Князь Рысев

Глава 2

Алиса уходила, не скрывая обиды на вдруг явившегося старика. Ибрагим Кондратьевич был непоколебим к ее причудам. Стоило ей только захлопнуть за собой дверь, как он вытащил из кармана крохотных размеров сундучок. Едва ларец был открыт, как я услышал хлопок, вздрогнул. Хоть лисодевочка и сказала, что уж от кого-кого, а от мастера-слуги мне подлянок ждать не стоит, но бросаться с головой в бескрайнее доверие точно было бы глупостью.

Даже к человеку, что отстоял мою жизнь.

— Это для чего? — спросил я, напуская металла в свой голос. Старик обвел руками комнату, пальцем ткнул себе в ухо. Видать, для того чтобы нас никто не услышал, сразу же сообразил я. Полезная штука.

Нас окружило куполом. Мой слуга, будто извиняясь, пожал плечами.

— Не извольте серчать, барин. Род Тармаевых хоть и завсегда к вам в теплых отношениях был, но безопасность — она того. Все под всевышним-то ходим, а он беречься велел!

За ночь, проведенную в доме Тармаевых, Ибрагим привел себя в порядок и гораздо меньше походил на ту грязную образину, которой был вчера. Воистину говорят, что теплая вода, расческа и чистая одежда творят настоящие чудеса.

Я лишь кивнул в ответ, мой слуга продолжил.

— Дела наши с вами, барин, хуже некуда. Сначала поместье спалили, а теперь вот еще и это...

Он выложил на стол брошку. Мне она не говорила ровным счетом ничего. А вот то, что мое поместье спалили как раз говорило и о многом! Выходит, мы с Кондратьичем самые что ни на есть настоящие бомжи, хоть и знатного роду!

Не дождавшись от меня положенной реакции, Ибрагим выдохнул.

— Неужто не узнаете, барин? Приглядитесь получшее-то, это ж брошь вашего кровника, Евсеева.

На броши был орнамент — скрещенные клинки поверх короны.

— Была у одного из вчерашних негодяев, — поспешил добавить Ибрагим.

Так, я уж не знаю, в каких отношениях с родней был тот, чье тело я занимаю, но насолить он, судя по всему, успел многим. Вон, по возрасту только нос сопливить перестал, а уже в опале у самого Императора. Я уже начал подумывать, что такое себе мне досталось попаданство: своего дома нет, родня точит ножи по мою шею, что дальше? Майя окажется от меня беременна?

Уж лучше в трусы к эльфийкам...

— У кого угодно могла быть такая брошь, — вступился я за кровника, высказав предположение. Захотелось укусить самого себя за язык — мне-то в моем положении молчать и слушать, по крайней мере, пока что, а я вместо этого вступаю в спор, не ведая о чем.

Ибрагим разве что не крякнул от моего предположения, но кивнул.

— Может, барин, может. Сама по себе вещица-то — так, пыль, ничего значительного. Да вот только обрезает нам все пути: просить помощи у Евсеевых я бы теперь не отважился. А документы наши вчерашние, бумаги-то, то самое, сгинули.

Ага, вот оно, значит, как. Просил хуже, так получи и распишись! Документы, надо думать, те самые, о которых Майя говорила, на поступление в офицерский корпус...

Словно прочитав мои мысли, Кондратьич упредил:

— Род Тармаевых тепло к вам относится, Федор Ильич, но, зная о вашем положении, они не станут рисковать своей репутацией. Просить за вас сейчас — нырнуть в ту же яму.

Мастер-слуга по всем показателям был расстроен нынешним положением дел, хоть и старался не подавать виду. Словно всего уже сказанного было мало, выдохнул.

— У нас нет денег, Федор Ильич. Теперь уже не важно, но в поместье-то ваше красный петух не просто так заглянул. Поджог, как есть поджог. Офицерский корпус — единственная надежда для вас сейчас заполучить надежную крышу над головой.

— И она сгинула вчера, когда на нас напали... — мрачно и в тон ему буркнул я.

— Как есть, барин. Ни дать ни взять. Куда ни ткнись, а всюду нечисть, не поутру проклятый помянут будет.

Ибрагим тут же перекрестился.

Ладно, в какую бы жопу жизнь нас ни загнала, а где-нибудь маленькая, но дырочка найдется. И если кто про эту дырочку и вызнал, так он, старый черт, сейчас сидит передо мной.

Спросил:

— Ибрагим Кондратьевич, так что же, пропадать теперь?

Старик мигом скинул с себя гнилой настрой, тут же подбоченился.

— Ишь ты! Пропадать! Едва носом сопливить перестал, а все туда же — пропадать! Никак не можно!

— Тогда я открыт к вашим предложениям.

Он выдохнул. Видать, предложение, сидевшее у него на языке, никак по нраву барской особе вроде меня прийтись не должно было.

— Можно к инквизаториям обратиться.

— К инквизаториям? — Я вспомнил, в газете же про них что-то писали. Старик мое недоумение понял по-своему, примиряюще поднял руки.

— Знаю, барин, знаю! Негоже люду, да твоего высокого роду, да по таким местам помощи выспрашивать. Но у них прямо точнехонько заполучить можно бумазею, что кровь ваша не водица. А стало быть, право имеете.

А без оной, я смекнул, видать, даже при слуге я лишь тварь дрожащая. Что ж, можно притащить магию, инквизаториев и еще какую образину в мир альтернативной России, а вот вытащить из нее заразу бюрократии — задачка, сравнимая по сложности с непорочным зачатием. Вроде кто-то делал, даже получилось, но вот повторить...

— Это все?

— Можно попросить убежища у Тармаевых. — Старик обвел взглядом комнату, но, будто не доверяя даже куполу, склонился к самому столу и зашептал: — Оно, конечно, дело благородное, у них убежища-то просить. Документов не выправят, но хоть крыша над головой и не пустой стол будут. Но опасно...

Спросить, почему просить у родителей Майи я буду именно убежища, а не помощи, и чем оно опасно, я не успел. Ответ сам вломился в нашу комнату в виде черного, отдаленно похожего на человека существа. В том месте, где у всех людей глаза, у него горели круглые, на выкате, буркала. Все тело непрошенного гостя пылало голубым огнем — не иначе как ему часто предлагали гореть синим пламенем.

Рта я не видел, но оно издавало жутковатые, мычащие, тревожные стоны.

Купол, скрывавший наш с Кондратьичем разговор от чужих ушей, лопнул, как мыльный пузырь. Мастер-слуга тотчас же встал между мной и этой образиной, загородил ошалевшего меня руками.

— Назад, барин! Назад! — Старик сунул руку под камзол — так вот где он прятал свой кортик! Я готов был заверить Кондратьича, что назад — это в самом деле не так уж и плохо, а перед лицом таких фокусов вперед решится разве что отчаянный дурак.