Большие каникулы

Полкан ответил: «Рыр-р, гав, гав».

Аппарат перевел:

— Потому что я дворняга и вырос на природе.

Полкан перевернулся на другой бок, отогнал хвостом назойливых мух и продолжал разговор с Липси. Он поинтересовался, откуда она появилась здесь и одна ли она приехала?

— Мой хозяин очень беспокоится о моем здоровье и привез меня с бабкой на природу, на свежий воздух.

— А бабка тебя любит? — спросил Полкан.

— Да, да, — ответила Липси, — она меня просто носит на руках!

— И ни разу не уронила? — поинтересовался Полкан.

Липси по-собачьи расхохоталась и чуть было не свалилась с подоконника.

— Ты, глупый пес Барбос, как можно меня ронять? Я же очень породистая, редкая собачка.

— А меня, — сказал Полкан, — еще ни разу никто на руках не носил. Тяжелый я больно. Правда, поднимали меня один раз на руки, когда в речку кидали. Но это было давно.

Вот, ребята, какой у нас ПШИК-1! С этим аппаратом мы чудеса делать будем! С животным миром тайн у нас не будет.

Решил я взобраться на дерево и поглядеть в окно, на котором сидела Липси, хотелось мне увидеть, кто там в доме, кроме бабки. Цепляюсь за сучки, карабкаюсь, а аппарат работает. Слышу, Липси шепчет Полкану:

— Смотри, какой-то балбес на дерево с чемоданом лезет.

Полкан взглянул.

— Это свой. Я его знаю. Он мне хлеба давал и по голове гладил.

Мне было приятно услышать от Полкана такие слова.

— А с чем он тебе хлеб давал? — поинтересовалась Липси.

— А разве он с чем-нибудь бывает? — удивился Полкан.

— А как же! — визжала собачонка. — С вареньем, с маслом, с икрой. Я обычно все это слизываю, а на хлеб даже не смотрю. Все меня за это гладят и говорят, что я лакомка. Смотрю я на тебя и думаю: «Большой ты пес, а дурной, погладили тебя, кусок хлеба ни с чем сунули, ты и доволен».

— Если ты меня обзывать будешь, я лучше отверну свою морду в сторону. Ты думаешь, если я дворняга, так и обиду не понимаю? — И он в самом деле отвернулся.

Я глядел с дерева в окно, а там, на низеньком диване, сидела бабка и свитер зеленый вязала для своей Липси. Сделала последнюю петлю и позвала Липси к себе. Липси соскочила с подоконника и села к бабке на колени. Бабка стала примерять свитер, любуясь своим, рукодельем. Липси на задних лапках сделала несколько поворотов вокруг своей оси, повиливая куцым хвостиком, лизнула старушку в морщинистую щеку. Я даже сплюнул. Жаль, что у меня ничего не было в руках, чтобы запустить в окно. Противно было глядеть на все это.

Липси вновь забралась на подоконник. Стала вертеться, звенеть медалями, чтобы Полкан обратил на нее внимание. Полкан как-то кисло взглянул на Липси. Поднялся на свои четыре огромные лапы. Встряхнулся. Пыль столбом поднялась над ним. Переступил с ноги на ногу. Почесал лапой под брюхом, клацнул зубами, и на свете на одну муху стало меньше. Приблизился он к окну, на котором сидела Липси.

— Не подходи! — пролаяла Липси. — От тебя ужасно псиной несет.

Полкан посмотрел на нее с сожалением, мотнул хвостом, прошелся немного вдоль проволоки. Подумал и прорычал:

— Да. Это факт. Несет от меня. Я и сам чую. И все же лучше псиной, чем докторскими лекарствами.

Я выключил аппарат и слез с дерева. Подошел к ребятам. Вилен и Семка стояли поодаль от будки и не слышали перевода. Но им страшно хотелось знать, о чем был разговор у Полкана с Липси.

— Ну что они? О чем они говорили? — спросил Семка.

— Расскажу потом. — Вилен помог мне слезть с дерева.

Чтобы сэкономить батарейки, мы решили, что на сегодня хватит включать аппарат. Полкан подошел к нам, виляя хвостом. Что-то тихонько и ласково пролаял. По его выражению глаз можно было догадаться, что он сказал: «Приходите еще».

Мы выбрались через дыру и потопали домой. Всю дорогу мы разговаривали о нашем аппарате. Семка аж захлебывался от радости:

— Ой, ребята, до чего мы дожили! С таким аппаратом нам никогда не будет скучно.

