Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 44

Ната могла своими детьми гордиться, что она и делала.

Робкий стук в дверь среди ночи Нату не то, чтобы напугал, но и не обрадовал, конечно. Если бы в дверь колотили — это одно, а тут кто-то просто стучал. Но кочергу она на всякий случай в руку взяла.

За дверью оказалась молоденькая девушка в черном плаще. Бледная, испуганная, с влажными оленьими глазами.

— Вам кого? — вежливо спросила Ната, пряча руку с кочергой за спину и надеясь, что это не бывшая хозяйка жилья. Такую она бы точно не смогла прогнать.

— А… знахарка есть?

— Нет, она уехала.

— Но ведь что-то осталось, да? Снадобья, травки всякие? — девушка чуть не плакала.

— Ничего не осталось, — мрачно сообщила Натка, широко зевая. — И нет, я вам помочь не могу, у меня нет медицинского образования.

— Но моя сестра… Она неделю как родила…

— И что?

— Грудь… молоко…

— О Боже, — вздохнула Ната. — Проходи, рассказывай. Все же в грудном вскармливании я немного разбираюсь.

Оказалось — лактостаз. Судя по описанию, до мастита дело не дошло. Что такое лактостаз, Натка знала на собственном опыте и потому честно рассказала и про то, как прикладывать младенца, и про капустный лист, и про сцеживание. Девушка слушала внимательно, кивала, а после того, как Натка продемонстрировала ей одного из своих сыновей в качестве доказательства своей опытности — Владька попить вышел (на самом деле, конечно, проверить, с кем это мать среди ночи болтать вздумала) — и вовсе начала робко улыбаться. Натка не знала, помогла ли, но через день на крыльце обнаружила корзинку с яйцами, а еще через день — жену булочника с просьбой подсказать, как лечить кашель у ребенка. Тут уж Натка наотрез отказалась консультировать женщину — отправила ее к врачу. Хотя, конечно, могла и про горчичники рассказать, и про полоскание горла ромашкой. Да только стоит дать совет — и ведьмой назовут уже тебя, а потом еще обвинят, что корова от твоего взгляда сдохла. Нет уж, не надо.

А ведьма, коза этакая, появилась совсем неправильно, не по-человечески. Просто Натка вернулась с рынка, нагруженная корзинами со всякой снедью, а посередине ЕЕ кухни сидит чернобровая девчонка, завернутая в нелепый шерстяной платок, и жрет ее, Наткины, оладьи.

— Ты кто такая? — ахнула Ната, ища глазами кочергу.

— Никто, — четко сказала девица, глядя на Нату прозрачными зелеными глазами. — Ты меня не видела. Придут меня искать — никому не скажешь.

Натка послушно кивнула — будто завороженная. Молча сняла свой зипун, повесила на гвоздь в стене, разулась. Налила в большой чугунок воды из ведра, бросила кусок мяса, поставила в печь. Принялась резать капусту. Чернобровая с детским любопытством наблюдала за ней. Размотала шаль, тряхнула черными косами, утерла пот со лба. Потом прислушалась, пробормотала «О, идут, проклятые, чтоб им пусто было». Вскочила, схватила Натку за плечи и, заглянув ей в глаза, напомнила:

— Ты меня не видела. Меня здесь нет.

Потом подошла к стене и открыла дверь, которой еще мгновение назад там не было. За дверью оказалось что-то вроде чулана с лестницей наверх. Ну конечно, здесь же есть чердак, а лестницы на него нет! Натке и в голову не пришло ее искать, хотя она выросла в похожем доме и точно знала его устройство. Про погреб тоже знала, погреб нашла, а про чердак совсем забыла!

Мгновение — и ведьма закрывает за собой дверь, которой больше нет. Над головой поскрипывают доски, а потом всё затихает.

С улицы доносится шум и гул голосов. Кто-то колотит в дверь, да так сильно, что домик ходит ходуном. Хорошо, что мальчишек нет дома! Рано еще, они от булочника возвращаются к обеду, когда всю выпечку продадут. А может, и плохо, потому что столкнуться нос к носу с толпой не слишком добрых мужчин — не самое безопасное дело для молодой женщины.

— Где она? — кричит Натке в лицо подозрительно знакомый усатый солдат.

— Кто «она»?

— Ведьма!

— Какая еще ведьма?

— Хозяйка дома!

— Я — хозяйка дома, — устало сообщает Натка, нащупывая рукой кочергу. — Мы… мой муж купил этот дом почти две недели назад. Он стоял пустым с осени.





— Врешь! Ведьму сегодня видели в городе! И молоко у молочника скисло, и петухи кричали среди бела дня!

