Часы с боем

— Позволь, они играют в заводском драмкружке и дома репетируют, — попробовал было уточнить факт Светин папа.

— Ах, оставь, пожалуйста! — вспыхнула мама. — У тебя на все найдутся оправдания. Нет, нет, я решительно против того, чтобы выносить сор из избы! Не тронь никого, и тебя никто не тронет. Если тебе нравится, — проявляй активность на заводе, но не сбивай с толку ребенка.

И Светина мама снова уселась за книгу и стала обмахивать разгоряченное лицо шелковым платочком цвета павлиньего хвоста.

Игорь и девочки приуныли. У них опустились не только плечи, но и уголки губ. Огонь в глазах погас.

— Пошли, Таня, — тихо сказал Игорь.

Еле слышно попрощавшись, они выскользнули за дверь.

Через месяц Светина мама увидела Валю. Вместе с Таней и Игорем она в воскресенье зашла за Светой. Компания уговорилась идти в кино на новый фильм. Оживленная, улыбающаяся, секунды не стоящая на одном месте, Валя все торопила:

— Опоздаем — не прощу!

Когда Света вернулась домой, мама спросила:

— Я все собиралась узнать у тебя: как теперь Валя учится?

— Три двойки исправила. Иначе мы бы ее в кино не взяли.

И девочка уверенно добавила, тряхнув головой, так что длинные косы разлетелись в стороны:

— Есть еще тройка. Но не беспокойся, и ее исправит.

— И вежливая какая!

— Когда захочет, — сказала Света и отвернулась: ее взгляд встретился со взглядом отца.

А мама говорила и говорила, и сразу было заметно, что она очень довольна:

— Видишь, отлично все устроилось. Вырастет хорошей девочкой. Л как легко могли вы причинить людям огорчение? Надеюсь, теперь ты, Коля, убедился, что я была глубоко права?

Мать ушла на кухню. Света подошла к отцу близко-близко и зашептала:

— Наверное, мама считает, что я все еще маленькая? Как ты, папа, думаешь, сказать, что это наша заметка на Валю подействовала?

— Тс-с! Что ты?! — испуганно замахал на нее руками отец. — Еще, чего доброго, проболтаешься, что я тебе помогал писать.

В этот вечер Николай Николаевич решал, наверное, очень сложную техническую задачу: он долго сидел над листом бумаги и все думал и думал. Но если бы Света заглянула в чертеж, как иногда делала, когда звала папу к чаю или ужину, то удивилась бы: в десятках вариантов была изображена она сама, Света, и не маленькая девочка, а девушка с комсомольским значком на форменном платье и с пристальным и серьезным взглядом.

МУЗЫКАНТ

Точность секретаря райкома партии Василия Петровича Снигирева была хорошо известна. Поэтому уже без пяти двенадцать исполняющий обязанности заведующего районным отделом народного образования Иван Никанорович Горищев сидел в приемной.

«Я знаю, — невесело размышлял Горищев, вытирая платком тройную складку на затылке, покрытую от волнения мелким бисером пота. — Все заранее знаю… Пропесочивать будет. К месту или не к месту, а уж обязательно помянет: дескать, ты, Горищев, отсиживаешься в районе, не ездишь но колхозным селам, не заглядываешь в школы. Ну что ж, хочет, чтобы поехал? Пожалуйста!»

Последние слова он мысленно произнес так трагически, будто клал голову на плаху, жертвуя собой за великое дело, и эту жертву по заслугам смогут оценить только потомки.

Горищев знал, что есть за ним такой грех: не любит он трясти в поездках свои сто десять килограммов живого веса. Когда-то он был учителем пения, потом директорствовал в школах, а последние годы обосновался в районном центре. Заведующий часто болел, и Иван Никанорович его замещал.

Секретарь райкома открыл дверь.

— Прошу, товарищ Горищев!

Под медлительный и басовитый бой часов, возвещавших наступление полдня, Иван Никанорович вошел в кабинет.

