Хочу все знать!

Но, видимо, шум эскалаторов напомнил ей знакомые речные звуки. Она мотнула хвостом, дернулась всем телом и упала.

Я хотел поднять ее, но поскользнулся и вцепился в перила эскалатора. Щука же припустилась вниз, перескакивая со ступеньки на ступеньку.

— Убежала! — завопил я и бросился следом за рыбиной.

— Чем вы докажете, что щука ваша? — спросила меня дежурная по эскалаторам.

— Если рыба принадлежит ему, — вмешался один из пассажиров, прикрыв щуку портфелем, — он сможет сказать, сколько у нее плавников.

— Столько же, сколько у всех остальных щук.

— А конкретно? Неужели в магазине вы ей не пересчитали плавники?

— Для чего?

— А вдруг это неполноценный экземпляр?

— Может, мне надо было и глаза пересчитать?

— Кстати, скажите, какой у нее цвет глаз?

— Такой же, как у вас. И выражение глаз то же. Наглое. Видите, что пальто мое в рыбьей чешуе, а устраиваете допрос.

Тут дежурная обратила внимание на мое пальто и сказала:

— Ясно. Забирайте свою щуку.

Я схватил щуку и побежал к поезду. Мужчина с портфелем бросился за мной, но мне удалось прошмыгнуть между закрывающимися створками дверей и избавиться от него.

— Чешуя не доказательство! — крикнул он, прильнув к стеклу. — Вы могли потереться о чужую рыбу.

Щука неожиданно зашевелилась, попыталась вырваться из рук и ударила хвостом по стеклу.

— Откройте двери! — закричал человек с портфелем. — Рыба не признает в нем хозяина!

Но поезд уже тронулся. Я сделал этому зануде ручкой.

С БИБЛИЕЙ В РЮКЗАКЕ

— А теперь, товарищи родители, перейдем к Белову, — сказала классная руководительница Клавдия Васильевна. — Белов, можешь войти.

Дверь приоткрылась, и перед собранием предстал флегматичного вида верзила.

— Поведай-ка нам, Белов, предварительно вынув руки из карманов, о своем хулиганском поступке, — попросила учительница.

— Ну что я могу поведать? — спокойно сказал Белов. — Ну принес я в школу кулич со свечкой. Ну поставил его на стол астрономичке.

— И это в пасху-то! — воздела руки Клавдия Васильевна. — Неслыханно! Зачем же тебе понадобилась эта церковная пропаганда! Кто тебя подослал к нам?

— Один веселый монах, — невозмутимо ответил Белов. — Конкретно — Франсуа Рабле.

— Не выдумывай: Рабле давно умер.

— Умер, — согласился Белов. — Но перед смертью он оставил мне завещание — «Гаргантюа и Пантагрюэль».

— Нет, каков гусь! — залюбовалась на него Клавдия Васильевна. — Над родительским кворумом издевается! Ответь: кто тебя отуманил религиозным дурманом?

— Я сам отуманился, — ответил Белов.

— Пойми, садовая голова, сегодня ты принес кулич, завтра — икону, а послезавтра устроишь в школе крестный ход. Ну, скажи, устроишь?

— Не знаю, — замялся Белов. — А где я иконы возьму?

— Захочешь — достанешь, — успокоила его Клавдия Васильевна. — Всю школу ими увешаешь. В кабинете физики колокольню соорудишь…

— В кабинете химии, — поправил ее Белов. — Там акустика лучше.

— …кружок по изучению библии откроешь, экскурсию организуешь к святым местам.

— Турпоход к гробу господню, — уточнил Белов. — Сбор у Курского вокзала в семь ноль-ноль.

— Так у вас, оказывается, целая группа религиозных фанатиков гуляет по родному краю? — удивилась Клавдия Васильевна. — По каким же местам вы ходите?

— Пути господни неисповедимы, — смиренно ответил Белов.

— Наверное, рюкзаки вместо консервов библией набиваете?

— Ага — сказал Белов. — Набиваем. А вместе туристских песен у костра «Отче наш» поем. На мотив «Летки-енки».

— Ну, хватит, Белов, морочить нам голову. Скажи честно: веришь в бога?

— Нет, — осклабился Белов, — я, Клавдия Васильевна, атеист. Просто люблю подурачиться, как мой веселый завещатель…

КОСТОЧКА

Я подавился косточкой. Произошел этот эпизод по месту жительстве моей бабушки. Она и подсунула мне воблу, косточка от которой воткнулась в горло.

