Страница 24 из 33
— Вы в этом абсолютно уверены?
— Пожалуй, да.
Снова возникла пауза. Сирил Бедфорд закурил трубку, утрамбовал тампером тлеющий табак и начал медленно выпускать клубы дыма.
— Не могли бы вы рассказать нам, как прошли последние минуты, которые вы провели со своим братом? — Джо с наслаждением втянул в ноздри запах дыма из трубки. «Средний Капстан» — мысленно определил он сорт табака.
— Да, конечно… — Сирил кивнул и отложил трубку. — После ужина мы вместе пошли ловить бабочек. Ассистент моего брата, Роберт Рютт, был занят корректурой машинописи, которую утром должен был отнести издателю, а поскольку ночь была красивой и как раз в это время наступил период усиленной миграции «Мертвых голов», мой брат непременно хотел провести несколько часов у экрана, специально приспособленного для их приманки. Таким образом, мы пошли вместе. Я занимался, как обычно, усыплением насекомых, а Гордон ловил их. Он умел очень ловко делать это. Вся проблема здесь в том, чтобы не повредить крылышки этих нежных созданий, когда они сильно трепещутся, пытаясь вырваться на свободу. Охота, действительно, удалась на славу. Гордон поймал целых четыре «Мертвые головы» и был в превосходном настроении, поскольку их концентрация в этих окрестностях именно в это время года полностью совпадала с его теоретическими расчетами. Мне трудно сказать, с какими именно расчетами, поскольку. — он на секунду умолк, и Алексу показалось, что легкая тень усмешки скользнула по кончикам его губ, — поскольку я сам терпеть не могу бабочек, а особенно «Мертвых голов». Но так или иначе, мы их ловили, пока время не приблизилось к двум ночи. Рютт спустился сверху, поскольку у него к брату был какой-то вопрос, и мы все вместе вернулись в дом. Роберт и я поднялись наверх, а Гордон остался внизу. Сегодня он должен был лететь в Америку и хотел еще поработать над своим докладом. С нами обоими он условился встретиться сначала в семь утра, но затем передвинул время на шесть, поскольку у него оставалось еще немного работы, связанной с книгой, а потом он хотел пару часов поспать и еще до отъезда закончить с Рюттом корректуру доклада.
— Понимаю. И что вы делали, отправившись наверх?
— Я пошел в фотолабораторию, чтобы проверить сохнущие там снимки. Я находился там минут 12–15, когда туда пришел Гордон.
— Ах, так значит, ваш брат был наверху после того, как вы расстались у лестницы?
— Да. — Сирил поднял брови с выражением легкого удивления. — Конечно, был. Он посмотрел снимки, и мы еще с минуту говорили с ним о том, что он хочет взять с собой комплект снимков Atropos в Америку, а потом он вышел.
— Пошел он в свою спальню или вниз в кабинет?
— Полагаю, что скорее вниз. Он ведь не прерывал работы. Перед его уходом я сказал, что закончу около трех и, вероятно, вздремну. Поскольку мой будильник очень громкий, в отличие от будильника Рютта, я попросил брата, чтобы он разбудил меня в половине шестого. Хотелось спокойно поспать часа два, так как я знал, что день будет очень насыщенным, вплоть до самого вечера — до отъезда Гордона в аэропорт.
— А в котором, примерно, часу ваш брат был у вас в фотолаборатории?
— Я могу вам сказать это довольно точно, — спокойно ответил Сирил. — Когда мы разговаривали о бюджете, я взглянул на часы и помню, что тогда было ровно два часа двадцать пять минут.
— Большое спасибо. А что было потом?
— Я работал еще минут двадцать — разложил снимки, с которыми надо было спуститься в шесть, сосчитал их, проверил, все ли отпечатки вышли качественно, и сложил с другими — часть снимков у меня уже были приготовлены раньше. Потом пошел к себе в спальню, разделся, умылся и сразу уснул.
— И который тогда был час, приблизительно?
— Прежде чем потушить свет, я снова взглянул на часы, и кажется, тогда было без пяти три, или пять минут четвертого. Сейчас уже точно не могу вспомнить. Я ведь был уже совсем сонный и не знал, что это когда-нибудь может иметь какое-то значение. А разбудил меня Рютт. Разумеется, сам я не проснулся раньше, и Гордон тоже не пришел меня будить, потому что, как оказалось, был уже мертв.
