Больное место

— Ну и что? При чем это здесь?

— А как же! Представьте себе; в фильме будет тонкая стилизация эпохи. Светский Петербург. Ряд колоритных фигур. Атрибут быта. Петербургские туманы. Герои Тургенева. Достоевского, может быть, Гоголя…

— Голубчик! Нам бы что-нибудь остросовременное! Мы так на вас рассчитывали…

— А что? Я с охотой. Те же семидесятые годы, если их подать с тонкой стилизацией… Можно даже фонари Яблочкова, как предвестие будущей индустриализации. Ротонды Эти, капоры, муфты, турнюры..

— Какие еще турнюры?!

— А как же! Накладки такие были в то время на заду у каждой почти дамы. И здесь локоны. На шее — бархотки. Лорнеты.

— Ну, а деревню того времени покажете?

— Зачем же прямо деревню? Скучный материал. Вот если показать ту же деревню через утонченный быт помещика…

— Вот что я вам скажу, Александр Павлович, не хотите ставить «Заслуженную победу» — там про совхозы идет речь, — давайте берите сценарий о заводе. Острейшие проблемы нашей промышленности…

— А это у меня будет…

— Где будет?

— Да в семидесятых годах. Я же говорит начало капитализации России. Становление рабочею класса из бывших крепостных, ставших «мастеровыми», а потом на почве безжалостной эксплуа…

— Да что вы мне пересказываете историю? Вы мне лучше скажите вот что, какая сегодняшняя тема вас интересует?

— Если хотите, меня все темы интересуют. Я же живой современник, как говорится. Дышу воздухом нашей эпохи. А как же!

— Ну, вот и выбирайте.

— Что именно выбирать?

— Да тему же. Современную.

— Ах, современную!. Что же, ведь, это как понимать ее, ту же современность… Для меня, например, крах царской России под Севастополем в 1855 году, он есть не что иное, как основной источник революционизирования последующих поколений. И если еще это подать через красочный военно-морской ритуал, — знаете, эти парады, балы, формы, кортики..

— Александр Павлович! Побойтесь вы бога! Только что вы говорили о семидесятых годах, а теперь уже пятидесяти!

— Нет вы не поймите меня неправильно. Я если буду отходить от своих семидесятых годов, то только в сторону приближения к нам… к нашей действи…

— «Своих»! Вы говорите, что для вас семидесятые годы «свои»! Опомнитесь! Вы ведь советский режиссер! Вас правительство наградило именно за современные нам фильмы.

— Не отрицаю. И всей душой, так сказать, я в нашей эпохе. Люблю могучую технику наших дней. Те же холодильники, «ТУ-104» там, пылесосы, телевизоры, свежезамороженный горошек, радий, атом… Я ни от чего не отказываюсь. И на предыдущий век и всегда глядел и буду глядеть сквозь призму, так сказать, нашего времени. Именно поэтому меня привлекают те черты, которые ныне ушли и…

— Это турнюры, что ли?

— Конечно. И турнюры, если на них смотреть сквозь призму совреме…

— Да нам не призма от вас нужна! Не призма, а картина о наших днях!

— А оно так и выйдет.

— Из чего выйдет? Из ваших семидесятых годов?

— Почему же они «мои»? Не притворяйтесь Иваном, не помнящим родства, дорогой директор. Та же ваша киностудия, оснащенная современнейшей аппаратурой… Она возникла в результате длительного процесса индустриализа…

— Да вы меня что, обучать политграмоте пришли? Я вас последний раз спрашиваю, будете ставить фильм о сегодняшнем дне? Не нравится вам завод, так и быть: берите молодежный сценарий на тему о целине. Хотели мы ее отдать молодым режиссерам. Ну, да ладно уж, уступлю вам.

— Нет, зачем же? Мой принцип: молодежь не грабить. А что касается приближения к современности, так и быть, я пойду вам навстречу…

— Ну, вот и слава богу! Сейчас я вам дам сценарий…

— Нет, нет, постойте! Я готов сделать вам только некоторую скидку. Но не более того.

— Какую такую «скидку»?