— А я при чем?

— Так ведьма явно домой пришла!

— Никакой ведьмы тут нет.

Усатый посмотрел на Нату таким взглядом, что она поняла — ему на самом деле уже плевать, есть тут ведьма или нет. Он ее узнал и хочет отомстить за унижение. Был бы он один — женщина бы, не раздумывая, огрела его кочергой и побежала к соседям за помощью, но за спиной этого козла, во дворе, было не меньше дюжины солдат.

Усатый толкнул Натку в сторону, врываясь в дом, скомандовал:

— Обыскать здесь всё!

Больно ударившаяся плечом Ната замерла, вжалась в угол, бессильно сжимая похолодевшие пальцы и молясь только об одном: только бы сыновья раньше времени не вернулись. А солдаты методично и с удовольствием громили ее дом: переворачивали стулья, заглядывая в горшки, потроша постели и с похабными ухмылками разглядывая Наткино нижнее белье, выкинутое из сундука. Как будто ведьма могла укрываться в горшке со щами или под периной! Полетели на пол чашки и тарелки, опрокинулся горшок со щами, заливая противным запахом вареной капусты утром вымытый пол. Сейчас они найдут подпол и разломают бочку с огурцами, а потом и на печку залезут, где в нише за трубой Ната спрятала деньги, ведьмовскую тетрадь и тот самый перемещатель, благодаря которому она попала в этот мир — и тогда уже ее ничего не спасет. Нет ведьмы? Назначат новую.

— И что, позвольте узнать, тут происходит? — раздался ледяной голос из дверей.

Время словно остановилось. Замер солдат с кружевными панталонами в руках, толкаясь плечами, выползли из-за печки два мужика. Усатый, до того с откровенным удовольствием наблюдавший за бессильным отчаянием Натки, весь скривился.

— Опять вы? — гневно выкрикнул бледный от гнева и невыносимо прекрасный Валенуэль. — И опять рядом с моей женой? Вы мне надоели, господин офицер!

В руках альва сверкнул коротким серебряным всполохом клинок, и усатый, наконец, ожил.

— Угрозы представителю власти при исполнении? — недобро спросил он, набычившись.

— Ни в коем случае, — кротко ответил Валь. — Защита своей жены от надругательства. Ната, он тебе угрожал? Запугивал?

Отчего-то Нате было совсем не страшно за Валя, она интуитивно понимала, что он запросто усатому надерет зад. Клинок в руках альва выглядел опасно.

— И угрожал, и запугивал, — кивнула она. — Прибежал, кричал, что я ведьма. Велел своим людям громить дом. Стулья мне поломали, тарелки разбили, в белье копались. Мстит, видимо. Пользуется служебным положением.

У усатого вытянулось лицо — видимо, он сообразил, что его действия можно трактовать по-разному.

— Ложь! — выкрикнул он. — Мы ведьму искали!

— В горшке со щами? — зло прищурилась женщина. — Или среди моих панталон?

— Прошу во двор, господин офицер, — скучающим голосом предложил Валенуэль. — За свои действия нужно отвечать.

— Не при исполнении! — дернул кадыком офицер. — Некогда мне. Солдаты, уходим! Но я еще вернусь, альв. И тогда поговорим по-другому.

Но Валь не обратил на его угрозу ни малейшего внимания. Посторонился, выпуская спешно покидающих дом солдат, а потом шагнул к перепуганной Натке и распахнул объятья. Ната бросилась к нему на шею и разрыдалась от облегчения.

10. 

Натка и слишком много народу

Валенуэль сначала опешил от столь бурных проявлений эмоций, а потом прижал жену к себе и принялся успокаивать — уж как умел. Гладил по волосам, обещал, что всё будет хорошо, что он больше их не оставит. В нем всегда жила потребность о ком-то заботиться, кого-то защищать, быть героем для кого-то. Кто бы мог подумать, что свою судьбу он найдет в убогом трактире нищей человеческой деревни!

Что молодая женщина с темными как вишни глазами особенная — он понял сразу. Даже не потому, что его накормили явно иномирным блюдом. Нет, было в ней что-то возвышенное, утонченное. И в то же время дерзкое. Одевалась она не так, вела себя не так, ходила не так. Каштановые волосы гораздо короче, чем принято. Но особенно его восхитили ее уши — открытые, очень аккуратные и с несколькими сережками сразу. Так делали только альвы, люди, особенно деревенские, вообще редко носили серьги, разве что совсем уж высшее общество. А вот так, чтобы несколько сразу — он и вовсе никогда не видел.