Немного безумия

— Подождите, постойте же! — прикрикнул я, когда уже стоял на выходе в одетом наспех пальто.

Как и говорил Крамер, на нас с любопытством глазела почти половина улицы. Старческие спины, не смотря на капающий дождик, хрустели на лавках, сделанных из пары пней и одной толстой доски. Кто-то из наблюдателей поедал семечки.

— Я должен осмотреть комнату вашей дочери. Дайте ключи от дома, раз вам так надо бежать. Я оставлю их под ковриком, как закончу. — коврика на крыльце не было, но это меня не очень волновало.

— И что вам там делать, позвольте спросить? — наглости Чейза позавидовал бы и работник детского дома. Мало того, что платит меньше положенного, так ещё и влезает в следствие.

— Мистер Крамер, что за глупые вопросы? — иногда я позволяю себе сказать лишнее. — Конечно же я возьму ключи, чтобы порыться в нижнем белье вашей дочери. Что-то заберу с собой, в уплату проделанной работы. Надеюсь, там есть нестиранные? — по началу мистер Крамер ничего не понял и поэтому просто стоял в оцепенении, расслабив челюсть. Но вот потом, буквально через пару секунд, к нему резко пришло сознание и он бессовестно набросился на меня с рыком раненого, почти прибитого к земле зверя. Чудом я забежал в дом и сумел оторваться от мельтешащего в воздухе, будто бы шмель, кулачища.

— Вы сволочь, мистер Браун, натуральная сволочь! — мужчина остановился около шкафа для верхней одежды и бросил в раскрытую нишу ключи. — Говорить такое паскудство может только моральный урод без капли сострадания!

— Да ладно вам! Зато взбодрились и теперь пойдёте на любимую работу с энергией. — обиженный Чейз Крамер вышел из дома походкой спешащего по делам человека, не попрощавшись. Везучий трудяга почти бежал до завода, отбивая обувью ритм, как барабанными палочками.

Дверей на выход разгневанный мужчина не закрыл, и весь пустой дверной проём заполнила постепенно сужающаяся в перспективе тропа, выглядевшая, как неприветливая картина в рамке, только роль рамки исполнял обтёртый дверной косяк. Петли подвывали под небольшим ветром. Его порывов не хватало, чтобы прикрыть двери полностью, но доставало для того, чтобы они действовали на нервы своим изредка повторяющимся звуком.

Всё замерло в короткий миг между маленьким шагом со ступени на скрипящую половицу пола и моим неровным дыханием. Место словно дрожало от городского холода, вибрировало и по-магически жило, смирно ожидая хоть какого-то, пускай и мимолётного звука. Скребущаяся между досок мышь, поедающая смертельный яд в семечках, хруст суставов на толстых пальцах, кипение забытого всеми чайника, падение засаленной шляпы с криво прикрученной вешалки... я и сам ожидал что-то громкое, проникнувшись тишиной чужого дома, но, сколько бы я не стоял в немом оцепенении, звук, кроме всё того же скрипа петель, не приходил, и постепенно я начинал ощущать себя полнейшим идиотом. Что я тут забыл, почему не закрою проклятую дверь, раз она так скрипит?..

С неоправданной грубостью я врезал задубевшим сапогом по полу. Звук удара наверняка смог дойти до подвала, выбив с его низкого потолка горсть земли и паутину.

Затем я подошёл к шкафу и забрал оттуда ключи, надеясь, что у мистера Крамера есть копия. На связке висели три холодных дубликата одного и того же ключа от входной двери. Её я благополучно закрыл, перед этим ненадолго выйдя из дома и осмотревшись по сторонам. За мной никто не наблюдал, кроме всё тех же стариков. Ни одно подозрительное лицо не посетило сталелитейную улицу, чтобы поинтересоваться моим здоровьем или домом в частности.

Наверху было холодно — мистер Крамер перед своим первым уходом пооткрывал форточки и теперь на втором этаже могли храниться быстро портящиеся продукты.

Всего насчиталось три комнаты — ванная, спальня и детская.

Плановый осмотр я начал с ванной комнаты. Если конкретнее, то с водопровода. Туалет проверять пока не хотелось, поэтому я прокрутил маленький для моих рук краник и умылся ещё более холодной, чем воздух, водой. На прикрученной сверху полке стояли зубные щётки, бритвенные станки и расчёска с спутанными волосами. Методом дедукции я определил, что русые клочки волос на ней принадлежали дочке, потому как хозяин дома был довольно лысоват, да и волосы его не могли развеваться на ветру, даже если и сам Крамер этого очень хотел.