— А вот я перенесу действие моего сценария из семидесятых годов в девяностые. Правда, турнюров уже не будет… Но можно будет вывести летчика Уточкина… Молодой Шаляпин… Может быть, Горький в косоворотке. Вечеринка эсдеков на окраине. А наряду с этим бал в Благородном собрании. Двусветный зал. Обнаженные женские плечи, эполеты, шпоры.

Директор налил в стакан воды и начал поливать свою макушку. От макушки пошел пар.

Двери-ворота открылись, и появившаяся в них секретарша объявила.

— Степан Петрович, народ собрался на оперативное совещание.

— Давайте ваш народ! — угрюмо сказал директор — А мы с вами еще потолкуем, Александр Павлович.

— Безусловно, потолкуем! — бодро воскликнул режиссер и заторопился к «ворогам».

Как вы думаете, товарищ читатель, чем кончится данный разговор. который сейчас ведется не на одной какой-нибудь студии, а на многих? И не с одним режиссером, а с несколькими. Пожалуйста, пришлите нам ваше мнение по этому поводу. У нас собственно, есть и наше личное мнение. Но мы его пока не выскажем. Почитаем сперва, что думают товарищи. Вот так.

КОЛХОЗНАЯ ГОСТЬЯ

Во время завтрака Александр Петрович Шувалов, работник одного из московских учреждений, сказал жене.

— Да! Я тебе еще не говорил: мать собирается к нам приехать, как она пишет, на недельку…

Жена, Валентина Ивановна вежливо, но не совсем приязненно подняла брови и произнесла:

— Это новость!.

Несколько смущенный тоном жены, Шувалов ответил:

— В общем вышло так, что я сам ее пригласил. Десять лет собираюсь повидаться со старухой, хотел к ней поехать на отпуск, но выяснилось, что отпуск будет не скоро. Я и предложил ей приехать сюда. Вот письмо: она выезжает на той неделе.

Валентина Ивановна с подчеркнутым равнодушием взяла из рук мужа листок ученической тетради. С трудом разбирая корявый почерк, она стала читать:

— «Во первых строках кланяюсь родному нашему сыну Александру и дорогой споше…»

— Сношеньке. То есть тебе, снохе, — пояснил Александр Петрович.

Валентина Ивановна улыбнулась, и он покраснел от досады и стыда за свою мать. Все сидевшие за столом тоже сперва улыбались, а теперь отвернулись друг от друга, ощутив неловкость. А Валентина Ивановна вернула мужу письмо сказав:

— Очень трудно одолеть такой почерк и… стиль. Главное в письме я уже знаю: о приезде…

Лицо Валентины Ивановны изъявляло откровенное огорчение. Шувалов примерно понимал, что именно огорчает жену. В их супружеской жизни протекал период не очень благоприятный. Было много мелких ссор, встречались и серьезные столкновения. Жене казалось, что Александр Петрович мало бывает дома. Она полагала, что дело не только в службе. Мужу, вероятно, прискучило проводить время с нею. Потом Валентина Ивановна тревожилась и по тому поводу, что, с ее точки зрения, Александр Петрович чересчур много стал пить.

Александр же Петрович считал, что пьет он не много, а если ему и случалось иногда выпивать два-три вечера кряду, то это всегда было вызвано каким-нибудь стечением обстоятельств. Это были совпадения, а не система, как то утверждала жена. Сетования жены на то, что он мало проводит с ней времени, только раздражали Александра Петровича. Тут он усматривал обычное, по его мнению, желание для женщины забрать в свои руки мужа.

В сущности, Александр Петрович разделял неудовольствие жены по поводу приезда его матери. Он тоже хотел бы переживать свои ссоры с женой без свидетелей и без огласки.

Восемнадцатилетняя Катя, дочь Александра Петровича от первого брака, спросила, выдержав приличную паузу:

— А куда мы поместим бабушку?

И на Катином лицо было написано недовольство У Кати начался первый в ее жизни «настоящий роман». Товарищ по институту, студент Сева Никольский, часто посещал ее. Кате было точно известно, что отец и мачеха неодобрительно относятся к этим визитам. Отцу казалось, что Сева недостаточно красив, недостаточно талантлив, мало обещает в жизни. Дочери своей он желал бы не такого мужа. А Валентина Ивановна полагала, что Катя чересчур молода. Ее раздражало то обстоятельство, что этот «серьезный роман» ставит Катю почти на одно положение с нею — на положение взрослой.