Скажи «Goodbye»

— Я долго обдумывал, какая машина будет для тебя самой подходящей. Но ты не обязана соглашаться. Если тебе хочется не Би-Эм-ДаблЮ, а какую-нибудь другую марку, то можем выбрать, что хочешь. Только очень рекомендую с четырьмя колесами ведущими. Наши мидвестовские зимы — не чета иерусалимским.

— Нет, — Мурка сжала ему руку, — мне все равно, я на тебя полностью полагаюсь. Я люблю красные машины. — Хоть в Израиле эта марка и называлась Бэ-Эм-Ве, а не Би-Эм-ДаблЮ, но Мурка знала, что это очень дорогая потрясная тачка, и не могла представить, что может вот так, запросто, стать хозяйкой новой машины такого класса. — Сереж, но может, мне чего попроще, а?

— Не могу, воробей. Что же, я буду ездить на Z350, а моя жена на стареньком Форде? Как мы будем жить с такими классовыми различиями?

— Но, понимаешь, это мне совсем не по средствам.

— Знаешь, вдобавок ко всем прочим тяготам совместной жизни со мной, теперь еще и твое финансовое положение определяется моим.

— Вот это мне и неловко. До сих пор я точно знала, что смогу о себе позаботиться. А теперь, кто знает, хватит ли у тебя денег достойно содержать меня? — засмеялась Мура.

— Нелишнее опасение! Вот пока ты сидишь дома, взяла бы и проверила как-нибудь на досуге, как обстоят наши финансовые дела.

— Ага, — протянула Мура мечтательно. — Введу режим строгой экономии!

Тут к ним подошел дилер, он был таким, какими бывают импортеры машин и в Израиле, пузатым, с золотыми кольцами, цепочками, напористым и болтливым, так что Мурку эта нормальность успокоила. Женщину, как полагается в таких ситуациях, он после приветствия больше не замечал и все объяснения адресовал только Сергею. Явно было, что Z350 был замечен, и клиент оценен. Но Мурке не было обидно, потому что она и в самом деле ничего не понимала в машинах, зато Сергей все время бросал на нее вопросительные взгляды и брал ее за руку. И она тоже нежно держалась за его руку и была совершенно счастлива. И покорно заглядывала под капот, и садилась на сиденье, и важно смотрела в зеркальце заднего вида, и со знанием дела нажимала на кнопки сидишника и кондиционера и с опытным видом меняла ключи в зажигании, упиваясь синхронной сменой наклона руля и сиденья.

И Сергей с ней советовался: — с кожаными сиденьями? Автомат? С навигатором? Брать серебряную сейчас, или заказывать и ждать три недели красную? Мурка не выдержала, и сказала, что ждать не хочет, и, будучи с детства спартански неприхотливой, удовольствуется той, какая есть сейчас. Потом долго оформлялись какие-то бумажки, и наконец дилер принес ключи, и Сергей торжественно преподнес их Мурке, и она его поцеловала и засмеялась от счастья, что он такой у нее хороший.

Весь остаток дня Мура под руководством Сергея тренировалась водить ее, изучала все ее совершенства, привыкала к автомату и в тот же день освоила дорогу до местного супера «Копса» и до больницы Сергея.

Вечером они были приглашены в гости к друзьям Сергея — Леве и Марине, и Мурка едва успела провести щеткой по волосам, но так и осталась в свитере и в джинсах, потому что Сергей сказал, что это ерунда, что они очень милые и близкие ему люди, и будут рады ей в любом виде.

Марина и Лева действительно оказались приятной, сердечной парой намного старше их. Оба программисты, приехали в Америку из Харькова в 1989 году, их единственная дочь недавно уехала учиться в какой-то очень престижный колледж на Восточном побережье, и разговор за столом шел в основном о плате за обучение, о растущих ценах на недвижимость, поднимались тосты за новобрачных, и делались толстые намеки на то, что теперь молодой паре предстоит обзавестись собственным гнездом. В Иерусалиме никто подобных разговоров в обществе Мурки не вел, там беседа как-то всегда упорно сворачивала на судьбоносные и специфически еврейские темы, но все это было ей интересно, потому что она ничего в этой новой жизни не понимала, и рада была готовности Марины руководить ею на новом жизненном поприще хранительницы домашнего очага. Хозяйка настойчиво потчевала Муру, которая никогда из гостей голодной не уходила, но в этом застолье непривычно было не изобилие, а отсутствие знакомых, непременных в Израиле зеленых салатов, хумуса, тхины, бурекасов и оливок. Стол был уставлен не турецкими, а русскими кушаньями: салатом оливье, винегретом, селедкой под шубой, пирожками, холодцом, колбасами и соленостями из русского магазина…

