Страница 61 из 68
— Вот возьмите.
Один из них взял деньги с невозмутимым видом, он даже не дал себе труда их пересчитать.
— Что ж, ладно, на сей раз так и быть, раз уж вы спешите.
— Спасибо.
Я посмотрел через заднее стекло, не следуют ли они за нами, но их не было видно, небось радехоньки, что ухватили добычу, я с облегчением вздохнул.
— Знаешь, что меня больше всего бесит в этих типах? То, что они еще при всем при том изображают из себя стражей порядка.
— Вот именно, да еще радуются, как младенцы, получившие игрушку, небось считают, что провели нас, словно последних идиотов.
Не доезжая до Саморы, мы решили остановиться в одном надежном местечке, в таверне «У Хуаниты», здесь обычно собирались и проводили время водители грузовиков, нам надо было немного прийти в себя.
Глядя на Хуаниту, трудно было поверить, что не так давно она была соблазнительной, хорошенькой девицей, теперь все называли ее Хуаной, с годами она раздобрела и стала раздражительной, но тем не менее сохраняла прежнюю приветливость, Хуану не удивил наш плачевный вид, даже наоборот, она встретила нас с особым радушием и теплотой.
— У меня тут есть тушеный кролик с луком, так и просится, чтобы его съели.
Будь Хуана молодой, она бы нам такого не предложила.
— Тащи сюда две порции твоего кролика!
Мы отправились в туалет, чтобы вымыть лицо и переодеться, у меня был с собой новый свитер, припасенный специально для встречи с важными покупателями может, с моей стороны было и неразумно переодеваться прямо здесь, но уж больно велик соблазн, и я не мог удержаться, на хозяйку красивый свитер — чистая шерсть — произвел впечатление.
— Черт возьми, ты в нем такой солидный господин!
— А ты всегда выглядишь королевой, Хуанита.
Жаркое оказалось вкуснятиной, мы смочили горло винцом, и тепло блаженно разлилось но телу, однако Ховино легче не стало, его лицо все больше бледнело.
— Очень больно?
— Не спрашивай. За чем пошел, то и нашел.
— Да ерунда это, вот увидишь, обойдется.
— Как мы избавимся от нашего груза?
— Я сам обо всем договорюсь, пусть платят четыреста за килограмм, подходит? Ты останешься в машине и через полчаса пройдешься перед дверью, если меня не будет, сматывай удочки, да поскорее… ты сможешь сесть за руль?
— Даже если лишусь ноги. Возьми с собой пистолет, ладно? а то никогда не знаешь, на что можно нарваться.
Я нажал на звонок у главного входа в «Комершиал Испанию», склад у них находился сзади, в переулке, мне показалось, будто что-то здесь неладно, во всяком случае совет «входите без стука» сейчас оказался неуместным, я снова хотел позвонить, но в этот момент дверь открыл сам Антонио Диас Дьес дель Мораль, он выглядел утомленным, под глазами мешки, на небритом лице проступила щетина, смотрел на меня явно с удивлением.
— Как, это вы?
Я прошел вслед за ним в кабинет, действительно, что-то здесь было не как обычно, служащие куда-то исчезли, папки с картотекой в беспорядке валялись на столе, кажется, я прервал его бюрократические упражнения. Как можно торжественнее я произнес:
— У меня для вас потрясающая партия товара.
— Уже поздно.
Мне показалось странным, что он упомянул о времени, для бизнеса время всегда находится.
— Но разве магазин не открыт?
— Я имел в виду другое.
— Это самая большая и лучшая партия вольфрама, которая когда-либо существовала, притом высшего сорта.
Прежде чем ответить, он помолчал, удивление, вызванное его странным поведением, вдруг сменилось у меня безотчетным страхом, на этот раз я не заметил алчного огня в его глазах, как это бывало раньше, в них не было ничего, кроме усталости и досады, так смотрит человек, который долго наблюдал одно и то же, и уже не верит в чудеса, но я опять ничего не понял, здесь было что-то другое.
— Американцы уже не покупают ни грамма.
— А англичане?
— И они тоже ни грамма.
— А вы?
— Я? А мне для чего?
Между нами стояло что-то непонятное мне, разговор выглядел абсурдно.
— Послушайте, дон Антонио, у меня там в машине целое состояние, миллиона на два…
— Теперь оно ничего не стоит, союзники больше не покупают.
Я чувствовал, как что-то сдавило мне горло, неужели все, ради чего мы рисковали жизнью, пошло прахом? Может, попробовать сбавить цену?
