Страница 7 из 13
— Вот то-то и оно-то! Я. например, за свою жизнь рекомендовал в партию, кроме четы Обуховых, еще двенадцать человек. И осмелюсь, не хвастая, сказать, что любой из них в герои романа годится. Ей-богу! Я ручаюсь за всех за них целиком и в отдельности за каждого. Ну, а я? Я вам плохая тема?! Плохой герой?
— Браво! Браво, Евгений Николаевич! Правильно!
— То-то же… Ну, я. собственно, ото и хотел сказать. А теперь выпьем за будущих героев будущего романа писателя Бакланова «Семья Обуховых».
Писатель Бакланов подошел к Сысоеву и чокнулся с ним.
— Будет «Семья Обуховых»!
— Ну, посмотрим, посмотрим, вернее, почитаем, товарищ Бакланов!
Когда все выпили и завязался общий разговор, начальник строительства обратился к Бакланову:
— Прежде чем писать роман о семье Обуховых, я вам советую написать фельетон на тему «Забыты нежные лобзанья» или «Подписано — и с плеч долой».
— Только одно условие, — рассмеялся Обухов, — писателю Бакланову запрещается выбирать героя фельетона из присутствующих на нашем юбилее.
Андрей Максимович, хитро прищурившись, посмотрел на Обухова:
— Условие придётся отвергнуть. К сожалению, герой фельетона находится тоже за этим столом.
— Не я ли, господи? — шутливо и нараспев, по-церковному, спросил Сысоев.
— А это покажет будущее, — в тон ему ответил Андрей Максимович. — Если нет возражений, я расскажу одну историю, случившуюся действительно с одним из присутствующих.
— Просим, Андрей Максимыч, просим!
— Вспомнил я эту историю ещё в машине, когда сюда ехал и когда Обухов рассказывал мне, в какой строгости держит Евгений Николаевич тех, кого он рекомендовал в партию.
— Так и есть! — воскликнул Сысоев. — Попал, как гусь во щи!
— Реплики прошу не засчитывать в мой регламент… Да. Случилось это… Впрочем, неважно, когда это случилось. Есть у нас в управлении один довольно ответственный товарищ. Так вот однажды этот товарищ по поручению горкома поехал на один большой завод познакомиться в парторганизации завода, как там ведётся работа с кандидатами партии. И вот оказалось, что у пятнадцати кандидатов в члены партии стаж с довольно длинной и седой бородой. А двое из них пять лет в кандидатах, вроде тоже юбилей можно было справлять. Возмутился представитель горкома и попросил созвать заседание партийного комитета. Пригласили на заседание кандидатов с седым стажем, а заодно и тех коммунистов, которые им дали рекомендации. Ну, заседают, как полагается, воду пьют и речи льют. Наконец берёт слово представитель горкома. Говорил он немного, но очень горячо и убедительно, а закончил своё выступление так: «Я должен прямо сказать, что если кого из кандидатов придётся исключить за пассивность, то надо будет по-серьёзному поставить вопрос и о партийной ответственности рекомендующих, которые подписали рекомендации».
— Правильно! — не утерпел Сысоев, внимательно слушавший рассказ.
— Именно, Евгений Николаевич, точно такие возгласы и раздались на заседании, когда представитель горкома закончил речь. Да! И вот в это время секретарь парткома протягивает оратору через стол какую-то пожелтевшую от времени бумажку. Оратор взял бумажку в руки, глянул на неё. и пунцовая краска стыда залила его лицо. Это была рекомендация, написанная и подписанная км собственноручно; он ее дал пять лет тому назад одному из обсуждаемых кандидатов. Должен вам сказать, что вряд ли этот товарищ был когда-нибудь в более глупом и неприятном положении. Рекомендацию он давал ещё в то время, когда работал на этом же самом заводе секретарем цеховой парторганизации… Вот и вся история. Не правда ли, товарищ Бакланов, стоящая тема для фельетона?
Обухов мрачно спросил:
— Простите, Андрей Максимович, но вы сказали, что герой этого фельетона работает сейчас у нас в управлении и тоже здесь присутствует?
— Да. я это и сейчас утверждаю.
— Тогда прошу вас объясниться. Я единственный работник строительства из присутствующих здесь, и я категорически отвергаю…
Начальник строительства улыбнулся:
— А по-моему, Павел Семёнович, тут присутствуют два работника из нашего управления. А? Как вы думаете, Евгений Николаевич?
