Страница 4 из 15
– Доброе утро! – произнес Николай, и все разом повернулись к нему.
– Доброго утречка, Николай Вячеславович! – ответила за всех Нюша, а управдом с дворником, хоть ничего и не сказали, оба покивали Скрябину – весьма почтительно, чуть ли не подобострастно.
Они никогда не видели Николая в форме НКВД. Участники проекта «Ярополк» просто не имели права носить её за пределами Лубянки, если только не поступало специального указания от руководства. Особая секретность проекта заставляла жертвовать формальностями. Однако и управдом Киселев, и дворник, и домработница Нюша отлично знали: жилец из квартиры на третьем этаже занимает какую-то важную должность в Наркомате внутренних дел.
– Слава Богу! – воскликнул управдом. – Я бы и сам вас позвал, да не решился будить. Прямо ума не приложу, что делать! Полагаюсь на ваш совет.
– Вы думаете, с Сергеем Ивановичем что-то случилось, – сказал Николай; это не был вопрос. – Почему?
– Так ведь он, – снова заговорила Нюша, – велел мне сегодня в семь утра прийти – сделать уборку в квартире. Супружница его нынче вечером возвращается из Ялты – из санатория, а он сам перед выходным днем всегда на даче остается ночевать. Я пришла – а дверь-то заперта!
– А вы разве не ключи от квартиры держите?
Нюша только досадливо взмахнула рукой, в которой она и вправду сжимала связку ключей.
– Да что – ключи! Квартира изнутри заперта! Наверняка – засов заложен. Я все замки отомкнула, а толку-то?
– Ясно, – кивнул Николай. – Стало быть, хозяин не на даче.
– Точно так-с, не на даче они, – подтвердил дворник. – Нынче ночью воротились откуда-то пешком, в половине третьего. И меня разбудили – чтобы я им ворота отпер. И я не видел, чтобы они после этого выходили.
Скрябин поморщился: картина вырисовывалась скверная. А тут еще – эта непонятная капель в комнате.
– Феофил Трифонович, – он повернулся к дворнику, – когда вы видели инженера в последний раз, как он выглядел? Бледен не был? На плохое самочувствие не жаловался?
– Да нет. Вид у них был… как бы слегка смущенный. Но – что больными они смотрелись, этого никак сказать не могу. Да и не жаловались они ни на что. Дали мне рубль за хлопоты и пошли в подъезд – бодро, ни разу не запнулись.
– Вы думаете, – спросил управдом Киселев Николая, – у Сергея Ивановича случился инфаркт? Или что-то в этом роде? Надо дверь ломать?
– Что-то у него наверняка случилось, – сказал Николай. – Но дверь ломать погодите. Его соседи сверху сейчас дома? Если они разрешат, я спущусь из их окна на балкон инженера, войду в квартиру и отопру дверь изнутри.
Четвертый этаж дома Жолтовского оснастили балконами, а вот этажом выше их уже не было.
– Вот это было бы дело! – обрадовался управдом. – Я вам и веревку прочную могу подыскать – трос какой-нибудь.
– Трос у меня найдется, – заверил его Николай, а потом обратился к домработнице: – А к вам, Анна Степановна, у меня вопрос: у инженера в квартире есть большие емкости с водой? Может, аквариумы стоят в спальне?
– Да что вы! – Домработница даже удивилась. – В спальне ихней из обстановки – только две кровати, шифоньер да тумбочка! Никаких аквариумов там нету.
Соседи из квартиры на пятом этаже – конструктор-оружейник и его жена, – сперва начали возмущаться, когда звонки в дверь их разбудили. Но, узнав, что с их соседом снизу стряслась какая-то беда, тотчас впустили в свою квартиру и Скрябина, и управдома Киселева.
Николай успел перед тем сбегать к себе домой и взять моток сверхпрочного троса – из наркомвнудельской экипировки, которую он всегда держал под рукой на случай, если его неожиданно вызовут на место преступления. Свой «ТТ» он брать из дому не стал, но прихватил финский нож в ножнах – тоже один из элементов вооружения сотрудников НКВД. А перед уходом попытался наскоро покормить своего кота – благо, ливерная колбаса для него всегда лежала наготове на полке новенького заграничного холодильника.
