Жизни немертвых важны

— Ты куда?! — воскликнул я удивлённо.

Спрыгиваю с ветки и бегу вслед за стремительно ползущим мертвецом.

— Веди себя прилично, Боря! — поднял я его на ноги и развернул к себе. — Ты же не против, если я буду звать тебя Борисом?

Но Борис не был расположен к общению, а, скорее, наоборот, желал удалиться от меня побыстрее и подальше. Он подчёркнуто не смотрел на меня, постоянно отводя свой мёртвый взгляд. А, помню, читал такое: мертвецы строго блюдут иерархию и всеми силами стараются не смотреть в глаза вышестоящим, потому что это может вызвать негативную реакцию от вышестоящего, а это верная и окончательная смерть.

Это я развёл демократию, мать её, поэтому мои подопечные постепенно охреневали и смели смотреть мне в глаза. Перестали уважать, перестали бояться...

— Не ссы ты, Борис! — похлопал я порывающегося уйти мертвеца по плечу. — Ну чего ты чинопочитание включаешь, я же не простой лич, а народный! Соль земли русской, можно сказать, рубаха-парень, свойский! Ну?

Борис не желал ничего слушать, поэтому пёр вперёд, удерживаемый лишь моей рукой.

— Эх, ладно, — вздохнул я. — Не хочешь общаться — хрен с тобой.

Снимаю с него петлю, после чего смотрю на качество рубашки. Рубашка пропитана продуктами разложения, потому что Борис всё это время гнил. Жаль.

— Иди уж... — отпустил я Бориса. — Счастливого пути.

Верёвку я смотал и повесил на плечо. Пригодится.

Продолжаю путь, а затем, километров через десять, вижу нового висельника.

— Что за день сегодня такой? — спросил я, бросая верёвку на придорожную траву. — Что ж вы себя не бережёте-то?

Этот повешенный был лыс, тощ, с европеоидным типом внешности, а одет он практически в мешок из-под картошки, ну, то есть в рубище из грубой ткани. Конечности его дрыгаются, потому что он восстал, значит, тоже придушили...

А, ещё на правом предплечье татуировка. Кинжал какой-то и заплывшая надпись, хрен разобрать, что там было написано.

На этот раз верёвку закрепили не на ветви дерева, а у его основания. Верёвка была перекинута через ветку, поэтому дёргающийся в петле висельник «гулял» верёвкой по этой самой ветке, иногда ударяясь об ствол дерева.

Тут уже было удобнее развязывать, поэтому я заморочился и распутал хитровывернутый узел. Повешенный рухнул и быстро пополз прочь. Меня боятся и уважают...

Отнимаю у бедолаги его петлю и сматываю верёвку. У немёртвого точно нет с собой ничего полезного, поэтому я даже осматривать его не стал.

Смотрю вслед уползающему висельнику, а затем поднимаю взгляд к небу. Светает.

/сутки спустя/

— О-о-о, а вот это было неожиданно, — произнёс я, выйдя из леса.

Перед лесом есть ровная как стол равнина, запаханная по самое не балуй, а за полями располагался странного вида город.

Странность города была в том, что его строили будто египтяне или арабы, но из нетипичных для них материалов. А-а-а, я понял! Это персы!

Архитектурная культура у персов самобытная, с характерными рюшками и финтифлюшками. Обычно, насколько мне подсказывает эрудиция, в Персии строили саманные дома, из камней использовали только песчаник, а дерева у них так мало, что практически не используется. Тут же они были вынуждены использовать местный камень, древесину, а также речную глину.

Вот и выходит, что за вполне себе белокаменной городской стеной стоят странные дома, сочетающие в себе персидскую традицию с нетрадиционными для персов материалами.

План города не выглядел слишком сложным: с этой стороны одни ворота, есть выраженные и огороженные тонкими, но высокими, стенами кварталы, имеется гигантская рыночная площадь, есть отдельная зона дворца сатрапа, есть укреплённый караван-сарай вне городских стен, а также портовая зона.

