Остров забвения

Он крутил эту мысль так и эдак, внимательно рассматривал ее со всех сторон – идея о них двоих вместе была словно хрустальный шар, который он держал в руках.

Ничто не казалось неправильным. Ничто его не смущало.

– Как самочувствие? – Резкая, неулыбчивая сестричка. Неулыбчивая, но не бесчувственная, подумал он, но она не позволит поймать себя на внешнем проявлении сострадания. Немножко похоже на него.

– На самом деле, даже когда действие лекарств прекращается, все не так плохо – в тысячу раз лучше, чем было раньше.

– Хорошо.

– Когда я смогу посмотреть?

– Мистер Флинт будет решать. Наверное, завтра.

– Когда я смогу начать снова ей пользоваться? Нет, забудьте. «Мистер Флинт будет решать». Но, милая, милая сестричка, побудьте для меня мистером Флинтом, только сейчас. – Он приподнял одну бровь. Она выкинула использованный шприц в ведро для отходов, стянула перчатки и выбросила их тоже. Выходя из палаты, она сказала:

– Не испытывайте удачу.

Саймон подумал, что она, вполне возможно, улыбалась.

Следующим утром она держала его за правую руку, а вторая сестра толкала его стойку с капельницей, пока он совершал свою первую прогулку, медленно шагая по больничному коридору. Его ноги шли неуверенно, как будто им нужно было указывать, как двигаться дальше, одной, а потом другой, но, когда они добрались до поворота в другой коридор, все встало на свои места.

– Я могу идти дальше.

– Что я вам сказала?

– Не испытывать удачу?

– Вот и не испытывайте. Но все прошло очень хорошо, и попозже вы сможете пройтись еще раз.

Саймон был доволен, как ребенок, который нашел в своей домашней работе одни плюсики.

После еще двух прогулок по коридору он ускорился. Ходить снова казалось нормальным. Все синяки и ушибы, что он нашел на своем теле, на ногах, на правой руке, сходили и заживали очень быстро. В зеркале он видел, что его волосы снова отросли и закрыли собой все шрамы и швы, которые ему наложили. Интересно, их снова сбреют, когда будут снимать? Будут ли они вообще их снимать? Он хотел спросить, но сестра ушла. Он внезапно почувствовал невероятную усталость, а потом холод. С постельным бельем тут было неважно. Ему нужно было теплое одеяло, но в больницах не бывает теплых одеял.

– Ужин.

Поднос с жестяным колпаком на тарелке. Сбоку – мисочка с чем-то, похожим на салат из консервированных фруктов с кремом. Молодой человек с сияющим видом поднял колпак, и из-под него вырвался запах цветной капусты. Цветная капуста. Кусок мясного пирога. Три маленькие картофелины.

– Я на самом деле не уверен, что голоден. Не могли бы вы это унести?

Он улыбнулся и сказал:

– Надо попробовать. – Поляк? Румын? – Есть – это правильно. Не есть – ничего хорошего не будет. Да?

И он убежал за дверь. Колеса тележки скрипнули по полу коридора, и жестяные крышки на тарелках загремели.

Он не мог есть. Он не мог ничего проглотить, хотя выпил стакан воды и попытался дотянуться до кувшина на прикроватной тумбочке, чтобы налить себе еще. Но он не смог до него достать.

Ему было так жарко, что стало плохо. Ему было плохо от запаха еды, и от духоты, и от головной боли, и от пульсации в левой руке.

Очень долго пролежав совершенно неподвижно, чувствуя себя все хуже и хуже, гадая, придет ли кто-нибудь, не понимая, что делать с подносом с едой, не понимая, в конце концов, где он находится и почему, он заметил что-то на своем покрывале. Он сначала не сообразил, что это такое, но потом протянул руку и обнаружил, что там была кнопка, на которую можно было нажать.

– Альты, у вас по-прежнему разнобой. Я понимаю, это сложно, но давайте еще раз.

Это было сложно. Они репетировали сочинение Джона Тавенера уже месяц, и у них едва начало получаться что-то дельное. Альты старались изо всех сил. Кэт старалась изо всех сил. Реквием Моцарта, который Хор святого Михаила будет исполнять на том же концерте, казался спокойным плаванием по сравнению с ними.

– Это не тяжелее, чем Бриттен, которого мы пели на Рождество, – так что давайте, соберитесь.

