Страница 16 из 26
Государство узаконивает часть агрессивных практик, то есть, выбор в их пользу не имеет таких издержек, какие он имел бы без государства. Это означает, что эти практики тоже создают свои институты-тропинки. Точно так же, те, кто использует эти тропинки, «удлиняют» их. И точно так же мы легко можем сказать в какую сторону будет удлиняться наша тропинка, так как это направление зависит от постоянных факторов, воздействующих на выбор. Очевидно, что «конечным пунктом» этой тропинки является полный контроль некой группы людей над всеми остальными и возможность безгранично эксплуатировать их для своей пользы.
Система будет развиваться в направлении, заданном ее «характером», она будут развиваться неумолимо, и ее развитие не зависит от намерений тех, кто приводит ее в движение, она зависит только от выбора средств, к которым они прибегают.
Именно средства, которые используют люди, являются решающими для того, какой результат в рамках «общества в целом» будет достигнут. В часто цитируемом месте из «Богатства народов» Адам Смит пишет о том, что «не от благожелательности мясника рассчитываем мы получить свой обед, а от следования им своим интересам». В свободном обществе мясник следует своим интересам в условиях, когда его выбор ограничен высокими издержками агрессии, то есть, собственно поэтому он и мясник, а не разбойник. Для того, чтобы удовлетворить свои интересы он должен использовать определенные средства — продавать мясо другим людям, то есть, обеспечивать их обедом, и таким образом, он «приносит пользу обществу», даже не желая этого. В противоположность этому, государственный деятель, который, наоборот, искренне желает «накормить народ» никогда не добьется этой цели, поскольку средства, которые он использует, не годятся для ее достижения. Он может делать что угодно — раздавать еду, создавать государственные предприятия по выращиванию еды, вводить «регулирование рынка» для того, чтобы еды больше доставалось тем, кто по его мнению должен ее получать — у него ничего не получится. Конечный результат «для общества в целом» будет всегда хуже результата, который получился бы если бы он вообще ничего не делал. Разумеется, масштабы этого «хуже» тоже могут быть разными — от массового голода до потерь и утраченной выгоды в результате регулирования. Эти последствия зависят от того, какие именно меры и в какой именно степени будет использовать наш политик, но они наступят обязательно, то есть, повторю, результат зависит от выбора средств (прибегнуть к узаконенной агрессии), а не от намерений (накормить народ).
Теперь проиллюстрируем все это несколькими примерами. Первый пример хорош тем, что он довольно детально описан и читатель, при желании, найдет хорошую литературу по этой теме. Речь идет о присвоении государством денежной системы. Процесс этот продолжался почти 300 лет, сам по себе он состоит из отдельных решений, принятых в разное время разными людьми в разных странах, эти решения стали основой для других решений и так далее. При этом, в каждом отдельном случае, решения диктовались сиюминутными целями, никакой целостной стратегии они не преследовали. Мало того, некоторые важные вехи, такие как «узаконивание» частичного резерва или «введение» обязательного средства платежа в виде государственных банкнот вообще первоначально не были продуктом законодательства. Не существует никакого «закона о частичном резервировании», есть, в лучшем случае, несколько решений судов, принятые в разное время в разных странах, но система, в итоге, ведет себя так, как будто частичный резерв является признанным правилом и единственно возможным решением. Аналогично «законное средство платежа» тоже первоначально было результатом судебного решения по конкретному делу, хотя теперь это уже и часть «законодательства» многих стран.
Глядя на современную финансовую систему поражаешься ее совершенству как инструмента грабежа и приспособленности для контроля над людьми. Тем не менее, эта система не была продуктом заговора и вообще неких осознанных целенаправленных действий, она сложилась как непредвиденный результат выбора, сделанного огромным количеством людей в разных местах в разное время.
Другой пример — это пенсии по старости. Первоначально это была льгота, которая предоставлялась государством за особые заслуги. В этом виде она просуществовала большую часть своей истории. Затем пенсия стала атрибутом жизни государевых людей, прежде всего, военных, а потом и прочих чиновников. И, наконец, привилегия пенсии начала расширяться пока не достигла масштабов, известных нам сегодня. Теперь безобидные поначалу пенсии имеют поистине роковые последствия. Это разрушение традиционной семьи из трех поколений, поощрение безответственности, огромные расходы, огромные налоги и связанное с этим регулирование, и, соответственно рост власти государства. Пенсионеры теперь являются опорой статус-кво в большинстве развитых стран, а серьезные реформы пенсионной системы считаются «политически невозможными». Опять-таки, если смотреть на это дело со стороны, имея в виду последствия, к которым привели государственные пенсии, оно выглядит как результат осознанного замысла с целью разрушения основ цивилизации и получения полного контроля над людьми. Однако, это всего лишь результат набора действий, предпринятых множеством людей. Даже если в этой истории говорить о политиках, то их интерес состоял в получении голосов на выборах, а не в создании системы, радикально облегчающей жизнь государству.
Наконец, третий пример из нашей с вами настоящей жизни. Это субсидии на коммунальные платежи, которые наше правительство выплачивает большинству украинских семей. Последствия субсидий не так долгосрочны и радикальны, но, тем не менее, они тоже лежат вне намерений тех, кто эти субсидии вводил. Намерения этих людей были более просты. Во-первых, субсидии — это прямое перекладывание «государственных» денег в карманы приближенных групп. Во-вторых, субсидии позволяют власти выглядеть доброй, что защищает ее сегодня и гарантирует ее завтра. В-третьих, субсидии обязательно расширят налогообложение. На самом же деле, последствия субсидирования далеко выходят за рамки этих намерений. Если бы украинцы платили «полную цену» коммунальных услуг, это стимулировало бы их делать две вещи. Первое — искать альтернативу, то есть, искать или создавать жилье, в котором расходы на отопление и электроэнергию были бы не так высоки, ставить котлы, строить котельные, перебираться из многоэтажек в частные дома и так далее. Рядом с этим последствием находится и простой вопрос о монополизме псевдочастных структур вроде «Киевэнерго», который обязательно бы обострился и неизвестно, чем бы все закончилось. Второй стимул состоит в создании в многоквартирных домах ОСББ, что ослабило бы коммунальную мафию и, в конце-концов, уничтожило бы ее. В любом случае, украинцы стали бы более свободными, уровень их самоорганизации значительно бы повысился, что автоматически означает потерю власти государством. Но ничего этого не случилось благодаря государственным субсидиям. При этом, повторю, вряд ли среди власть имущих об этих последствиях знает больше 10 человек, а среди тех кто принимал это решение и того меньше.
Таким образом, для объяснения поведения государства нам не нужно прибегать к заговору и вообще к осознанному целенаправленному поведению. Эволюция государства и его расширение являются результатом действий множества людей. Действий, преследующих свои цели, но обуславливающих друг друга. Каждый сделанный выбор, каждое действие немножко «протаптывает тропинку» и делает движение последователей более легким, позволяя им достичь еще более удаленных целей и так далее.
О том, что произошло в 19 веке
В предыдущей колонке мы говорили о том, что когда отношения, основанные на принудительном изъятии собственности становятся законными, они проникают в «ткань рынка». Это, в итоге, приводит к тому, что с некоторого момента поведение государства (и чем дальше, тем больше) определяется «рыночными механизмами». Осознанный замысел (то есть, выбор целей) участников системы больше не играет решающей роли в том, что именно и как будет в ней происходить и последствия все в большей степени определяются «невидимой рукой», то есть, выбором средств.