Город на берегу моря, в небе чайки парят, корабли выходят и заходят в порт — совсем не Гринландия, (1) но атмосферой чуть-чуть похоже. Торгуют тут, судя по всему, всем, что может принести море, а значит, у сатрапа Ариамена и без Адрианополя дела шли неплохо.

— Значит, вот вы какие, Сузы... — пробормотал я. — Надо приодеться и проникнуть в город.

В моём нынешнем виде заходить в город — это открытым текстом говорить, что со мной что-то не так и меня надо проверить. Нужны шмотки как у местных и обувь как у местных. Ещё бы говорить на их языке, но это уже из разряда невыполнимого.

Надо ли мне лезть в город и пытаться вынюхать насчёт пленных и прочего? Надо. Но надо ли мне лезть в город и пытаться вынюхать насчёт пленных и прочего без подготовки? Нет, не надо.

У меня есть голова на плечах, поэтому надо ею пользоваться.

— Тут точно есть селения, где живут обычные дехкане, — произнёс я задумчиво. — Большие люди выходят из маленьких деревень, поэтому поступлю точно так же.

Вернувшись в лес, я пошёл, как завзятый Владимир Ильич, другим путём. В город я пойду, но определённо не сегодня.

/десяток часов спустя/

Уже вечереет, солнце этого мира намечает путь к горизонту, а я продолжаю неподвижно лежать в кустах и наблюдать за деревенькой.

Немного удивительно видеть тут обычных крестьян европеоидной внешности. Почему-то у меня сложилось вполне определённое представление о дехканах, то есть персидских крестьянах, вкалывающих на сатрапа. Это должны были быть смуглокожие ребята арийской внешности, (2) а не все эти светленькие эуропейцы, машущие сейчас мотыгами.

Но самое странное, что здесь было — это наличие мертвецов. Обычные для меня немёртвые покорно пахали очень щедрую почву этого мира каменными мотыгами, без продыху, без устали, без недовольства. Идеальные рабы, если подумать.

Мертвецов раза в три больше, чем живых. Охрененно странно и дико для меня. Раньше у меня была этакая локальная монополия, а теперь их поднимают в таких количествах, что аж хватает на сельское хозяйство! Но хрен бы с ним, потом разберёмся.

Как понимаю, у местных тут период вспашки после сбора урожая.

Вот я раньше решительно не понимал этот мир. Урожаи с местной земли можно собирать непрерывно, без пауз и перекуров, потому что климат всегда один и тот же, мягонький и ласковый. То есть с едой проблемы принципиально невозможны, ведь урожай раз в три-четыре месяца и его надо только собрать. Еды в изобилии, но люди всё равно продолжают воевать. И это мне было не очень понятно, потому что я, как оказалось, совершенно не понимал контекста, но теперь понимаю.

На этой планете все войны ведутся, впрочем, как и у нас, по экономическим причинам. Только основа экономики тут не сельское хозяйство, как я раньше думал, а кустарная промышленность. У нас такого, на подобном уровне технического развития и социально-экономических взаимоотношений, никогда не было и быть не могло, а тут пища не имеет той ценности, какую имеет на Земле, так как, можно сказать, что на большей части этой планеты идеальные климатические условия. И даже истощение почвы не слишком важный вопрос, потому что по достижении истощения крестьяне просто меняют поле — людей здесь мало, а земли много.

И вот, исходя из этой интересной особенности, важнейшим экономическим фактором становится производство всякого хозяйственно-бытового дерьма и изделий военного назначения. В Средневековье на Земле важнейшим фактором была пахотная земля, а тут её как у дурака фантиков, поэтому драться всем приходится за что-то другое. И чего-то другого было навалом у моих подопечных, оказавшихся неспособными правильно распорядиться оставшимся в наследство заделом.

Не знаю, как именно была захвачена Стоянка, но её захватили именно с целью получения промышленной мощности и квалифицированных мастеров.

Но грызня тут идёт ожесточённая, людей мало, как ни крути, города населены большей частью крестьянами, ремесленников очень мало, всегда не хватает, поэтому неудивительно, что это обычно состоятельные люди, берущие за свои услуги дорого. Цеховщина, само собой, жёсткая, с чётко очерченной кастой ремесленников, куда ход есть только по происхождению или по очень большой удаче.