— Я полагаю, — ответил Сысоев, — что, учитывая самокритическое выступление второго работника из управления, мы с удовольствием выпьем за его здоровье.
С места поднялся Бакланов.
— Тем более, — заявил он, — что я. как живой свидетель рассказанного, утверждаю: Андрей Максимович так потом насел на кандидата-ветерана, что он стал не только членом партии, но и довольно приличным писателем, конечно, с учётом критических замечаний, высказанных обо мне уважаемым Евгением Николаевичем. Ваше здоровье, Андрей Максимович!
НА НОВОЙ УЛИЦЕ
Илья Поликарпович Селезнёв, директор строительного управления, подписал очередной приказ и устало откинулся на спинку кожаного кресла. Потом встал, несколько раз прошёлся по кабинету и подошёл к окну.
В синих декабрьских сумерках мельтешили редкие, крупные хлопья снега. Они лениво падали вниз, на черный асфальт улицы. Ребятишки-дошкольники подставляли кепки, вдвое сложенные ладони и ловили снежные хлопья.
Вот один из мальчуганов скатал. снежный шарик, посмотрел по сторонам и увидел на балконе дома стайку нахохлившихся воробьёв. Взмах руки — и снежный комок полетел. Описав траекторию над воробьями, он попал в стекло балконной двери. Стекло со звоном разбилось, сразу стала заметна черная квадратная дыра. Воробьи удивлённо встрепенулись, вспорхнули и перелетели на соседний балкон. Мальчишек как ветром сдуло с улицы; они шмыгнули в первый попавшийся подъезд, видимо, проходной, так как, сколько Иван Поликарпович ни наблюдал, обратно малыши не появлялись.
— М-да, — пробормотал Иван Поликарпович, — какие озорные ребята пошли!..
Ему было очень жаль разбитого стекла. Дом этот строил он, его управление, и заселён он был совсем недавно. Илья Поликарпович помнит, как две недели тому назад по всем этажам и квартирам ходила приёмочная комиссия и члены комиссии ревниво придирались к малейшей неряшливости строителей.
— Товарищ Селезнёв, смотрите, шпингалеты заляпаны краской и не действуют.
— Да разве задвижку так высоко надо делать? А если тут будет жить семья с детьми, ведь дети не сумеют войти в ванную без посторонней помощи.
— Лучше, если бы обои были но зелёные, а бордовые.
— Смотрите, товарищи, для того чтобы открыть дверку кухонного стола, надо колуном орудовать!
Все эти неряшливости комиссия отметила в акте, но дом приняла. Не было отмечено в акте только одно… Впрочем, об этом ниже.
«Вот вам и задвижки, вот вам и шпингалеты! — рассуждал, стоя у окна и вспоминая комиссию, Илья Поликарпович. — Эти живые шпингалеты от шпингалетов живого места не оставят. И дворники не следят, и милиция за ними не усмотрит. Эх-ма!»
А в то время, когда Илья Поликарпович рассуждал сам с собой, в квартире № 17 вновь заселённого дома происходило следующее.
Бабушка, старая-престарая бабушка, поставила в угол своего внука Петьку и сказала ему:
— Вот, стой тут до тех пор, пока мамка не придёт, она тебе задаст трепака.
Петька, краснощёкий, черноглазый бутуз, чувствуя свою вину и признавая её полностью и целиком, молча встал в угол передней. Сначала он стоял спокойно, не шевелясь. Потом стал переминаться с ноги на ногу и рассматривать узоры обоев. Он долго-долго смотрел на изображение большого кленового листа. И вот этот лист стал явно походить на бабушкино лицо: вот нос, вот рот, вот морщины. Петька расхохотался, но сразу же закрыл рот рукой и тихонько, на цыпочках, подошёл к кухонной двери. Бабушка сидела и дремала. Петька всё так же тихо, на цыпочках, прошёл в спальню, подошёл к письменному столу матери, открыл ящик, взял карандаш. Затем подошёл к тому месту, где стоял в углу, и, послюнявив карандаш, стал подрисовывать кленовый лист, чтобы он ещё больше походил на человеческое, на бабушкино лицо. Потом, не зная, чем занять себя, Петька снял телефонную трубку и набрал номер автоматических часов.