Страница 8 из 17
С трудом, но нашёл по номеру Мишину могилку, рассказал, что девочки его живы-здоровы, государство за ними осуществляет пригляд. Поговорил также с одним старым охранником, у которого квартировал, и он поведал мне любопытные детали того «несчастного» случая.
Отца вашего убили. За дерзкий и неуживчивый нрав. За объявленную им войну администрации колонии. За бесконечные письменные обращения в высшие инстанции по поводу того беспредела, с каким он там столкнулся. Пытки, изнасилования, избиения, холод и голод как способ укрощения строптивых.
Всё было обстряпано аккуратно, не первый, видимо, раз. Пообещали одному зэку УДО, досрочное освобождение, и тот, дождавшись, когда Миша спустится к реке, раскатил, как бы ненароком, штабель кругляка, предназначенного к сплаву. Бедолагу переломало, словно в гигантской мясорубке.
Рая закрыла лицо ладонями. Николай вопрошал в пустоту:
– Что они там похоронили под фанерной табличкой? Что в таком случае могло остаться от человека, не рискну и предположить.
– Вы привезли документы? Свидетельство о смерти, что-то ещё…
– Через некоторое время, – он продолжал, словно не слышал вопроса, – по приезде в Москву я нашёл свою маму очень больной, поэтому совсем не находил возможности навестить вас. И теперь вот, – он замолчал, сглатывая горький комок слёз, – сегодня ровно полгода, как она скончалась.
Он поднял трясущейся рукой стакан и залпом выпил воду. Рая молчала.
– Я остался совсем один и решил продать квартиру. Есть желание уехать на свою малую родину, в Белоруссию. Под Гомелем у меня много родни. Однако нарвался на мошенников, и квартиру у меня отняли. Сам виноват, пил с ними вместе, подписывал, что подсовывали…
Остался «жигулёнок» да покойного отчима дача в Лесном городке. Где и живу последнее время. Перевожу вещи из квартиры, обувь-одежду там, стиралку. Пытаюсь хоть дачу с машиной продать, чтоб не совсем голым на малую родину явиться. С покупателями уже есть договорённость.
– Для чего вы мне всё это рассказываете?
– Да затем, чтобы ты поняла обстановку. Послезавтра я буду должен передать ключи от дачи новым владельцам. Именно сегодня нужно нам с тобой поехать и забрать все документы. Я на машине. Час туда – час обратно. Ничего не беру из вещей, посмотришь, что я оставляю покупателям, и, может, что-то возьмёте с сестрой себе. Громоздкие вещи я включил в цену домовладения, но там ещё много чего интересного остаётся. Отчим был небедным человеком. Выберешь что-нибудь, посуда там, книги… Не вот ведь у вас «добра палата». Хоть чем-то мне перед Мишкой оправдаться.
Кроме отцовских документов я обязан передать тебе лично в руки ещё одну государственную бумагу, что когда-то вручили мне твои родители. На ответственное хранение. Так что собирайся, я жду в машине у подъезда.
Он хлопнул себя фуражкой об колено и встал. В дверях оглянулся:
– Не выходишь через двадцать минут, все бумаги сожгу к чёртовой матери! Но тогда уж не обессудь!
Машина долго пробиралась узкими дорожками, пересекающими дачный посёлок вдоль и поперёк, и наконец остановилась возле зелёного двухэтажного дома с черепичной крышей. Внешний вид строения ещё хранил былую презентабельность той категории дач, что некогда выделялись государством партийной номенклатуре, артистам, писателям, заслуженным работникам отраслей и прочим пенсионерам союзного и республиканского значения. Флюгерный жестяной петух, кособочась, печально глядел в осеннюю пустоту. Дождь не усиливался, но и не прекращался.
Сам участок облик имел плачевный. Давно необрабатываемая земля и запущенные посадки в совокупности образовали удручающий пейзаж Берендеевой заимки, что смотрелась особенно контрастно в сравнении с соседними ухоженными садами.
– Поставлю быстренько чайник, – проговорил Николай, сбрасывая куртку. – Согреемся немного, не возражаешь?