Я попросил ребят, чтобы о нашем изобретении пока никому не говорили (мы же его не довели до совершенства). Вот когда он будет универсальным и мы будем разговаривать не только с дворовыми, псами, тогда уж пусть все знают о нём.

Вот… уже зовет меня мама. Надо спускаться с чердака. Продолжу в следующем письме.

Привет!

А. Костров.

Откровения Полкана

Привет, Юрка! Ты написал мне, что прочитал книжку о бароне Мюнхгаузене, и сообщаешь, что книжка интересная, и добавляешь: «Но ты сильней». Я тебя понял: не веришь мне. Зачем тогда просишь еще написать про Полкана и Липси? Если не веришь, зачем же я буду из кожи лезть?

Ну ладно, так уж и быть, напишу вам еще. Иван ведь тоже просит. О наших братьях меньших полезно и вам кое-что знать.

Теперь, куда бы мы ни шли, брали с собой ПШИК-1.

…Вот и в этот раз мы снова пробрались во двор к Бобриковым. Нам везло. Сережки опять не было дома. Полкан нас встретил как старых друзей. Внимательно посмотрел, что у нас в руках. Мы принесли ему вкусных вещей: мясо с косточками из борща, каши гречневой. Полкан увидел у меня в руках портфель. Подошел, обнюхал его и зарычал как-то доброжелательно. Аппарат в портфеле был включен.

На подоконнике между горшков с цветами мы снова увидели кривоножку.

В аппарате послышалось:

— Зачем они пришли?

— Это мои друзья, — сказал Полкан.

— Слышали, ребята? Мы его друзья! — ликовал Семка.

Полкану часто приходилось сидеть на цепи и сторожить дом Бобриковых. Скучно. Однообразно. Приезд соседской Липси резко изменил его жизнь.

Если Липси долго не появлялась на подоконнике, Полкан хмурился и начинал ходить по цепи от будки к калитке, оставляя часть своей шерсти в кустах бурьяна и репейника, густо разросшихся у забора.

Вилен, Семка и я спрятались, как в прошлый раз, в кустах малинника. Приготовились слушать. Вилен и Семка вплотную приблизились ко мне, чтобы слышнее было. Ждем. Полкан уселся в пыль, выставил свой алый язык между белых клыков, как флажок, и прищурился.

Брякнуло запорное кольцо на калитке. Полкан поднялся и взъерошился. Внимательно огляделся. Заметил, что пришел Серега и, не взглянув на Полкана, поднялся на приступки крыльца, отпер замок, попутно выплеснул из ведра воду прямо под крыльцо и направился к колодцу набрать свежей. Подошел к миске Полкана, вылил из нее недоеденную Полканом пищу и налил свежей воды.

Липси пролаяла:

— Эй, Сережка! А у вас в кустах мальчишки чужие сидят.

Сережка ничего не понял.

Полкан сердито зарычал:

— Не ябедничай. Нехорошо так.

Раздался голос старушки:

— Крошечка моя! Ты так хороша, другой такой на свете нет.

Липси стала крутиться между горшками с цветами, показывая Полкану свои медали. Сообщала ему, за что ей на собачьих выставках все это было вручено.

Полкан равнодушно выслушивал ее хвастовство. Семен возмущенно зашептал:

— Ну что это за медали? Одна за то, что ноги кривые, другая — за выпученные глаза, третья за то, что зубы какой-то особый наклон имеют. Что это за награды? Тьфу!

Полкан сказал, что такого добра у него была уйма.

— Что же ты не носил их? — спросила Липси.

И поведал Полкан длинную правдивую историю своих подвигов.

— Мне медали то повесят, то отберут. Сегодня дом от пожара спасу — повесят медаль. Завтра — холодец хозяйский съем или чашку разобью — отнимут медаль. Последний случай месяц назад произошел: уж тут-то наверняка медаль у меня, как говорится, в кармане была бы, но… — И рассказал он подробно, как спас младшую сестренку Бобрикова Сережки: — Ей всего три годика. И вот ее-то я от беды уберег.

Зинка глядела в колодец, хотела себя видеть в отражении воды. Сильно наклонилась над колодцем. Еще чуток — и она сковырнулась бы вниз. Полкан все это видел, бросился к колодцу и успел в последнюю минуту удержать девчонку за платье. Зинка испугалась и заорала от страха. На крик выскочил отец Сережкин. Схватил Полкана за холку и отвалтузил.