Страница 2 из 11
Несмотря на ее замешательство, она хрипит:
— Здравствуйте?
— Привет! Привет! Привет! — Мама поет и обхватывает руками талию Да’Ники. — Так приятно, наконец, познакомиться с тобой!
Да’Ника стреляет в меня взглядом, в котором читается близость моей скорой смерти, и я быстро отдираю маму от нее, к которой та словно приклеилась.
— Мама, папа, — начинаю я, — думаю, вы пришли вместе со Спарроу и Ореном, которые, вероятно, сейчас как на иголках и ждут, пока вы присоединитесь к ним у одной из стоек с печеньем, так почему бы вам не вернуться к ним, а потом мы все вместе наверстаем упущенное.
Как только мама оказывается рядом с отцом, дуясь, я выдавливаю широкую ухмылку.
— Договорились?
— Хорошо.
Ее большие голубые глаза, которые мы со Спарроу унаследовали, вперились в мою подругу.
— Хотела сказать тебе, что ты симпатичнее, чем я думала.
— Ой, — сладко воркует Да’Ника в ответ. — Спасибо.
Она радостно кивает, хлопает меня по груди и проталкивается мимо нас к дверям, через которые мы должны вместе выйти.
Как только мы снова остаемся в пустом коридоре одни, я ворчу:
— Я не знаю, как, черт возьми, оценить ее последние слова. — Наши глаза встречаются. — Моя мама только что сказала, что у меня ужасный вкус на цыпочек?
— Она права.
— Нет.
— У тебя определено плохой вкус.
— Я…
— Была Морин, девушка-лесоруб, чье имя определенно единственное, что есть в ней от женщины. Помнишь маленькую бородку, которой она гордилась?
На моем лице появляется небольшая гримаса.
— Также была Тоня, водитель грузовика с монобровью и зарослями из восьмидесятых, с которой ты переспал в туалете той закусочной, находящейся прямо на окраине города.
Я сжал губы вместе.
— И не забудь Син, ту девчонку, с которой ты познакомился в интернете, и к которой ехал на встречу больше часа в город, где она живет, только затем, чтобы узнать, что она использовала фото двойника своей сестры Кристины Апплгейт, чтобы заманить тебя туда, и действительно выглядела как кудрявая, волосатая лесбиянка из «Работающих мам» с неудачно сделанной грудью.
Ага, это было до того, как я, блядь, отказался от попытки «вырваться из своей скорлупы».
И смирился с тем, что у меня никогда не будет того, что и у родителей.
Что было у Спарроу.
Работа станет моей женой, а записи хоккейных матчей — любовницей.
— Теперь мы можем перемотать эти ошибки и вернуться к маленькому моменту крошки Тима?[3] Я имею в виду… Мне просто нужно знать, у тебя инсульт, вызванный нафталиновым париком или у меня? Потому что, кажется, ты только что сказал родителям, что мы обручены.
— Ага.
— Но… мы не обручены.
— Разве мы не можем притвориться?
Выражение недоумения обратно возвращается на ее лицо.
— Слушай… я… был не в настроении выслушивать очередные ворчания о том, что снова один в Рождество, или о том, что у детей Милли есть дети, и они не могут дождаться, когда я подарю им внуков. Мне просто хотелось хотя бы один год, вместо того чтобы слушать речи «когда ты, наконец, остепенишься», съесть свою рождественскую ветчину в спокойствии… или смотря фильм «Кошмар перед Рождеством». Никто никогда не будет слишком старым для этого.
— Верно.
— Я сказал им, что не смогу приехать на Рождество, потому что планирую сделать предложение своей девушке за несколько дней до торжества и хотел провести наше первое Рождество вдвоем здесь, в месте, где все ему посвящено. И поклялся, что уберу их со своего пути, а не заставлю их сесть на первый же рейс сюда, чтобы остаться в моем доме, потому что они всегда там останавливаются, когда бывают в городе.
Да’Ника медленно качает головой, помпон на ее шапке болтается из стороны в сторону.
— Итак… ты соврал.
— Что-то вроде маленькой безобидной лжи.
Она тут же качает головой, возражая.
— Хорошая ложь, у которой большой, красный нос Рудольфа[4].
— Ты же знаешь, что за это дерьмо, в чулке увидишь уголь вместо подарка.[5]
Я не могу не присоединиться к ее тихому смеху.
— Поможешь мне выпутаться?
Ее медово-коричневые брови, так подходящие к цвету ее волос, вопросительно поднимаются.