Он говорил все это спокойным тоном, модулируя голос и не пытаясь создать впечатление человека, подавленного внезапной, невосполнимой утратой.
Алекс глубоко вздохнул и быстро произнес, как бы не задумываясь о том, что говорит:
— Прошу меня извинить, но вы не выглядите, как человек, потрясенный смертью родного брата.
Сирил Бедфорд вынул изо рта трубку, которую как раз туда вложил, и некоторое время смотрел на Алекса молча. Потом, наконец, сказал:
— Бывали минуты, когда я ненавидел его больше, чем кого бы то ни было на свете. Думаю, мы никогда не любили друг друга, даже когда я был ребенком, а он подростком.
— Спасибо за искренность. Хочу обратить ваше внимание на то, что мы примерно знаем причины, вследствие которых вы живете в этом доме и не выселяетесь из него. В архиве Скотленд-Ярда есть подробное описание некоего старого дела. Вы признаете, что являетесь человеком, для которого смерть сэра Гордона была бы крайне выгодной?
— А, так вы знаете о грехах моей молодости. — Сирил улыбнулся. — Да, смерть Гордона, безусловно, не самое печальное событие в моей жизни. Однако я буду вынужден разочаровать вас, если спросите, убил ли я своего брата. Нет, я не убивал его.
— А кто, по вашему мнению, мог его убить?
Сирил Бедфорд быстро поднял голову и некоторое время внимательно вглядывался в глаза сидевших перед ним мужчин, затем потянулся к потухшей трубке и долго разжигал ее, явно размышляя над ответом.
— Не знаю, — сказал он, наконец, непринужденно, быть может, даже слишком непринужденно. — А если бы даже знал, то не сказал бы вам.
— Почему?
— Потому, что мой покойный брат, несмотря на свою пресловутую порядочность, честность и постоянство характера, по моему скромному убеждению, был лишен каких-либо человеческих черт. Он был кошмарным, нетерпимым ипохондриком и дураком, отравляющим жизнь всем вокруг. Кто бы его ни убил, если, конечно, это не самоубийство (а я сильно сомневаюсь, что это самоубийство, ибо тогда это было бы первым человеческим импульсом, который я бы у него увидел), так вот, кто бы его ни убил, тот оказал мне огромную услугу. Надеюсь вы не допускаете мысли о том, что следует доносить на своих доброжелателей? — Он умолк и внезапно стал серьезным. — Вы не считаете, что самоубийство Гордона также возможно?
— А какая, по-вашему, могла быть причина этого самоубийства?
Сирил Бедфорд снова умолк.
— Не знаю, — тихо сказал он наконец. — Я не вижу причины, по которой он мог бы лишить себя жизни. Если говорить серьезно, то я ведь немного разбираюсь в людях и разговаривал с ним буквально перед самой его смертью. Он совершенно не производил впечатления человека, который собирается расстаться с жизнью. Нет. Это невозможно.
— Но одновременно вы не видите никого, кто хотел бы его убить?
— Нет. А вообще-то, если честно — то да. Каждый из нас, живущих здесь, мог бы иметь какую-то свою причину. Но в конце-то концов, человека не убивают из-за каких-то глупостей. Нет, не знаю. Единственный, кто действительно имел и желание, и мотив его убить, — это, пожалуй, я.
— Несомненно, у вас были и мотив, и возможность, — спокойно согласился Джо. — Но я совсем не уверен, что лишь у вас одного. И если мы по разным причинам догадываемся, что ваш брат вовсе не намеревался покончить с собой, то есть, по крайней мере, два человека, которые хотели бы лишить его жизни. Впрочем, я могу ошибаться. Может, все было иначе. Признаюсь вам, у меня есть одна теория, которая пока основана лишь на абстрактном рассуждении. Мы даже бегло не опросили еще всех живущих здесь. Это вы выращиваете такие красивые георгины?
Бедфорд секунду выглядел удивленным этим вопросом, но тотчас взял себя в руки.
— Да. Они вам нравятся?
— Очень. Они удивили меня ввиду столь ранней поры года. Как добиваетесь того, чтобы они цвели в это время?
— О, всего лишь немного находчивости и уйма свободного времени. И это все. С растениями можно творить чудеса, если есть желание и время.