Рая огляделась и даже несколько удивилась добротному состоянию интерьера. Ковры, ростовое зеркало, книжные стеллажи, винтовая лестница, камин… Довольно удивительно, что всё это имеется в наличии и находится в относительной сохранности. Беря во внимание тот факт, что владельцем сего достояния является человек совсем неравнодушный к «питию» как к русской национальной забаве. Проще говоря, как-то умудрился не пустить всё это хозяйство по ветру.
– Давайте посмотрим документы и поедем. – Рая дышала в озябшие ладошки. – Скоро начнёт темнеть.
– Конечно, сию минуту. Вот чашки, варенье, распоряжайся. Я за документами, они наверху.
Ступени поскрипывали под грузным телом. Рая сделала горячий глоток, ещё один… Желанное тепло разлилось по внутренностям. Послышался голос сверху:
– Рая, поднимайся сюда, тут бумаг куча, будем разбирать. Я ещё и очки ко всему прочему забыл.
На широченной кровати были раскиданы папки, блокноты, десятки листков, исписанных мелким почерком, видимо, из архива прежнего хозяина. Николай рылся в этом ворохе, стоя на коленях. Документы из архива колонии нашлись быстро. Они были заклеены в пакет грубой бумаги шершавой текстуры.
– Почему эти документы у вас?
– Я же говорил, что Михаил в своём волеизъявлении указал меня. Вы с сестрой в то время были ещё несовершеннолетними. Документы и пришли на мой адрес.
– Это всё?
– Да нет, есть ещё одна бумага. Она касается конкретно тебя. – Он вытянул из дерматиновой папки серо-голубой листок и протянул его Раисе. Было понятно, что бланк важный, с водяными знаками и отчётливой печатью.
Сразу бросалось в глаза главное слово: СВИДЕТЕЛЬСТВО.
А вот дальше… шёл текст, осмыслить который получалось с трудом.
Об усыновлении (удочерении).
Айдарова Раиля Каримовна, татарка, дата рождения 25 марта 1998 года, г. Москва. Усыновлена (удочерена) Оторвиным Михаилом Васильевичем, гражданином России, русским, и Оторвиной Лидией Ивановной, гражданкой России, русской. С присвоением ребёнку фамилии – Оторвина, имени – Раиса, отчества – Михайловна.
Определить ребёнку дату рождения 25 марта 1998 года. Место рождения г. Москва. Национальность – русская. О чём составлена запись акта гражданского состояния об усыновлении (удочерении).
Дата 16.06.2002 года. Печать.
Подпись нотариуса.
Обрушилась гробовая тишина.
Рая смотрела на бумагу и не могла ничего понять. Сначала мелькнула мысль, что речь о Веронике. Но ведь нет! Чёрным по синему начертано: …фамилии – Оторвина, имени – Раиса!
«Значит, я? Речь обо мне? Но этого же просто не может быть!
Мама, милая моя… Выходит, ты мне и не мама? Отец не отец? А сестра не сестра? Веру считала неродной, а приёмышем оказалась сама? Боже ты мой…»
Она задавала эти вопросы себе, а смотрела умоляюще на Николая, словно ждала от него невозможного чуда. Вот сейчас он рассмеётся и скажет, что всё это досужая и неудачная выдумка, такого и в самом деле быть никак не может, и цидуля эта блакитная только того и стоит, чтобы её разорвать в клочья и выбросить, но…
Хромов взял бумагу из её рук, аккуратно сложил вчетверо, сунул в нагрудный карман рубахи и встал с колен. Скулы обострились, всегда блуждающий взгляд обрёл сосредоточенность. Он, казалось, молча набирался решимости, присущей разговору, далёкому от праздности. Вместе с тем отчётливо понимал, что мешает ему этот разговор начать.
Ему был нужен допинг!
Быстро подошёл к стеллажу, сунул руку за книги и вытащил припрятанную, видимо раньше, бутылку. Скрутив крышку, нервно разлил водку в два бокала тяжёлого гранёного стекла. Залпом опрокинул свой и, утёршись рукавом, начал наконец говорить:
– Я, наверное, поступаю подло, если вот так, безответственно вручаю тебе этот документ, будь он проклят! Жили бы вы с сестрой и без него. До сего дня считали бы себя родными и греха не ведали. Именно из этих соображений Миша с Лидой отдали мне это свидетельство на сохранение, чтобы ты его не обнаружила ненароком.