— Это всего на несколько дней. Всего пара появлений на публике. Я расскажу им, что ничего не вышло, когда они вернутся во Флориду, купят новых садовых гномов и будут счастливы снова оказаться в жаре. Обещаю.
Молчание длится дольше, чем мне бы хотелось, прежде чем она поднимает руки в воздух.
— Уф. Хорошо.
Я немедленно вскидываю руку в победном жесте.
— Но это будет не бесплатно.
— Чего ты хочешь?
— Потому что я хорошая подруга…
— Великолепная подруга.
— Все, что я прошу, так это бесплатный кофе из твоего магазина в течение следующего года?
— Всего следующего года?
— Это всего лишь триста шестьдесят чашек, с учетом того, что я буду их пить каждый день, но если пропущу один, то могу перенести его на следующий или получить два кофе одновременно — таким образом, моя чашка кофе, заработанная трудом, не пропадет зря. Я могу отдать его Пэмми, угостив ее на работе, или, может быть, иногда Сьюзи, хотя она любит только чай с латте, а это не мой любимый напиток.
— Почему мне кажется, что ты просто ждала повода, чтобы заключить эту сделку?
— Потому что кофе — дорогая привычка, и ты не хуже меня знаешь, что в твоем магазине хоть он и вкусный, но стоит больших денег.
Из меня тут же вырывается громкий, наполненный фырканьем смех, и трудно не принимать во внимание тот факт, что она одна из немногих, кроме Спарроу и Орена, кто может меня так рассмешить. Я широко улыбаюсь и протягиваю ей руку:
— Договорились.
Когда мы опускаем их после рукопожатия, я вздыхаю.
— Хорошо, миссис Клаус. Давай устроим шоу для детей и моих родителей.
Глава 2
Да’Ника
Ларк широко улыбается и в то же время кивает, одобряя зеленый свитер с надписью «Baahumbug»[6], на котором изображена овца в шапке Санты и одинаковых сапожках среди падающих снежинок.
— Тебе пришлось пойти и купить это?
— Не-а, — быстро качаю головой. — Ты просто привык видеть меня в вещах, в которых я не хожу на работу. Согласно правилам магазина, я должна носить красную, зеленую или рождественскую одежду, поэтому у меня есть невероятное количество смешных, уродливых свитеров и футболок, в которых можно ходить круглый год.
Основным недостатком жизни в этом реальном Whoville[7] является отсутствие других цветов, которые умудряются выбраться из моего шкафа, кроме тех и других оттенков серого. Опять же, действительно в этом нет необходимости. Я почти ничего не делаю, кроме как смотрю спортивные матчи и фильмы ужасов с Ларком, работаю в «Мислтони» — цветочном магазине, награжденным премией — и тусуюсь дома с Пэмми — лучшей подругой, за которой я последовала, когда она все бросила во Власте, штат Висконсин, чтобы переехать со своей дочерью Камиллой или, как мы ее зовем, Камми, сюда, для управления этим местом, потому что бабушка умерла, а мать хотела продать бизнес. Признаюсь, я почти ничего не знаю о цветах или растениях, но потрясающе обслуживаю клиентов и быстро учусь.
Ларк снова тихо хохочет над комментарием, из-за чего из меня тоже вырывается еще один громкий смешок.
Однако, вот яркий пример того, что до меня доходит медленнее, чем до обычного северного оленя.
Можно было бы подумать, что к этому моменту своей жизни я бы никогда не смогла пойти на такого рода услугу, но все равно бросаюсь помочь.
Я всегда пытаюсь сделать для друзей все, что в моих силах.
3
Персонаж Крошка Тим встречается в произведении Чарльза Диккенса «Рождественская песнь» и играет большую роль в перемене поведения главного героя произведения.
4
Рудольф — молодой северный олень, которого отличает от его сородичей красный светящийся нос. Это служит причиной насмешек со стороны других оленей, которые не разрешают Рудольфу присоединяться к их играм.
5
Согласно рождественской традиции те дети, которые вели себя плохо, вместо подарка получают уголь.
6
Baahumbug — это выражение одного из героев «Рождественской песни» Диккенса, Скруджа. Означает оно отсутствие веры в то, что Рождество существует.
7
Whoville — это вымышленный город, созданный автором Теодором Сьюзом Гейзелем под псевдонимом Доктор Сьюз. Whoville появился в книге 1954 года «Horton Hears a Who!» и книге 1957 года «Как Гринч украл Рождество!»; со значительными различиями между двумя версиями. Его обитатели носят собирательное имя Whos, как во множественном числе местоимения who.