Х 3

Человек в сером балахоне то ли появился внезапно, то ли шел рядом все это время. Просто в какой-то момент я осознал, что иду не один. В паре километров справа брела одинокая фигура в том же направлении, что и я.

Человек не выглядел опасным или интересным. Он просто шел рядом, ведь в этих бесконечных пустошах пара километров расстояния — считай плечом к плечу.

Человек не обращал на меня внимания, и я быстро потерял к нему интерес. Мы просто брели в одну сторону несколько… Не знаю, часов, дней, может быть лет или минут.

Человек слева был точной копией человека справа. Такая же чуть сгорбленная фигура, скрытая знакомым серым балахоном, полы которого стелились по земле. Тоже ничем не интересный спутник.

Остальные пять, нет, восемь людей, также не проявляли ко мне никакого интереса. Мы просто брели в одну сторону. Молча, размеренно, не обращая друг на друга никакого внимания. У нас у всех был путь, кажется, у меня даже была какая-то цель. Но я уже не помнил, зачем и куда иду. Можно было спросить об этом у неинтересных людей в сером, но не хотелось разговаривать.

Помню, что были еще двое, но они ненастоящие, правда очень интересные. И они тоже куда-то пропали.

Так мы и брели небольшой толпой в три десятка человек, все в серых балахонах. Мой был самым большим и оставлял на песке еле заметную дорожку. Не помню, откуда у меня взялось это тряпье, кажется, оно всегда было на мне.

Внезапно люди слева начали отдаляться, а люди справа наоборот — приближаться. Я не хотел, чтобы они приближались, вдруг они начнут задавать мне вопросы и с ними придется говорить? Не хочу.

Я свернул немного влево и теперь мы вновь двигались все в одном направлении. Так приходилось делать уже несколько раз, чтобы прийти именно туда, куда мы все идем.

Эфир в источнике закончился, как и запасные резервуары. Но меня это не слишком заботило. Я знал, что невозможно лишь вернуться обратно. Но если ты уже идешь, то обязательно попадешь куда надо. А мне очень надо туда попасть. Вроде как. Наверное. Не знаю.

— Ты запутался, — произнесла Элис с нотками печали в голосе. — Раньше все было просто и понятно. Был ты и восьмой сектор. Не было плохих и хороших, только ты и враги вокруг.

Я косо взглянул на копну алых волос, пробежался взглядом по идеально белой форме младшего инквизитора, заглянул в светящиеся искры зеленых глазных имплантов. Даже не знаю, что меня раздражало больше в этой всей такой правильной девушке. Ее писклявый голосок или нотки заботы в голосе.

— Раньше твой мир был черно-белым, — продолжала она. — А теперь все изменилось. Стало сложнее.

— Не был он никогда черно-белым, — пробурчал я, хотя пересохшие губы даже не дрогнули. — Он был просто черным. Иногда черно-красным. Но белого в нем не было нихрена.

— Восьмой, — с усмешкой произнесла она. — Не надо. Не пытайся казаться меньше, чем ты есть на самом деле. Мы оба знаем, что это не так.

— Ты ничего обо мне не знаешь.

— Как и Мать. Как и все остальные, как и ты сам. И в этом наша единственная надежда. Если они окажутся правы в своих предположениях, то никто не выживет.

— О чем ты?

— Восьмой, — голос Элис внезапно стал серьезным. — Ты человек. В любое время и в любом обличье, ты человек. Это то, что они попытаются отнять у тебя в первую очередь. Помни кодекс инквизитора.

— Кодекс — срань.

— Срань — это люди, а не кодекс, — кажется, этот разговор у нас уже был. — Служить и защищать. Быть образцом для других граждан. Верить в город и правительство. Если бы все люди жили по кодексу, восьмого сектора бы не было.

— Быть образцом, — усмехнулся я. — Да, посмотри. Из меня отличный образец получился. Но из тебя гораздо лучше, пискля. Признаю, ты лучший инквизитор, которого видел восьмой сектор. Пришла и сразу сдохла. Отличный пример для всех восьмерок. Мэр должен тобой гордиться.

— Болван, — вздохнула Элис и замолчала.

