Страница 24 из 93
На экране появилась Маша Головина.
Девушка выглядела бледной и уставшей. Её волосы были распущены, Маша была одета в какую-то серую тюремную робу — штаны и куртку, но без опознавательных знаков. Её шею сжимал кожаный ошейник, увешанный Замками Рюрика — амулетами, блокировавшими магию девушки.
Рот Маши был заклеен клейкой лентой, руки связаны за спиной.
Моя самая первая жена Маша Головина затравленно смотрела в камеру.
— Ясно, — выдохнул я, — Значит, к тебе пришла Алёна Оборотнич и притащила тебе Машу...
— Ты должен был убить её, Нагибин, — это было сказано спокойно, а вот дальше принцесса взорвалась и начала орать, — Ты обещал! Обещал мне! Обещал моей маме дриаде! Маша Головина пыталась убить моего брата Павла Павловича... И ты дал мне слово магократа казнить её! Своей рукой! И я тебе поверила. Бог мой! Я поверила, какой же дурой я была...
— Уж не знаю, что тебе наболтала Алёна Оборотнич — но она нам не друг, — перебил я, — И герцог Кабаневич тоже. Послушай, жена, это Кабаневич и пытался убить Павла Павловича руками Маши, если ты не забыла...
— Да плевала я на Кабаневичей! — заорала принцесса, бешено сверкая черными глазами, теперь камера смартфона снова была направлена на неё саму, — И на Алёну Оборотнич! Как ты не понимаешь, Нагибин, ты же предал меня... Предал меня лично! Нарушил слово магократа! Ты теперь больше вообще не АРИСТО, даже не человек, не мужчина...
— Жена, просто выслушай меня...
— Я тебе больше не жена!
— В Империи нет разводов...
— Ты уже женат на Маше, забыл? Она — твоя первая жена. И единственная законная. А двоеженство у нас запрещено! Ты предал меня, козёл. Предал, хотя я тебя искренне любила... Но теперь ты навечно мой враг, Нагибин. И враг Империи. Церемонию твоей коронации я тоже видела, муженёк. Герцог Кабаневич прислал мне её, он снял её скрытой камерой...
— Герцог Кабаневич умрет в ближайшие пару минут, — холодно заметил я.
Причем, заметил искреннее.
Я намеревался немедленно после нашей беседы с принцессой отправиться в центральный зал и уничтожить Кабаневича. И никакие Полётовы мне помешать на этот раз не смогут... Впрочем, Полётов мне теперь мешать и не будет.
Кабаневич не просто сдал меня, слив информацию принцессе, он предал либералов.
— Да делай, что хочешь со своим Кабаневичем! — разъярилась принцесса, теперь она напоминала уже натуральную фурию, — Ты изменник, и ты будешь болтаться на виселице, как и положено изменнику! Я читала проект вашей Конституции, его мне герцог тоже прислал! Ублюдки, предатели, скоты, животные, мрази... Империя будет стоять, либераха поганый! Империя будет стоять вечно! А ты умрешь, а твои друзья сгниют в казематах...
Даже ругаясь, принцесса оставалось принцессой — ни одного нецензурного выражения девушка себе не позволила.
— Лада, тебе будет затруднительно доставить меня на виселицу, — напомнил я, — У меня восемьдесят восьмой ранг, и в моем распоряжении все силы либеральных масонов. И я не намерен совать голову в петлю добровольно. Послушай, ладно, я виноват. Я это признаю. Но мы же с тобой не только муж и жена, мы с тобой еще и политики, на которых лежит ответственность за судьбы мира. Так что я предлагаю вернуться в конструктивное русло. Наша ссора сейчас просто опасна для Империи. А сделать мне ты все равно ничего не сможешь...
Но принцесса разрыдалась, не дослушав меня.
Вот теперь это уже была натуральная истерика. Смартфон девушка бросила было на землю, но некто подхватил его прямо в полете.
В кадре снова оказалась Маша, зло смотревшая на принцессу, но потом кто-то громко щелкнул пальцами...
И Маша исчезла, растворилась в потоках черно-золотой ауры. И явно не своей собственной, ибо у Маши аура была темно-синей, да Маша сейчас и не могла колдовать, на ней же были Замки Рюрика...
Через секунду в кадре появился круглый животик беременной девушки, обтянутый цветастым холопским платьем.
А еще через секунду — лицо владелицы животика, Алёны Оборотнич.
Той самой стервы, которая и доставила Машу принцессе, тем самым втоптав меня в глазах принцессы куда-то на уровень дерьма, а то и ниже.
— Ну и чего ты добиваешься, м? — поинтересовался я у Алёнки.
Принцесса все еще рыдала за кадром, я слышал мужской голос, вроде её кто-то утешал. Но Алёнка была спокойна, девушка хищно улыбалась белоснежными зубками:
— Наш сын родится сегодня, Нагибин. И убьет тебя.
— Мой сын тебе не Эдип, а я не его батя греческий царь, так что верится с трудом, — поморщился я, — Ближе к делу. Чего ты добиваешься?
— Твоей смерти, Нагибин, я же сказала... Как тебе мой животик?
— Беременность всегда украшает девушку, — хмыкнул я, — А учитывая, что ты вырастила нашего сынка у себя в животе за неделю — это вообще восторг. Алён, ты же понимаешь, что если вы сейчас попытаетесь штурмовать дворец — Стальной съест пилюлю Вечной Жизни, и тогда из него вылезет Гностический Либератор?
Алёнка продолжала улыбаться белоснежной улыбкой.
Она явно не знала о Тайне радикалов. Либо знала, но ей было плевать.
Я отлично понимал, что шансов убедить в чем-то Алёну Оборотнич у меня еще меньше, чем Ладу. Лада, по крайней мере, просто зла на меня, а вот Алёна — безумна. Перводрево отравило её разум, её МОЩЬ заставляла её путать все берега, считать себя всевластной богиней...
— Я сражу любого, Нагибин, — ответила Алёна, — Либератора, тебя, всю Имперскую армию, десяток Либераторов... Никто не устоит передо мной!
— Мда? А возле Петропавловки я, помнится, дал тебе на клыка...
— С тех пор я стала сильнее, Нагибин. Ты просто не понимаешь... Я вкушаю Перводрево. И чем больше — тем сильнее становлюсь. А мой сын усиливает меня еще больше. Мой мальчик — бог. Мощнее любого существа во Вселенной. И пока он во мне — я непобедима. А когда он родится на свет — я стану чистым абсолютом. Самой безграничной властью.
— Ты станешь?
— Я. Ибо мы с сыном связаны. И он найдет способ сделать свою матушку еще сильнее прежнего. Но я и сейчас безупречна. Смертному меня не сразить.
— Я не уверен, что Гностического Либератора можно назвать смертным...
— Мне все равно, Нагибин. Но... Если ты расскажешь мне больше про пилюлю и Либератора...