывай.

Урка, и правда, похожий на сома плоской рожей и тусклыми выпуклыми глазами, нервно втянул голову в плечи. Со Старшими, от которых на Улице зависело все и даже больше, он еще так близко не встречался. Больше разговоры разные слушал, от которых на душе аж кошки скреблись.

—… Так, че рассказывать-то? Все уже рассказал Смотрящему. Видел я этого фраера, когда того жирного лоха «раздел», — начал он, то и дело облизывая искусанные губы. Волновался, а как же иначе. Чай, не с копеечной гопотой базарил, а со Старшими. Тут очко так жмет, что держись. — Я тогда от своей марухи возвращался. И так отлить прижало, что в кусты нырнул. А этот как раз с купеческой повозки спрыгнул. В руках здоровенный пакет держал, с баблом, похоже…

Чуть придя в себя, совсем разошелся.

—… Этот Котовский же салабон совсем. Его соплей перешибить можно. Да, если бы я знал, что эту падлу вы ищите, я бы его прямо там отмудохал. Мама бы родная не узнала. Я же думал, что это какой-нибудь дворянчик, богатенький сынок, которого Смотрящий трогать запретил. Зуб даю, я бы его, как последнего…

В левом углу послышался недоверчивый смешок. Похоже, один из Старших сильно сомневался, что гость что-то мог бы сделать.

— Никшни, Сом, — вновь раздался тот же самый голос из правого угла комнаты. — Больно красиво жалом водишь. Смотри, как бы его не укоротили. Еще есть, что сказать по делу?

Тот живо побледнел. Вмиг вся словоохотливость пропала. Головой замотал, того и гляди отвалится.

— Пошел…

Урку словно ветром сдуло. Казалось, только сидел на стуле у самого окна, и вот уже у двери. Поклонился в темный угол, где сидели Старшие и тут же исчез за дверью.

После его ухода еще некоторое время в комнате царила тишина. Потом несколько раз щелкнула зажигалка, в полумраке сверкнул огонек и тут же в воздухе поплыл ароматный запах дорогой сигары.

— Интересно… — послышался голос из правого угла. Там же то и дело зажигался огонек тлеющей сигары. — Один говорит — Котовский низок, другой — высок, третий — толстый, четвертый — худой. Ясно, что это не одиночка. Выходит, среди нас завелись крысы.

— Думаешь, свои? — с удивлением спросил второй голос. Чувствовалось, что об этом он не думал. — Может залетные? Решили бабла срубить по-быстрому, а потом свалят к себе. Какие-нибудь молодые да ранние, голодные до кровушки.

Вновь опустилась тишина. Густые клубы дыма медленно плыли в воздухе, поднимаясь к самому потолку. В правом углу явно не спешили с ответом.

— Не-е, свой это, — наконец, заговорил. — Ливером чую, что среди нас он ходит. Все ходы и выходы, все местные расклады знает. Пришлый давно бы уже где-нибудь наследил. А этот, гад, здесь свой, поэтому и все шито-крыто. Сукой буду, свой он. Нужно всех на Улице на уши поднять, чтобы этого Котовского искали. Все равно кто-то рано или поздно проговориться и тогда мы за все спросим с этих клоунов.

Почти полдень. Солнце светило так, что камни мостовых пышут жаром, не хуже настоящей печи. Босиком не ступишь, обожжешься. Все с улиц попрятались. Если и выходят, то только по большой надобности. Дамы и девицы все в белом, укрывшись кружевными зонтиками. Господа же, оказавшись на жаре, сразу же звали извозчика, чтобы спрятаться в спасительной тени кареты. Лишь бродячим псам раздолье, во множестве развалившимся под деревьями и кустами. Блаженствовали, даже голов не поднимая.

На летней веранде кафешки под зонтиками млели немногие завсегдатаи. Над столиками плыл вкусный аромат знаменитых булочек с изюмом, рецепт приготовления которых знал лишь здешний хозяин кафе. Ни у кого так вкусно не получалось. Сказывали даже, что именно такую выпечку подают к столу самому генерал-губернатора столицы Его Высокопревосходительству графу Орлову[1], который без нее не начинает свой день.

Рафи, одетый с иголочки, тоже был здесь. Решил побаловать себя после весьма непростого дня и угоститься мороженым, тем более с деньгами теперь вообще, не было никаких проблем. Выбрал столик, зонтик над которым был весь увит лозою винограда, и медленно наслаждался клубничным мороженым.

— М-м-м, вкуснотища, — протянул он, аж закрывая глаза от удовольствия. Тающее во рту мороженное одновременно и холодило, и сластило. Мороженное уже растаяло и исчезло, а на языке еще долго оставался вкус самой настоящей спелой клубники. — Понятно, теперь почему так дорого… Целых полтора рубля…

Едва хрустальная вазочка опустела, он заказал еще одну порцию. В ответ официант с некоторым подозрением окинул его взглядом, видимо, оценивая платежеспособность Рафи. Ведь, две порции уже шли за три рубля, немалые деньги по этим временам. Вдруг, тот решит не платить и даст стрекоча по улице. Ищи его потом свищи.

— Прямо поедом ест. Думает сбегу с его деньгами, — ухмыльнувшись, Раф вытащил из внутреннего кармана куртки пятирублевую ассигнацию и на глаза официанта положил ее на стол. — Ну у него и рожа стала.

За новой порцией мороженого время вновь потекло неспешно, чему он и сам немало способствовал растягивая удовольствие. Смакую каждую ложечку лакомства, Рафи успевал и разговаривать.

—… Странно получилось, когда мы поменялись. Я как будто со стороны на себя смотрел. Сначала ужас, как испугался, а потом даже интересно стало. Легко, хорошо. Летать, как птица начал.

Друг, тоже прибывая в благодушном настроении, поддакивал. «Понравилось, значит. А это, братишка, называется внетелесное переживание или ВТП[2], как его называют некоторые. Тебе как будущему магу, таким нужно почаще заниматься. Глядишь, и я немного разомнусь: похожу ногами по земле, попрыгаю…».

— Шделаем, — пробормотал парень забитым ртом, куда только что положил большой шарик мороженного. — Я полетаю, ты походишь.

Мороженое начало таять по во рту, заставляя его замычать от удовольствия. И неудивительно, ведь он, вообще, первый раз в жизни его пробовал. Вообще, ни о чем говорить и думать не хотелось. Друг, которого чуть пришибло волной удовольствия, тоже замолчал.