Страница 9 из 18
— Да что б тебя.
Бесит. Но попыток не оставляю, и когда, наконец, заунывный стон гудков прекращается, торопливо произношу:
— Оленька! Это Олег…
— Какой такой Олег? — басит незнакомый мужской голос.
Я аж спотыкаюсь.
— Ммм…а Ольгу можно.
— Нельзя! — грубо отвечает он и сбрасывает.
Я смотрю на погасший экран, как баран на новые ворота. Зашибись, мать твою. Поговорили. И что это за резкий хрен? Друг или все-таки муж?
Неужели обманула? Ночью со мной зажигала, а днем уползла к своему ненаглядному?
Вот, казалось бы, какая мне разница. Это просто попутчица для случайного секса, а я завелся с пол-оборота и готов идти разбираться, какого хера она творит!
По-моему, я даже ревную.
Даже без «по-моему». Просто ревную! На серьезных щах. И ощущение такое будто попользовали и выбросили за ненадобностью.
— Зараза, — шиплю сквозь зубы, — развратная зараза. Стерва!
В этот момент ко мне подходит какая-то бабка.
— Сынок, — ласково гладит по руке, — ты это…шапку бы надел. А то головушку-то совсем простудишь.
— Не видите, я с собакой гуляю! — дергаю поводок, и он как-то подозрительно легко выскакивает вперед. Пустой. Без Бакса.
— Да-да, миленький. Все, собачка нагулялась, — бабулечка ободряюще улыбается, — иди домой…поспи…
— Какое поспи? — ору словно потерпевший, — я собаку потерял! Бакс! Бакс!
Надрывая глотку, бегу в обратном направлении, а вслед доносится недовольное старушечье ворчание:
— Нанюхаются всякого, а потом орут…
Я не вслушиваюсь, мне нужно найти эту гребаную овчарку. Крапивины с меня шкуру спустят, если я не верну кобеля в целости и сохранности.
И вот я бегу по тропке. Взмок, ноги расползаются, в ушах шумит:
— Бакс! Бакс! Ко мне!
Козлина ты лохматая, как умудрился сбежать? И я дебил, замечтался об Олиных прелестях и все просрал. Как обычно.
— Бакс!
В ответ где-то звонко лает шавка.
Возомнив себя великим следопытом, я пытаюсь высмотреть на снегу его следы. Чуть ли не носом рою. Бесполезно — все утоптано. Собаки нигде нет.
Зимние сумерки как всегда внезапно обрушиваются на город. Я продолжаю в потемках бегать и орать. Голос давно сорван, куртка нараспашку, всего колотит.
Ну как так-то, блядь? Как так?
Плюхаюсь на лавку и со стоном тру ладонями лицо.
Надо звонить Андрюхе и признаваться, что потерял собаку. Капец, я конечно…. Дебил. Помог друг называется.
Смотрю на пустой поводок и чувствую, как сердце сжимается. Надо вернуть. Как память…
Уже поднявшись к квартире, через силу набираю его номер.
— Да! — Андрюха звучит так, будто пахал на рудниках, — перезвоню чуть позже!
— Погоди…
— Позже, у меня тут засада! — и отключается.
Так и не сказал. Слабак. Правой рукой сую телефон в карман куртки, левой отпираю дверь и, толкнув ее плечом, вваливаюсь внутрь.
Первое, что вижу — это осуждающий собачий взгляд. Этот лохматый хуй сидит в прихожей и угрюмо смотрит на меня. Рядом — лужа и внушительная такая куча дерьма.
— Твою мать, — облегченно выдыхаю, приваливаясь к косяку, — прости дружище, я тебя забыл.
Он глухо гавкает и уходит в комнату, оставляя меня наедине со своей пирамидой Хеопса.
Я, конечно, орел, ничего не скажешь. Час выгуливал пустой поводок, потом еще два — бегал по улице и орал, напрочь сорвав голос, а Бакс все это время сидел дома.
— Придурок, блин, — тяжко вздыхаю и начинаю закатывать рукава.
Меня ждет веселая уборка
Глава 5
Отвечать на звонки мужа мне категорически не хотелось. Я медитировала, настраивалась на сложный разговор, который должен был состояться вечером. На этой почве слопала три пирожных, обпилась кофе и купила новое платье. Зато выбросила старых пять.
А что? В новую жизнь во всем новом и прочь балласт.
