Немного безумия

— Стоять! — зная работу полиции, я решил перестраховаться и, прежде чем встать, перекатился. На расстоянии вытянутой руки в доски врезалась арбалетная стрела, покачнув мой импровизированный плотик.

Я встал с мокрых досок и побежал вперёд, разрывая тоненькие нитки с подвешенным на него бельём. Горы тряпок падали на храбрых вояк позади, не давая им рассмотреть даже мою спину. Зная это, я бросился за угол, в какой-то из проулков, надеясь, что служивые побегут вперёд, потеряв след.

Шаги напоминали о себе громких эхом. Я бежал между двух домов к какой-то ржавой калитке. Скорей бы перелезть за железные прутья.

— Он здесь! — услышав яростный крик внимательного полицейского, я поскользнулся на решётке и порезал руку.

Пот тёк с меня градом.

Я повторно ухватился за скользкую решётку и начал подыматься наверх. Её острые пики порезали мне куртку, которую, к сожалению, придётся поскорее сжечь. Денег на новую у меня нет... глупец, думай не о деньгах на новую куртку, а о том, как сбежать.

Не имея возможности повернуться и аккуратно слезть, я спрыгнул. Отдача от приземления убила мои колени во второй раз.

Нет времени на передышку, я побежал вновь, проулками, прикрывая лицо капюшоном и рукой. Меня не должны заметить зеваки.

Попав на более широкую улицу, я нашёл цель своего визита: колодец... я делал так всего один раз, пять лет назад, когда за мной гнались пять огромных вышибал. Знакомый контрабандист, сидящий на данный момент в тюрьме за незаконный ввоз драгоценностей, много болтал о подземке Ан-Рока.

Весь город объединён одной канализацией. Все старые колодцы раньше переплетались небольшими коридорами... Если их там нет, то я умру от холода, потому как не смогу вылезти.

Острые свистки полиции ядовито болтают. Леденящий душу лай... спустили собак.

Я быстрее подбежал к колодцу и, опершись на его прохудившуюся крышу, поднялся. Ненормальная высота в метров двадцать подсказывала, что я отобью себе все внутренности и моё рёбра, стиснутые жгутами. Да и сердце может остановиться от смены температур... как же больно будет падать.

— Стоять!

Я зажал нос и прыгнул камнем вниз...

Глава 12

Я потерял контроль дыхания. Вода ударила меня, как профессиональный боксёр: точно, резко и без лишнего насилия. Звон в моих ушах мог лопать хрустальные бокалы и петь в несколько тональностей. У него несомненный талант, ему стоит записаться в похоронный оркестр и научиться играть на скрипке.

После падения на секунду кажется, что ослеп: в маленькой чашке, заполненной до краёв холодной водой, слишком темно. Единственным источником света было ровное, круглое отверстие в потолке. Идущее оттуда сияние напоминало лучи рая, в то время как само озеро походило на чистилище, кипящее варево грешников, в котором плавают словно морковки такие поганые детективы, как мистер Браун и ему подобные. Вместе с ними кружится в весёлом могильном танце и какой-нибудь важный герцог...

Температура воды достигала оптимальной пары градусов для замораживания фарша, коим я и являлся после перенесённых травм. От холода зубы потеряли дисциплину и самовольно начали биться друг об друга: тук-тук, тук-тук, как южные весёлые барабаны.

Бесполезная голова никак не хотела работать. Её мозговая активность резко снизилась при падении и попросту не возвращалась на место. Сердце бешено стучало, брюшные мышцы напрягались и сокращались, как поршни поезда... Деляга-инсульт прошёл всего в паре шажков от моей персоны и даже успел похлопать по плечу, добренько усмехнувшись.

Я наверняка был похож на переспелую вишню, закинутую в игрушечную чашку. С меня стекал противный и липкий сок, засыхающий на ветру бордовыми пятнами, мои стебельки уже давно прогнили, а косточка была твёрже гранитного куска. Не дай бог опробовать такую на зуб: вмиг треснет.

Лай собак приблизился. Они выли и выли около колодца, словно не злились, а искренне жалели меня. Добрые создания... Только вот кусаются.

Беглый поиск спасения не привёл ни к чему хорошему: трусливому взгляду не удавалось хоть за что-то зацепиться, я видел вокруг лишь склизкий потолок и тину.