Однако Вальмон так и не вышел из хозяйской спальни: сидел перед кроватью Николая и провожал взглядом каждую каплю, срывавшуюся с лепнины на потолке. Пушистый зверь больше уже не выглядел ангелом. Скорее уж он – лаже будучи белым – смотрелся как демонический кот: ведьмовской
И вот теперь Скрябин, привязав конец троса к батарее центрального отопления, вылез из окна на подоконник квартиры пятого этажа.
– Только вы уж не сверзитесь вниз, – напутствовал его управдом, – а то будет у нас вместо одного…
Он осекся на полуслове, но Скрябин понял, что управдом хотел сказать: будет вместо одного трупа - два. «Стало быть, он уже знает или подозревает, что Сергей Иванович мертв», – подумал Николай.
Он сбросил на нижний балкон свой трос, с привычной ловкостью спустился по нему и уже через минуту входил в гостиную инженера через незапертую балконную дверь.
Первым, что увидел Николай, был круглый обеденный стол, который до этого наверняка стоял в центре комнаты, а теперь лежал на боку возле двойных дверей гостиной – как если бы им пытались забаррикадировать вход. Однако сами двери, выходившие в коридор, были распахнуты настежь. Сброшенная со стола темно-красная плюшевая скатерть висела на люстре, зацепившись за два из пяти ее рожков – словно палаческая мантия. Причем три лампочки, которые эта «мантия» не прятала, были не разбиты, а будто бы раздавлены.
Николай шагнул в комнату и тут же запнулся об одну из сброшенных на пол диванных подушек. А при следующем шаге под его летней туфлей захрустели мелкие осколки хрустальной вазы, разбросанные по полу размашистым веером.
– Если тут происходило побоище, – пробормотал Скрябин, – то почему же я не проснулся от грохота?
Он прошел от балкона к дверям в коридор, по пути наступая еще на какие-то обломки, на выдернутые из кресел куски ватиновой набивки, на щепки от шкафов и даже на оторванные от стен куски обоев. Но, очутившись в коридоре, Николай и не подумал впустить в квартиру управдома Киселева, дворника Феофила и домработницу Нюшу. Вместо этого он шагнул к двери второй комнаты – той, что располагалась над его спальней.
– Надо вникнуть, в чем тут суть, – пробормотал он.
Откуда у него в мозгу возникла фраза – Николай, хоть убей, понять не мог. Свой утренний сон молодой человек ухитрился позабыть напрочь.
Николай знал, что у Сергея Ивановича есть пес – немецкая овчарка по кличке Дик. Однако старший лейтенант госбезопасности решил: собака осталась на даче, иначе непременно подала бы голос. А из спальни инженера не доносилось ни звука.
Дверь спальни изнутри что-то стопорило, но Николай надавил посильнее и сдвинул преграду с места. Она заскользила по паркетному полу, как салазки по укатанному снегу. И Скрябин переступил порог.
Первое, что он ощутил, это – прохладу. В середине июля солнце уже жарило вовсю к восьми часам утра, и в квартире самого Скрябина было сейчас наверняка никак не меньше 25 градусов по Цельсию. А здесь термометр показал бы от силы градусов 15. И Николай уразумел, где тут собака зарыта, когда увидел, что блокировало дверь.
Вход в спальню инженера преграждала невероятной чистоты и прозрачности глыба льда – размером с тележку мороженщика. А внутри этой глыбы темнел силуэт собаки – которая окостенела от холода с оскаленными зубами, но с зажатым между задними лапами мохнатым хвостом. Огромный пес в последние мгновения своей недолгой собачьей жизни явно испытал неимоверный ужас. Его темно-карие глаза глядели куда-то вверх, почти в потолок. И казалось, что они всё еще выражают отчаяние и ярость.
А в паре шагов от несчастного пса застыл его хозяин.
В спальне инженера стояли две кровати: его самого и его жены, которую сегодня по возвращении из Ялты ожидал сюрпризец. Проход между кроватями, в который затиснули тумбочку с маленькой лампой-ночником под алым абажуром, располагался там же, где этажом ниже находилась кровать Николая Скрябина. В этом проходе Сергей Иванович не сидел, не стоял и не лежал. Он делал и то, и другое, и третье одновременно – внутри хрустально прозрачного льда. Одна нога инженера – обутого в уличные ботинки – стояла на полу. Но другая его нога была занесена так, словно он хотел перепрыгнуть через находившуюся рядом с ним спинку кровати. При этом голову инженер запрокинул и выбросил вперед обе руки. Они составляли параллельную линию с полом, и эта позиция рук и головы с определенного ракурса создавала иллюзию, что человек лежит.