Ночью Мурка лежала, и думала о том, как удивительно повернулась ее жизнь. Если бы в пионерском детстве, когда невозможно было представить, что заграница на самом деле существует и человек может выучить иностранный язык, ей рассказали бы о ее дальнейшем жизненном пути, она ни за что бы не поверила. Но может так у всех? Может, глядя из старости, все удивляются своей судьбе? Но она и год назад не могла бы себе представить, что ее жизнь так переменится. Конечно, все изменилось к лучшему, но досадно, что не ее собственными достижениями. Столько лет Мура жила сама по себе и гордилась своими успехами, а теперь все они как-то померкли рядом с финансовыми возможностями Сергея. Приехав в Америку, она твердо рассчитывала на те 650 долларов, за которые сдавала свою квартирку, но сейчас ей стало ясно, что при их образе жизни эти деньги в лучшем случае ей «на булавки», а в общем семейном бюджете они останутся совершенно незамеченной каплей. Цифры, которыми оперировали вокруг, были из другой действительности — 35 тысяч за машину, 50 тысяч в год за обучение ребенка в колледже, полмиллиона для покупки соответствующего им дома…

Мурке, как дочке профессоров, не пришлось платить за учебу в Иерусалимском университете, и в то время эта привилегия, освобождавшая ее от уплаты пары тысяч долларов в год, казалась такой ценной и вожделенной, делавшей университетский персонал едва ли не высшей кастой. По сравнению с американскими ценами на образование эта льгота сильно померкла. Вообще, все ценности в жизни изменились. Мура попала в другую систему, и придется еще осознать, что поменялось, и в какую сторону. В Иерусалиме, где она жила со школьных лет, ее и ее семью знала «каждая собака», то есть вся русскоязычная интеллигенция, все русскоязычные сверстники, многие из одноклассников и армейских сослуживцев. В Иерусалиме редко удавалось выйти в центр города без того, чтобы не наткнуться на пару-тройку знакомых. Ее имя запомнилось даже некой толике ивритоязычных запойных читателей ее газеты, не брезговавших чтением статеек о репатриации и судьбе еврейского народа. Сама Мура знала еще больше народу — за годы работы в газете ей пришлось проинтервьюировать почти всех израильских политиков — от покойного Рабина, от которого почему-то особенно запомнились его веснушки, и до Барака, не говоря уже о клане Нетаниягу, которых с ее семьей давно познакомил общий для обоих семейств интерес к истории и археологии.

Конечно, она была на «ты» со всеми израильскими журналистами, телеведущими, многими продюсерами, сталкивалась с судьями и медицинскими светилами… Справедливо или нет считаясь одной из самых симпатичных девушек в Иерусалиме, она лично дружила (или, говоря деликатно — вдохновляла) отдельных представителей иерусалимской богемы — писателей, поэтов, художников… Среди ее подруг была даже одна известная израильская писательница. А мир израильской военщины был просто родной стихией — в Муркиных друзьях и поклонниках числились многие бравые вояки — от понравившегося папе начальника гражданской администрации на оккупированных территориях Фарреса и до Арнона. Через Сашку она даже коснулась мира шоу-бизнеса. При этом всю свою предыдущую жизнь ей, офицеру израильской армии, трудолюбивому журналисту в ведущей израильской газете, отважному разведчику, приходилось упражняться в нелегком искусстве растягивать зарплату до получки и жить в кредит. Теперь она никто, ее не знает здесь ни один человек, она никому не интересна и никому не нужна. Без общественного поприща, служения, карьеры… Об этом предупреждала ее Анна. Все ее друзья и родные остались далеко. Поэты больше не будут посвящать ей стихи, художники больше не будут рисовать ее. Кассирша в супере, услышав ее акцент, запрезирает ее… Она будет есть салат оливье у программистов и врачей, обсуждая покупки… Зато теперь Сергей плотно ограждает ее от многих жизненных трудностей, а вокруг нашлись расположенные люди, готовые руководить ею и наставлять ее в новой жизни. Здесь ей не только не грозит взорваться в автобусе, но даже просто воспользоваться этим общественным транспортом. Для нее начинается совсем новая неизведанная жизнь, в которой нет места начальству и хождениям на работу, а самое главное — то, что перевешивает все потери: теперь у нее есть любимый человек, который любит ее, к которому так сладостно прижиматься, и с которым она проживет всю свою жизнь… Ах, да, и новая «Букашка»… Мурка вздохнула, нашарила рукой ладонь Сергея, и счастливо заснула, так и не придя в окончательному жизненному сальдо.