Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 18 из 96

— Упомнишь тут… — Вновь надулся, словно индюк Хартман. — Ты же меня и споил, старик! Обмить, Робка! — обвиняюще ткнув в меня пальцем, по-русски произнес оберфюрер, да еще и ловко пародируя мои интонации. Комик, блин, недоделанный! Но до чего же похоже у него вышло, словно я сам на себя взглянул со стороны. Только говорок картавый немецкий с акцентом убрать — и точно от оригинала не отличить! — Обмить — это есть карашо! Очень карашо! — продолжал обвинять меня немчик во всех грехах, размахивая руками. — Да я, млять, чуть не помер! — вновь перейдя на немецкий, с чувством выругался он.

Однако, от меня не укрылось, что матерок, используемый Хартманом в своем обиходе, сугубо наш, отечественный. Растет пацан! Скоро совсем обрусеет. Оно и понятно, кто с нами поведется…

— Шёл трамвай десятый номер,На площадке кто-то помер,Тянут-тянут мертвецаЛанца-дрица-гоп-ца-ца! — продекламировал я «овеянному легендами» эсэсовцу еще одну знакомую мне с самого детства пеню-считалочку [3].

[3] Музыка — народная, слова — народные.

Правильные советские подростки узнавали эти строчки во время чтения «Золотого теленка» Ильи Ильфа и Евгения Петрова. А неправильные советские подростки узнавали про трамвай из песни в исполнении Аркадия Северного с затертых кассет или катушек. При этом у любителей запрещенного «блатняка» было явное преимущество перед читателями «Теленка»: Северный рассказывал, что было дальше, а Ильф и Петров обрывали песню на полуслове.

В литературных справочниках указано, что песня «Шел трамвай десятый номер» появилась не позднее 1930 года — что неудивительно, учитывая год публикации «Золотого теленка» (1931). Впрочем, известно, что подобные частушки с рефреном про «ланца-дрицу» появились еще до революции.

Едва пришедшее в норму лицо Хартмана вытянулось в изумлении:

— А причем здесь трамвай?

— А ты так и не догадался, умник? — Не удостоил я Роберта внятным ответом.





— Нет, — мотнул он головой.

— Тогда проехали! Далековато тебе еще до понимания нашего русского менталитета! — с чрезвычайно глубокомысленным видом произнес я. — Вот как догадаешься — вернемся к этому разговору.

— Нет, Хоттабыч, — судорожно мотнул головой оберфюрер, — не втягивай меня больше в свои безумные игры! Мне и одной оказалось достаточно! — произнес он, намекая на вчерашнюю попойку. — У нас, у немцев, все понятно! Все по полочкам разложено! От того у нас и порядок! Ordnung muss sein [4]!

[4] Порядок должен быть! (нем.)

— А хочешь, я тебе анекдот расскажу? — неожиданно предложил я. — Про ваш хваленый орднунг, который на сегодняшний день Германии, увы, не поможет. Если сумеешь уловить подтекст, можешь считать себя настоящим знатоком широкой русской души.

— Рассказывай.

— Ну, слушай: лето 1942-го. На главный вокзал в Берлине приходит мужик.— Когда поезд на Мюнхен?— В 16 часов 15 минут 35 секунд!— Как? Даже с секундами?— А что вы хотите? Война!

В тот же день другой мужик — естественно, по-русски — спрашивает на Павелецком:— На Саратов когда паровоз?— Должен был в два. Теперь, возможно, пойдет в шесть, хотя не исключено, что перенесут на завтра. А то и совсем не будет.— Как же так?— А что вы хотите? Война!