– Это намного тяжелее, – пробормотала соседка Кэт по альтам. – Серьезно, мы же не Лондонский филармонический хор.

– Нет, Нэнси, – мы пытаемся быть еще лучше. Так, назад на страницу, пожалуйста.

Эндрю Браунинг, дирижер, был суровым начальником, гораздо более требовательным, чем прежний. В рядах хористов он уже стал известен под прозвищем Браунинг Жестокий.

– Раз, два, три, и…

Телефон Кэт завибрировал в кармане. Она проигнорировала его. Он продолжал вибрировать раз в пять минут, и она продолжала его игнорировать. Если Сэм снова забыл свои ключи от входной двери, может подождать в сарае в саду.

Они взлетели на гребне мощной вокальной волны, и внезапно все идеально встало на свои места. Видимо, Тавенера все-таки можно было исполнять.

Они сделали перерыв, чтобы промочить горло, и Кэт проверила свой телефон. На экране высветилось имя Сэма. «Нет, – подумала она, – хватило с меня одного раза, Сэмбо, это научит тебя брать ключи». Она представила себе, как он, съежившись, сидит в сарае и ждет, пока она вернется.

– Кэт, к тебе кто-то пришел.

Она подняла глаза. Сэм не был в сарае в саду, он шел по залу прямо навстречу ей, и его лицо говорило, что дело не в потерянных ключах.

– Как ты сюда добрался?

– Кирон. Мне только он пришел в голову, потому что ты не отвечала. Нужно ехать, машина ждет.

– Какая машина? Зачем?

– Саймон. Звонили из больницы. Мам, надо торопиться.

Кирон был не похож на ее мужа, Криса, в стольких отношениях, что она не могла и сосчитать, но в двух, и именно тех, которые имели для нее огромное значение, они были схожи. Крис был спокойным и невозмутимым. И Кирон тоже – может быть, даже в большей степени. Она заметила второе сходство по пути домой поздним вечером в тот день. Кирон не спрашивал ее, как она себя чувствует, не пытался давить улыбку при сложившейся ситуации, ни разу не сказал про Саймона: «По крайней мере, он…» Он сидел рядом с ней на заднем сиденье машины, держал ее за руку и не говорил ни слова, пока не заговаривала она. Они ехали быстро и без остановок, но им теперь не надо было гнать к Саймону на всех парах. Все уже случилось. Они приехали как раз к тому моменту, когда его на каталке вывозили из операционной обратно в палату. Вышедший прямо за ним врач, все еще в хирургическом костюме, жестом показал им следовать за собой в пустой холл. Они с Кироном встали, Кэт присела на единственный стул.

– Боюсь, я не мог ждать, пока вы сюда доедете. Время играло решающую роль – инфекция в его руке распространялась очень быстро, и, если бы я не добрался до нее, он бы мог умереть от сепсиса. Все было очень плохо.

– Так что вам пришлось ее ампутировать.

– У меня не было выбора. И это какое-то безумие, потому что я был совершенно уверен, что спас его руку. Это заняло много времени, но сработало. Все шло так, как я планировал, и выглядело лучше, чем я смел надеяться.

– А потом это.

– Риск сепсиса всегда существует, как бы осторожны мы ни были.

– Я постоянно говорю людям, что, когда дело касается инфекции, им безопаснее находиться вне больницы, чем внутри нее.

Хирург пожал плечами. Он выглядел измученным – серое лицо, темные круги под глазами. Было уже сильно за полночь.

– Вы можете пройти и быстро взглянуть на него, но, скорее всего, он не поймет, что вы пришли.

– Но с ним все будет в порядке? – Это был первый раз, когда заговорил Кирон.

– Да. Источник инфекции устранен, и мы накачали его самыми сильными антибиотиками, что у нас есть, мы их очень редко используем. Температура спала. Так что да, он будет в порядке. Не уверен, когда смогу выпустить его из отдела интенсивной терапии, но не вижу причин, которые могли бы помешать ему вернуться домой через пару недель. А потом начнется…

– Физиотерапия?

– Да, но больше подготовка к протезированию. Они хотят начать, как только станет безопасно. Я направлю его в лучшее отделение, специализирующееся на этом. – Он выпрямился. – Завтра, – сказал он. – Я без сил.