Страница 4 из 39
— Значит, всё напрасно. Видно, эту Марженку мне никогда не найти!
Чуть не заплакал он от жалости. Жалко ему было Марженку, что не получила она письма от юноши, который любил её больше жизни; жалел он и шофёра Франтика, чьё письмо не мог доставить; жалел и самого себя — ведь столько он намучился с этим письмом, столько дорог исходил, в непогоду и в жару, в стужу и распутицу, и всё понапрасну.
Сидит он у дороги, горюет и видит, что по дороге едет какая-то машина. Едет потихоньку — так, километров шесть в час. И почтальон Кольбаба сказал себе: «Наверно, какая-нибудь развалина. Еле-еле плетётся!»
Но когда машина подъехала поближе, видит он, что это — провалиться мне на этом месте! — роскошный, восьмицилиндровый «роллс-ройс», за баранкой сидит грустный-прегрустный шофёр, а сзади грустный, одетый в чёрное хозяин.
И когда этот грустный человек увидел у дороги замученного почтальона Кольбабу, он велел остановить машину и сказал:
— Садитесь, почтальон, я вас немного подвезу.
Почтальон Кольбаба обрадовался, потому что у него после такой долгой дороги уже ноги не ходили. Сел он рядом с этим грустным чёрным человеком, и машина снова потихоньку, печально тронулась дальше.
Когда проехали они так километра три, заговорил почтальон Кольбаба:
— Осмелюсь вас спросить, хозяин: вы, вероятно, едете на похороны?
— Нет, — глухим голосом сказал грустный человек. — Почему вы думаете, что мы едем на похороны?
— Ну, — сказал почтальон Кольбаба, — потому что вы, сударь, изволите быть таким грустным.
— Я потому такой грустный, — загробным голосом отвечал чёрный человек, — что моя машина едет так тихо и грустно.
— Ну да, — сказал почтальон Кольбаба. — А почему же такая прекрасная машина так тихо и грустно едет?
— Потому, что её ведёт грустный шофёр, — печально отвечал чёрный человек.
— Ага, — сказал почтальон Кольбаба. — А позвольте, ваша милость, узнать, почему, собственно, этот пан шофёр такой грустный?
— Потому что он не получил ответа на письмо, которое отправил по почте ровно год и день тому назад, — отвечал чёрный человек. — Он, понимаете, написал своей милой, а она ему не ответила. Вот он и думает, что она его уже не любит.
Как только почтальон Кольбаба это услышал, он закричал:
— А смею вас спросить, не зовут ли вашего шофёра Франтиком?
— Его зовут Франтишком Свободой! — отвечал человек в чёрном.
— А ту барышню зовут Марженкой, да? — быстро спросил почтальон Кольбаба.
Тут отозвался грустный шофёр и сказал с жалостным вздохом:
— Мария Новакова зовут ту неверную, что забыла о нашей любви…
— Ага! — закричал почтальон Кольбаба радостно. — Милый вы мой, так это вы тот растяпа, олух, путаник, шляпа, лопух, бестолочь, растеряха, ротозей, тот зевака, петрушка, разгильдяй, рохля, тот ненормальный, полоумный, рассеянный, недотёпа, шут гороховый, тот пень, та дубина, та колода и то бревно, тот растрёпа и тот разиня, что нам подкинул в почтовый ящик письмо без адреса и без марки? Господи, как же я рад, что имею честь с вами познакомиться! Ну могла ли вам Марженка ответить на письмо, когда она до сих пор вашего письма не получила?
— Где, где моё письмо? — закричал шофёр Франтик.
— Ну, — сказал почтальон Кольбаба, — если вы мне скажете, где ваша Марженка проживает, так письмо, к вашему сведению, будет ей доставлено. Провалиться мне, ведь я уже ровно год и один день ношу это письмо в сумке и ищу по всему свету вашу барышню Марженку! Голубчик вы мой, ну-ка, живо, без промедления, моментально и без всяких отлагательств давайте мне адрес этой Марженки, и я пойду и доставлю ей письмецо!
— Никуда вы, милейший, не пойдёте, — сказал хозяин. — Я вас туда довезу. Эй, Франтик, теперь прибавь газу — и поехали к вашей Марженке.