Инна пожелала мне ни пуха, ни пера, и сказала, что если что готова предоставить свою жилетку для слезных излияний. Потом позвонила Людка, тоже предложила жилетку. Реви — не хочу. Только вот загвоздка. Слез у меня нет. Болезненного томления в груди тоже. Как и сомнений.
Меня словно отвернуло после четырнадцатого февраля. Просто раз и перегорела лампочка, освещающая нашу семейную жизнь с Игорем. Может, во мне говорили демоны злости и обиды, но сейчас я уже сомневалась, что вообще любила его.
Влюбленность точно была. Первые чувства, романтика, прогулки под луной и прочая муть, после которой непременно хочется выйти замуж. Ну и что дальше? Вышла, прожила пять лет и обнаружила, что под боком не верный муж, а брехливый блядун. Может я его не устраиваю, может просто рано женился и не нагулялся. Мне в принципе похер, что у него там не так, и почему на сторону пошел. Я не побегу к семейному психологу, чтобы прорабатывать проблемы, не буду давать шансы и тянуть дальше эту лямку.
Не хочу. Просто не хочу. И одна из причин — это то, что я его теперь в принципе не хочу. В памяти ни одного момента, когда бы он с меня слезал, и я бы проваливалась в кому, не в силах от блаженства пошевелить ни рукой, ни ногой. Раньше мне казалось это нормальным. Казалось, что так и должно быть.
Теперь понимаю, что ни фига не должно, что эти пять лет я чего-то очень сильно недополучала.
Он прискакал домой, как встревоженный сайгак, на час раньше положенного времени. Глаза виноватые, смиренная улыбка на губах, в руках букет — красные розы. Я больше люблю белые, но он почему-то об этом каждый раз забывает.
— Лёль, ну не сердись, — произносит заискивающе и пытается меня обнять.
Я стою. Спина прямая, не двигаюсь, только взгляд скосила на него и невольно принюхиваюсь, пытаясь уловить чужие духи. Они есть. Сладковатые, пудрово-цветочные, едва различимые на фоне его собственной туалетной воды.
— Я не сержусь, — произношу сдержано и делаю вид, что не замечаю протянутых цветов, — ваза в комнате. Можешь поставить.
Игорь растерянно хлопает глазами, а я, не дожидаясь пока у него там проклюнется, ухожу на кухню. Наливаю себе чаю, забираю последнюю вафлю из коробки и сажусь за стол.
Муж тем временем подозрительно тихо перемещается по квартире. Напрягся бедолага. Слышу, как наливает в вазу воды, ставит букет в комнате, после этого моет руки и выходит ко мне, изо всех сил пытаясь сделать вид, будто все в порядке. Будто простой муж пришел домой, после простого рабочего дня:
— Что у нас на ужин?
— Ничего.
Он скользит взглядом по пустой плите, потом с надеждой смотрит на духовой шкаф. Там тоже пусто. Хмурится, но через пару мгновений его физиономия разглаживается.
— Лель, это ты так тонко намекаешь, на ресторан? Хочешь куда-нибудь сходить?
— Нет. Это я так тонко намекаю, что не собираюсь впахивать у плиты, чтобы ты нажрался и завалился на диван кверху пузом. Хочешь жрать — вперед. Вот холодильник, вот плита. Дерзай.
От неожиданности он аж затыкается и таращит на меня глаза так, будто впервые видит. Проходит одна минута, вторая. Я невозмутимо хрущу вафелькой, а Игорь то краснеет, то белеет и, наконец, выдает колоритное:
— Охереть можно!
— Да и не говори-ка, — с готовностью соглашаюсь.
— Я, значит, пашу весь день, прихожу домой, а жена даже ужин не приготовила.
— Вот тварь, — сокрушенно качаю головой, — как же это она посмела так обойтись с таким трудяжкой-работяжкой.
— Оль, что за херня?
Еда и личный комфорт — это то, чем Игорь дорожит особенно сильно, и не получив их по первому щелчку моментально заводится, напрочь забыв о том, что пришел с повинной.
— Хороший вопрос, Игорь. Просто прекрасный. Но меня больше волнует другой. Когда это ты решил, что жена у тебя страдает слабоумием и готова проглотить любую хрень, которую ты будешь ей вливать в уши?
— О чем ты, мать твою.
— О твоей бабе, с которой ты был этой ночью.
— Я работал, — рявкает он. Откуда только голос прорезался, — деньги зарабатывал!