— Я могу уступить вдвое дешевле, ну к примеру, за двести…
— Ни вдвое, ни втрое, ни в десять раз дешевле никто не купит. Вы что, ничего не знаете? Где вы были?
— В кошмарном сне и, по-моему, еще не совсем проснулся.
— Вот, читайте!
Он протянул мне мадридскую газету, номер «Информасьонес», на первой странице крупным шрифтом набрано: «Адольф Гитлер погиб, защищая дело своей жизни, он не покинул бункера и встретил смерть, не дрогнув перед большевиками». Мне стало дурно, я не решался сказать себе то, что и так было ясным как божий день, далее шло более мелкими буквами: «Всю Европу всколыхнуло известие о том, что А. Г., возлюбленный сын католической церкви, отдал жизнь во имя спасения христианства… Но одновременно он обрел бессмертие, навсегда войдя в историю как человек, непревзойденный в своем величии. Он обратился в прах, но его непобедимый дух реет над нами. Вместе с посмертной славой Господь увенчал Гитлера лавровым венком грядущей победы над большевизмом…», дальше следовало нагромождение фраз, я понял одно, если мы чего-то срочно не предпримем, то окончательно загробим наше дело.
— Поэтому союзники отказываются покупать?
— Совершенно верно, зачем им вольфрам? С ним покончено.
— Вы не могли бы мне дать эту газету?
— В киоске на углу полно всяких газет.
Я вышел на улицу, Ховино ждал меня в машине с заведенным мотором, он походил на шофера-камикадзе со своей изувеченной ногой и изможденным лицом.
— Выезжай обратно на шоссе, по которому мы приехали.
— Ты о чем?
— Давай жми во всю!
Он слушал мои объяснения с ошарашенным видом, я пытался говорить как можно яснее, мне самому надо все осмыслить, но его практический ум сразу все усек, и он кратко подвел итог:
— Стало быть, теперь мы ни хрена не получим.
— Вот именно.
— Плевать мне на твоего друга, видно, он не из тех, кто любит раскошелиться.
— Давай лучше я сяду за руль.
— Может, податься к немцам?
Именно так мы и сделали, на первой странице «Информасьонес» я прочитал: «Адмирал Дениц, новый германский фюрер», я вдруг почувствовал себя германофилом, пускай они еще повоюют, пока мы не закончили наши дела.
— Ага, давай предложим наш груз немцам.
В груз вольфрама весом в несколько тонн, вот во что превратились зубы, пот, кожа, семя, хрящи, кости, кровь, волосы и ногти нескольких человек, проклятые черные камни, чтоб им пусто было, не мог я позволить себе раскисать, немцы — высшая раса, и они сумеют выстоять, вермахт еще нуждается в броне, устойчивой к сверхвысоким температурам, а для этого нет ничего лучше вольфрама, вот до чего я дошел, сначала воевал против них, а теперь ищу их помощи, Ховино стало еще хуже, он ослабел от сильного жара, нога не сгибалась, дорога совсем его доконала, я не очень-то разбирался в метеорологии, дул порывистый ветер, и на землю обрушился страшный ливень, дорогу почти невозможно было различить, я выбрал самую глухую, подальше от людной трассы, нельзя мне рисковать, а вдруг снова нарвемся на дорожный контроль, меня одолевал сон, мелькали указатели с многочисленными стрелками и дужками, пять разных направлений, сразу и не разберешь, куда охать, хотя, как известно, все дороги ведут в Рим, плохо то, что от бесчисленных поворотов, блужданий и снова поворотов в конце концов голова начинает идти кругом, мне уже было безразлично, ехать ли в Рим или в Сантьяго, спать, спать, до чего же все-таки изменчива и жестока судьба, одной рукой дает, другой забирает, сначала она, не раздумывая, вернула мне мое имя и одарила богатством, а потом тотчас лишила того и другого, на здоровье я пожаловаться не мог и чувствовал себя виноватым, в отличие от моего друга я цел и невредим, и словно в отместку за то, что мне удалось отделаться лишь незначительными царапинами, у меня начало жать в груди и разболелась голова, может, это мне тоже кем-то зачтется, на меня навалился сон, но на сей раз без Ольвидо, она не отгоняла его своими ласками, Колдунья любила длинные присказки, один час спит петух, два — пастух, три — батрак, четыре — рыбак, пять — святой, шесть — портной, семь — ворчун, восемь — болтун, девять — писака, десять — гуляка, одиннадцать — счастливец, двенадцать — ленивец, зато я вообще не могу уснуть, хотя глаза слипаются, вести машину ночью, да еще под таким дождем, истинное наказание, но случилось чудо, я сам страшно удивился, когда понял, что мы все-таки добрались до цели.