Пришлось шлепать в поликлинику. Просунул я голову в окошечко регистратуры и рассказал все как есть: про бабушку, бабушкину воблу и воблину косточку.

— Так кто из вас подавился? Бабушка или вы? — спрашивает девушка-регистратор.

— Подавился непосредственно я. По фамилии Сонькин. И косточка находится при мне.

Смотрю, девушка взбирается на стремянку. Юбчонка у нее коротенькая, а ножки, как говорят артисты, волнительные. Наверное, думаю, это новый метод извлечения из горла посторонних предметов. Засмотрится больной на этакую красоту, раскроет рот от изумления, и косточка, словно кузнечик, сама выпрыгнет из горла.

В моем случае новый метод эффекта не дал. Поэтому я спросил у девушки:

— Простите, вы что-нибудь ищете?

— Не нахожу вашей карточки, — ответила она, грациозно спустившись со стремянки.

— Правильно, — подтверждаю. — И не найдете. Я здесь ни разу нс был.

— Так что же вы толкуете про бабушку? — возмущается девушка. — Позвольте ваш паспорт.

— Пожалуйста, — протягиваю я ей паспорт. — Только косточка не в нем, а во мне.

Полистала она мой документ и говорит:

— Обслуживать вас не можем. Не наш вы.

— Как не наш? Вроде мне паспорт выдан но иностранной державой. Может, вам мой портрет не понравился?

— Понравился, — говорит. — Больше чем оригинал. А не наш вы по территориальности И косточка ваша к нам касательства не имеет.

— Откуда вам известно? Вы же ее не видели.

— И видеть, — отвечает, — не хочу. Надо думать, прежде чем кости глотать. Вы где живете? В Заречном районе живете. Вот и давитесь воблой по месту прописки. А наш район оставьте в покое.

И повез я косточку на другой конец города, то есть в район проживания. Там ее признали за свою и извлекли.

А рассказал я эту историю из жалости к читателю, который страсть как любит пропустить кружечку пивца под воблу. Чтоб он определялся в пространстве, прежде чем давиться косточкой.

ПОЛНОЕ ОСЛЕПЛЕНИЕ

Заведующий автошколой Бычков раскрывает передо мной свою душу. В раскрытом состоянии душа его кажется такой чистой, будто ее только что выстирали с помощью порошка «Идеал».

Но я не верю и пытаюсь разглядеть в его душе хоть какое-нибудь пятнышко. А разглядеть не могу. По той причине, что Бычков выставляет себя в лучшем свете. Нахваливает себя. И над головой его вследствие этого возникает сияние, которое и ослепляет меня. Как ослепляют фары встречного автомобиля.

— Ну до чего же я расчудесный человек! — говорит Бычков. — За последний период отношусь к курсантам, словно к детям родным. Иной раз так и хочется потрепать их по головке, поцеловать в лобик.

— А желания покуражиться над курсантами у вас за последний период не возникало?

— Нет, такого желания за последний период не возникало.

— Выходит, что за последний период вы ни по чьей голове указкой не стучали?

— Указкой? Отдельный подобный факт наблюдался. Но стукнул я курсанта по-отечески. Да и не стукнул, а пожурил, почти приласкал. Не смог совладать с нахлынувшими чувствами. Где, думаю, он еще встретит такое ласковое отношение?

— Если вы за последний период такой ласковый, то зачем рисовали мелом на одежде курсантов двойки?

— Такой отдельный факт наблюдался. Но наблюдался по уважительной причине. Я не стремился заклеймить позором неуспевающего курсанта. Нет. А только захотелось мне сотворить что-нибудь эдакое знаменательное для закрепления собственного образа в памяти учеников. Взял и нарисовал на спине курсанта двойку. Пусть, думаю, не забывает старика.

— Ну, а для чего вы за последний период рисовали женщин… того… неодетых?

— Был и такой отдельный факт. Этот предмет я изображал не на курсантах, а на их ответах по правилам уличного движения. На бумажках то есть. Но подобные отдельные факты наблюдались не только со мной. Они наблюдались с Тицианом, с Гойей и другими художниками прошлого. Мне хотелось показать будущему шоферу, на какое прекрасное творение природы он может совершить наезд, если не изучит правила.