Спальня порадовала ароматом застоявшегося пота, развешанными на сушилке трусами и задёрнутой тяжеловесной шторой, благодаря которой даже днём нельзя было разглядеть пальцы на вытянутой руке... Я одёрнул плотную ткань подальше от окна и оказался неприятно удивлён открывшимся задним двором, настолько залитым грязью и дождевой водой, что только при взгляде на него можно проникнуться отчаянием.

На подоконнике одиноко лежали выцветшие, пожелтевшие газеты. По ним в разные стороны сновали пауки и мелкие жучки, похожие на сливовых мушек, что незаметно появляются после того, как сорванный плод простоит пару дней в комнате. Пауки поедали трупы мух и оставались безучастными к тому, что их бумажные дома рушились под напором одного наглого человечишки, захотевшего прочитать старую газетку.

«Герцог открывает новую улицу» — гласил один из заголовков, под которым удобно расположился сам герцог. Красивый мужчина солидного возраста смотрел на меня, порядочного налогоплательщика, очень уж осуждающе, сдвинув седые брови к переносице.

— Что вылупился, думаешь, я тебя боюсь? — я победоносно выкинул газетёнку на её старое место, «герцогом вниз». Думаю, старик от этого не сильно в обиде.

В детской комнате, казалось, собрали всю мебель в доме, там её и оставив. Столовый игрушечный гарнитур белого цвета, большущая кровать с горой подушек и тумбочками по разные стороны, стеллажи, трёхярдовый угловой шкаф, и, самое интересное — зеркало, напоминающее зеркала из актёрской труппы циркачей. Оно было громоздким, прикрученным к шкафчику с витыми ножками, и имело при себе высокий стул на котором можно крутиться.

Скрупулёзно осматривая комнату, я приходил к выводу, что мистер Крамер в малышке Дженни души не чаял и часто баловал любимицу. Дневников я так и не нашёл, но вот игрушек... их наплодилось столь много, что ими можно было снарядить весь батальон детского сада. Чёрной завистью я смотрел на металлических солдатиков, выкрашенных в несколько цветов.

Пока я рылся в шкафу девушки, как свинья роется под каштановым дубом, расставленные по росту куклы смотрели на меня не менее осуждающе, чем герцог с газеты. Я уверял милых дам, что этот осмотр нужен для дела, а потом поехал... в дурдом.

— Неужели и писем мы не писали? — задавал я вопросы воображаемой хозяйке комнаты и осматривал её брошенные тумбочки. Тёмные чернила лежали лишь на исписанных нотами листах. Помниться, Крамер рассказывал, что дочка ходила играть на пианино к какой-то местной бабке, и вот оно, доказательство... как будто кто-то сомневался в том, что девушка играет.

С разочарованием в скучных, нетворческих девицах, что не пишут мемуар, я спустился на первый этаж с намерением уйти хоть куда-нибудь. Несмазанные дверные петли вновь скрипнули... только вот тогда, когда я ещё стоял на лестничной клетке, расчёсывая помятые волосы.

Моя набитая опилками голова быстро повернулась в сторону знакомого, неприятного звука, которого по всем правилам и быть не должно, ведь я точно помню, как прикрыл злосчастную дверь.

— Мистер Крамер?.. — неловко задал я вопрос, задрожав в голосе, и не получил никакого ответа. — Чейз?.. — двери скрипнули ещё раз, и тогда я твёрдо вознамерился прикрыть их снова, только уже с другой стороны, заперев хитрый дом на замок.

Спустившись с лестницы на своих двоих, я прошёлся сапогами по грязному коврику у шкафа. Коврик, как и его хозяин, был предметом работящим, а потому собирал всю принесённую с улицы грязь, в том числе и грязь новую, коей на нём быть не должно.

— Так... — дрожащим от алкоголизма пальцем я подобрал мокрую каплю с ковра. Капля мне совершенно не понравилась.

Вдруг надо мной поднялась огромная, поглощающая сам свет тень. Я отпрыгнул в сторону кухни, моментально преодолев несколько ярдов. Руки никак не могли нащупать спасительный кастет в кармане пальто, и моё сердце учащённо забилось, помогая организму вырабатывать адреналин. Неведомая сила внутри меня мучительно давила на виски, словно желала, чтобы моя дурная голова лопнула от жуткого внутричерепного давления, как тыква под ударом острого камня.