Укради мою любовь

Глава 2

— Чего закрылась? — недовольно спросил дядя, входя в кабинет и оглядывая все вокруг.

Следом явился Говард Доксвелл, слуги поспешно зажгли всюду свечи, и я заморгала от света, резавшего глаза.

Дядя явно собирался в спешке: рубашка застегнута не на ту пуговицу. Зато плащ закреплен шикарной брошью в виде рыбки, усыпанной мелкими топазами, подчеркивающими семейный цвет глаз. На нем наше сходство с дядей заканчивалось. Он был выше меня на целую голову, с пепельными волосами, которые в последнее время стремительно его покидали, и обрюзгшими чертами лица. Излишнюю полноту дядя ловко скрывал одеждой, которую щедро украшал оборками и бантами, точно заправская кокетка. Иногда мне казалось, что, будь его воля, он бы и в женские платья рядился.

В детстве дядя относился ко мне с прохладным равнодушием, как к навязанной обузе, от которой никуда не деться. Но когда я стала взрослеть, будто с цепи сорвался: постоянно придирался к любой мелочи, а потом начал бить.

— Красная такая, — недовольно заметил дядя, но, опомнившись, нацепил маску фальшивой заботы. — Плакала? Прими мои соболезнования, Элисьена. Ужасное горе… Любимый муж… Сережки чего сняла? Потеряешь!

А я с ужасом увидела на полу рядом со столиком, на котором остались лежать мои серьги, запонку. Я будто нечаянно столкнула со стола сережку и, склонившись, сгребла все в кулак и быстро сунула в карман.

— Я требую немедленного освидетельствования Элисьены эль Соль, — произнес сын Гевина.

На меня он старался не смотреть, и я тоже не испытывала удовольствия от его вида: уж слишком похож на отца, пусть и моложе. Те же тяжелые надбровные дуги, мясистый нос, только Говард, в отличие от папаши, тщательно брился, да глаза у него пока что не прятались под набрякшими веками и смотрели на меня цепко, как на преступницу.

— Элисьены Доксвелл, вы хотели сказать, — исправил его дядя. — Побольше уважения к вашей мачехе, молодой человек.

— Эта пигалица никакая не мачеха мне! — раздул ноздри Говард. — Целитель! Ваше слово.

Невысокий смуглый мужчина в белых одеждах, который вошел вслед за ними, повернулся ко мне.

— Вы его подкупили! — завопил дядя. — Нет уж, я приведу своего целителя, который и скажет, что брак заключен как положено.

— Конечно, скажет. Поэтому я и решил прояснить вопрос немедля. Вы, небось, и сами готовы ее обесчестить, лишь бы получить долю наследства моего отца и хапнуть кусок капитала. Может, это она его и убила.

— Я не убивала! — воскликнула я.

— Приступайте, — потребовал Говард и, оттеснив дядю, позволил целителю подойти ко мне ближе.

Тонкие пальцы с аккуратными овальными ногтями пробежались по моим запястьям, коснулись шеи, потом на миг опустились на низ живота и отпрянули.

— У этой женщины несомненно был полноценный половой акт этой ночью, — ровно произнес целитель.

— Что? — ошарашенно воскликнул Говард. — Быть того не может! Отец едва успел штаны стащить! Мы так и нашли его, с голым задом и в ботинках.

— Мужчине вовсе не обязательно полностью раздеваться, чтобы исполнить супружеский долг, — довольно заметил дядя, сияя как новый медяк. — Элисьена, дорогая, собирайся.

— Я никуда не поеду, — заявила я и почти не испугалась, увидев взгляд дяди, не предвещающий ничего хорошего. — Я вдова Гевина Доксвелла. Что скажут люди, если я покину дом мужа, когда его тело даже не предали земле?

— Верно, — подумав, кивнул дядя. — Вдова. Да, ты, разумеется, должна остаться. Молодец.

Говард сверлил меня ненавидящим взглядом, не подозревая, что мне ничего от него не надо. Какое наследство, какие капиталы? Я всего лишь хочу свободу!

— Нам, похоже, надо обсудить раздел имущества, — бесцеремонно заявил дядя.

Целитель, решив, что исполнил свой долг, дипломатично исчез.

— Нам с вами нечего обсуждать, — возразил Говард, глянув на дядю как на мерзкое насекомое. — Вы уже получили свое, когда продали племянницу моему отцу. Он и так безбожно переплатил.

— Но теперь возникли совершенно новые обстоятельства…

— Вдова — она, а не вы, — отрезал Говард. — А теперь покиньте мой дом.

— Ваш ли? — нагло усмехнулся дядя и, склонившись к моему уху, прошептал: — Молчи и ни на что не соглашайся. Я найму лучших юристов.

Потрепав меня по волосам и болезненно дернув за прядь, он пошел к выходу, но, задержавшись в дверях, обернулся.

— Если с моей дражайшей Элисьеной что-то случится, на ее долю буду претендовать я. Ее единственный родственник.

— Проваливай, — буркнул Говард и, когда дверь закрылась, повернулся ко мне.

Его губы обиженно кривились, нос подергивался, как будто от меня дурно пахло.

— Мне ничего не надо, — выпалила я, и его брови, точно лохматые гусеницы, удивленно поползли вверх. — Я не собираюсь ничего у вас отбирать.

— Это хорошо, — медленно одобрил Говард, присаживаясь в кресло, где совсем недавно сидел Коста. Я опустилась в кресло напротив, а между нами оказалась медвежья шкура, на которой произошло мое грехопадение. Огонь в камине притих, словно прислушиваясь к нашему разговору.

— Но я не хочу возвращаться к дяде, — призналась я.

Откинувшись на спинку кресла, Говард сжал мясистыми пальцами подлокотники.

— Раз ты все же стала женой моего отца, то должна выдержать траур, — степенно произнес он. — Будет неправильно, если Стига эль Соль отдаст тебя кому-то другому уже через пару месяцев.

Я передернула плечами от такой перспективы.

— Я — вдова, взрослая женщина, — произнесла я. — Мне больше не нужен опекун.

Говард усмехнулся, разглядывая меня так, словно впервые увидев.

— Я разберусь с твоим дядей, — пообещал он. — Но ты должна будешь подписать бумаги о том, что отказываешься от любых претензий сверх того, что я тебе выделю.

Я согласно кивнула.

Пусть даже он даст мне котомку с куском хлеба и посох — я буду благодарна за все. По сути, Говард ничего мне не должен. Я обманула его, дядю, целителя с чуткими пальцами — всех. Кроме Косты. С ним я была откровенна.

— Хорошая девочка, — одобрил Говард. — Думаю, мы договоримся.

— Ваши ночные вылазки до добра не доведут, — осуждающе произнес Диер. Он поджал и без того тонкие губы и покачал головой точно маятник. — Посмотрите, на кого вы похожи, эльен!

— Говорят, что на матушку, — беспечно ответил Коста, сбрасывая плащ на руки верному слуге.

— Тут кровь! — ужаснулся он и, побледнев, стал почти таким же белым как мраморные колонны холла. — Вас ранили?

— Это не моя, — успокоил его Коста, направляясь к широкой лестнице.