— Где он? — над головой кричали люди. Скоро они поймут, куда я делся, и чего доброго, застрелят, чтобы не доставать. Колодец можно и прикрыть, не велика потеря.

Страшно. Я часто пользуюсь этим словом, но почти всегда неправильно. Здесь было именно страшно. До земли и ровной поверхности — двадцать метров. Это этажей шесть, не меньше. Выходит какой-то химический сосуд с длинной колбой и пузатым основанием... И не выйти. Даже тень надежды на избавление манит продать душу дьяволу... Но я знал, что выход из колодца есть, и это придавало мне какой-никакой решительности, пусть и ничтожно малой.

Собравшись с силами, я нырнул. Больновато, но это ни в какое сравнение не идёт с остро-режущей болью в моих рёбрах. Такое ощущение, что по ним сработали наждачкой.

На поверхности воды я лишь заметил, как сверкали камешки, да плавали мелкие и довольные жизнью рыбки, поэтому пришлось опуститься на самое дно, в тот угол, где всё заросло непонятным растением. Как и ожидало моё сердце, сбежавшее в пятки, за мутной растительностью была спасительная пустота: идущая вниз пещера, довольно гладкая, похожая на огромную водосточную трубу.

Оттолкнувшись от каменистого дна, я резко поднялся и нахрапом схватил воздуха. Вода расплескалась по всей пещере.

— Он что, прыгнул в воду? — когда подозрительное лицо опустилось в глубину колодца, я уже нырнул вновь, чтобы заплыть в трубу.

Воздух уходил из лёгких очень быстро, а стоило деревянным ногам вдруг за что-нибудь зацепиться, так он и вовсе пузырями вылетал из носа. Задохнуться при таком раскладе проще простого, а найти выход становится чем-то из области фантастики. Непонятная дорога вела меня всё дальше и дальше, и я уже начал побаиваться, что коридор будет столь длинным, что я погибну на его половине. Так оно и выходило: кислородное голодание убедительно просило открыть рот, напряжённые мышцы двигались скорее по инерции, чем по воле хозяина, а носоглотка стягивалась в одну болезненную точку. Всё это явные показатели того, что скоро грядёт финал, независящий от ленточки с надписью победа. Единственно верное решение при таком положении дел — продолжать машинально плыть. Не смотря ни на что, даже на состояние лёгких и неизмеримое давление на черепную коробку, просто плыть...

Я не сразу понял, как моя голова упёрлась в стену, и продолжал махать конечностями, бессмысленно тратя последние силы. В моей голове сохранилась лишь скудная мысль о важности моих движений, но никак не об их смысле и назначении.

При подъеме одну из ног свело жуткой судорогой. От боли меня повело к стене, и я снова начал приземляться на то же место, откуда и начинал свой путь. Последние шаги к поверхности пришлось доделывать лишь одной конечностью. Она так дёргалась, что я всерьёз переживал, как бы голень не вышла из коленного сустава. Её редких взмахов еле хватало на то, чтобы не пойти ко дну, куда уж говорить о спасении. Всякая безделушка отодвигала от цели, одежда мёртвым грузом повисла на ватном теле и пыталась сковать и так неловкие движения. Не иначе, как чудом я ещё подымался к основанию трубы. Да, по сантиметрам и миллиметрам, но подымался.

Когда уже стало совсем невмоготу и всякая надежда угасла, я вытащил голову на поверхность. Обрадованный нос до боли всосал весь воздух в округе и на этом путешествие по трубам благополучно завершилось.

Я оказался в канализации. Старой, чем-то похожей на строения древности: просторные коридоры, основательные кирпичи, полувальные потолки, две дорожки по бокам от стен, довольно широкие, чтобы по ним мог пройти человек или решилась пробежать стайка крыс. Всё подёрнуто тиной, сырость ощущается в каждом камешке и углу.

— А тут высоко. — я подплыл к бортику и вылез по скользкой лесенке.

Звуков в подземном лабиринте почти не было. Только мирное кап-кап — это влага стекала по трубам. Но иногда тонкие и длинные капли всё же падали и с потолка: легонько касаясь подземной воды, они создавали маленькие круги на поверхности, после чего быстро растворялись в общей массе.