— По прогнозам впереди дожди, — без предисловия приступил к делу Снигирев. — Надо завершать строительство школ. А вот у меня есть сигнал, пишет парторг из села Дудаки, что там часть кровли на новой школе не покрыта. Председатель сельсовета сидит дома, чаевничает, а о школе не думает. И материалы разбросаны. И в расчетах с рабочими что-то напутали. Надо съездить, проверить. С народом потолкуйте. Если потребуется, подскажите, что сделать, помогите.

Секретарь поднял усталый взор на Горищева.

— Ничего об этом не слышали?

— Нет! — выдохнул Горищев.

Секретарь нахмурился и сказал:

— Отсиживаться в районе сейчас не время.

Горищев стал краснеть с шеи и, когда кровь прилила к щекам, потянулся за платком. Он ждал, что секретарь райкома начнет развивать эту неприятную тему. Но Снигирев поднялся и отставил кресло.

— Выезжайте, не задерживаясь. Загляните домой, экипируйтесь соответственно — и в путь. Сапоги-то у вас есть?

Горищев вытер пот и недовольно подумал: «Еще советы дает: экипируйтесь… Сапоги… Что это: восхождение на Казбек? Или розыски мертвого города Хара-Хото? Просто хочет показать активность, вот и гонит с глаз долой. Сам, небось, будет сидеть здесь и осуществлять общее руководство».

Горищев вышел из кабинета. Он тут же позвонил домой:

— Обед готов? Я заеду! Что? Нет, бог с ним, с отдыхом! Лучше поскорей отделаться.

Часа через полтора, выходя из дома, Горищев посмотрел на небо, затянутое серой мутью, и покачал головой. Он втиснулся рядом с шофером в «Победу», буркнув только одно слово:

— Дудаки!

Это прозвучало у него, как «дураки».

Шофер лихо повел машину: дорога на Дудаки была ему хорошо знакома.

Упали первые капли дождя. Потом ударил ливень. Косой дождь хлестал в треснувшее и от времени ставшее палевым смотровое стекло. Казалось, что поля с оранжевыми скирдами хлеба и тронутой багрянцем зеленью — эго цветная картинка, расчерченная сверху донизу мутным грифельным карандашом.

«Еще полчаса такого потопа — и я засяду!» — уныло подумал Горищев.

Уже осталось позади шоссе «Победа» разбрызгивала кофейного цвета грязь на проселочной дороге.

А дождь все сеял и сеял, такой же унылый, как и мысли у Горищева, который намеревался вечером вкусно поужинать, послушать радио, соснуть пару часиков и только после этого отправиться ненадолго «в контору». Вызов к секретарю спутал все планы любившего точный распорядок Горищева.

Возле четырех березок с янтарными намокшими листьями показалось новое здание школы. За ним виднелись отстроенные колхозом в прошлом году дом сельскохозяйственной культуры и библиотека.

— Дудаки! — счастливым голосом возвестил шофер.

Горищев ничего не ответил. Машина ухнула правым колесом в раздолбанную колею, не видимую под водой необъятной лужищи, села дифером в глинистую гущу, и мотор заглох.

— Слезай, приехали! — зло буркнул Горищев.

Шофер долго пробовал сдвинуть машину с места. J4otop подвывал, но даже вода вокруг оставалась неколебимой. Судя по всему, застряли прочно.

— Пойду в село! — виновато промолвил шофер. — Надо трактор просить.

Он хотел было осторожно добраться до твердого грунта, но потом махнул рукой и погрузил левую ногу в лужу, так, что из воды торчал только верхний край голенища. Горищев услышал, как чавкала размокшая глина, и невольно пошевелил пальцами в легких полуботинках.

*

Секретарь райкома Снигирев после утреннего разговора с Горищевым сразу же выехал в дальний сельсовет, находившийся километрах в пятидесяти за Дудаками, и до дождя осилил главную часть пути.

Через двое суток, когда солнце, уже успевшее высушить омытую дождями землю, приближалось к закату, секретарь райкома проезжал через Дудаки.

«Если Горищев еще не уехал, прихвачу с собой! — решил Снигирев. — Кстати и потолкуем: давно хочу поближе с ним познакомиться. Как про таких говорят: «На подъем тяжел».

Секретарь усмехнулся: выходит, что и он сам не легче на подъем, если столько времени собирается узнать поближе Горищева, а все откладывает.