Не успел он договорить, как шофёр Франтик прибавил газу, машина рванулась и понеслась… Милые вы мои! Шестьдесят, семьдесят, восемьдесят километров, сотня, сто десять, сто двадцать, сто пятьдесят, быстрее и быстрее!.. Мотор так и ревел, выл, гудел и пел от радости, и чёрный человек должен был обеими руками держать шляпу, чтобы она не улетела, почтальон Кольбаба изо всех сил ухватился за сиденье, а шофёр Франтик только покрикивал:
— Ну, как едем, а? Сто восемьдесят километров в час! Эге-гей! Да ведь мы же не едем, мы прямо-таки летим по воздуху! Гляньте-ка, как дорога тает! У нас крылья выросли!..
И, когда они пролетели так некоторое время со скоростью сто восемьдесят семь километров, показалась красивая беленькая деревушка — да, конечно же, это был Либнятов, — и шофёр Франтик сказал:
— Ну, вот мы и приехали!
— Тогда остановите машину, — сказал человек в чёрном, и автомобиль приземлился у околицы села. — Что, хороший ход у моей машины, а? — радовался чёрный человек. — А теперь, пан Кольбаба, вручайте этой барышне Марженке письмецо.
— А может, — сказал почтальон Кольбаба, — пан Франтик ей лучше устно расскажет, что в этом письме написано? Ведь в письме, что скрывать, много грамматических ошибок!
— Что вы! — ужаснулся Франтик. — Мне стыдно ей на глаза показаться, ведь столько времени она от меня ни строчки не получала!.. И потом, — добавил он уныло, — она, наверно, забыла обо мне и ни капельки меня не любит… Глядите, пан Кольбаба, она живёт вон в том домике, у которого окошечки такие светлые-светлые, как вода в роднике.
— Ну, я пошёл, — сказал почтальон Кольбаба, засвистел, как полагается: «Едет, едет почтальон, едет, едет почта!» — и зашагал — с правой ноги — к домику.
А там у светлого окошечка сидела бледная девушка и что-то шила.
— Бог помочь, барышня! — окликнул её почтальон Кольбаба. — Подвенечное платье себе шьёте?
— Да нет, — грустно сказала барышня Марженка, — саван я себе шью…
— Ну-ну-ну! — сочувственно сказал почтальон Кольбаба. — Ай-ай-ай, батюшки-светы, спаси и сохрани! Что за страсти вы рассказываете? Разве вы, барышня, больны?
— Нет, я не больна, — вздохнула барышня Марженка, — но сердце моё разрывается от горя… — и положила себе руку на сердце.
— Да господи ты боже мой, — закричал почтальон Кольбаба, — погодите вы, барышня Марженка, так отчаиваться! Осмелюсь спросить: почему, собственно, у вас сердце болит?
— Потому что уже ровно год и один день, — тихо отвечала барышня Марженка, — уже ровно год и один день жду я одного письмеца, которое всё не приходит и не приходит.
— Подумаешь, горе! — утешил её почтальон Кольбаба. — Вот я тоже ровно год и один день ношу в сумке одно письмецо и не знаю, кому бы его вручить… Знаете что, барышня Марженка? Отдам-ка я письмо вам!
И с этими словами подал ей письмо.
Барышня Марженка ещё больше побледнела.
— Пан почтальон, — сказала она тихим голосом, — это письмо, наверно, не ко мне — ведь на нём и адреса нет!
— Да вы только распечатайте, — настаивал почтальон Кольбаба. — Если оно не к вам — возвратите его мне, и дело с концом!
Барышня Марженка дрожащими пальцами распечатала конверт, и, как только она начала читать, лицо её зарумянилось.
— Ну что, — спросил почтальон Кольбаба, — вернёте мне письмо или нет?
— Ни за что! — воскликнула барышня Марженка и глаза её засияли от радости. — Пан почтальон, да ведь это же то самое письмецо, которого я ждала год и один день! Пан письмоносец, я прямо не знаю, что вам за него дать!
— Не знаете? Так я вам это скажу, — отвечал почтальон Кольбаба. — Дайте мне две кроны доплаты, потому что ваше письмо было без марки. Доплатное, понятно? Тьфу ты пропасть, из-за этих несчастных двух крон я и бегаю целый год со днём!.. Так, большое спасибо! — добавил он, когда получил две кроны. — А ответа, барышня, тут кто-то ждёт… — и кивнул головой шофёру Франтику, который стоял за углом.