Дальше мы шли в тишине. Я и несколько десятков людей в выцветшем тряпье. Иногда я засыпал прямо на ходу, но стоило проснуться — все оставалось прежним. Пустоши, пустоши, пустоши. Иногда темные, иногда освещенные размытым маревом солнца. Но сути это не меняло.

После разговора со странной мертвой инквизиторшей накатили воспоминания. Почему-то сразу захотелось приблизиться к одной из сгорбленных фигур в сером и свернуть ей шею. Но я поборол это желание. Бессмысленная трата сил.

Потому просто продолжал идти. Мысли неохотно возвращались к сраному кодексу инквизиторов, составленному дегенератами для дегенератов. Я хорошо его изучил в свое время, когда проходил курс обучения в стенах департамента. Тексты настолько оторваны от реальности, что скорее напоминали идеалистичную пропаганду. Не удивлюсь, если писал его какой-то фанатик в розовых очках, который окружающий мир видел только на картинках.

Внезапно что-то изменилось. Я даже не сразу сообразил, что окружающий меня зной, казавшийся чем-то вечным и непоколебимым, неожиданно разбавился сладковатым ароматом. Этот запах навевал какие-то приятные воспоминания, одновременно заставлявшие собраться и приготовиться к неожиданному нападению.

И оно не заставило себя ждать. Я почувствовал касание холодного металла к горлу, хотя все это время продолжал брести вперед.

— Ты перестал всматриваться в тени, восьмерка, — раздался тихий шепот у меня над ухом. — Большая ошибка. А в восьмом секторе у всех ошибок равная цена. Смерть.

— Ну напугала, так напугала, — усмехнулся я. — За какую ошибку тогда расплатилась ты?

— За то, что связалась с тобой, — фыркнула Йулл и наконец убрала клинок от моего горла.

Я так и не остановился, продолжая брести. Рядом зашагала высокая зеленоволосая девушка. Прямо на глазах он втянула лезвие клинка в запястья, но модифицированные киберимплантами ноги продолжали упруго пружинить.

Я не любил, когда она активировала их. Из-за этих модификаций девушка становилась выше и приходилось смотреть на нее снизу вверх. Крайне непривычное и оттого раздражающее чувство.

— Надо было думать, когда подрядилась стать цепным псом Неоякудза.

— В договоре с узкоглазыми не было пункта о том, что мне придется сражаться со сраным Черным Дьяволом.

— Клинок Неоякудза способен только беспомощных восьмерок потрошить?

— Жаль я не вскрыла тебе глотку, когда была такая возможность.

— И кто бы тогда отомстил за твою смерть? К тому же, не вскрыла бы, не тешь себя иллюзиями.

— А что еще мне остается, восьмерка? Твоими стараниями, между прочим. И твоего дружка.

— Ты сама виновата в своей смерти, Йулл. Каждый сам по себе, каждый сам за себя. Всегда. Просто ты оказалась слабей.

— А когда ты сам будешь подыхать, то скажешь о себе так же, лицемер говняный?

— Да, — честно ответил я.

— Не чувствуешь, что в этой обосранной самой Слепой Сукой системе координат что-то неправильно? Дерьмом несет от такого порядка вещей.

— Может и так, — я хотел безразлично пожать плечами, но передумал. Незачем расходовать энергию на такой бесполезный жест.

— Вот бы все изменить, да? Не для нас, так для других. Вот бы нашелся человек, способный взять на себя все тяготы мира и всех спасти. Что бы другим не пришлось всю жизнь бегать наперегонки со смертью в поисках силы. Например, какие-нибудь маленькие химереныши смогли бы тогда жить счастливо.

Кажется, я на мгновение сбился с шага. Или мне показалось. А Йулл продолжала насмешливо идти, пружиня своими киберногами.

— Не старайся казаться хуже, чем ты есть, восьмерка. Однажды ты уже показал хрен целому миру. Отказался от всего, защитив слабого. И слабый выжил, несмотря на правила этого дерьмового мира. А ты стал изгоем и преступником.

— Я воспользовался своим правом сильного и сделал то, что захотел.

— И сейчас собираешься это повторить. Снова бежишь спасать девчонку, которая тебе никто. Почему? Потому что она напоминает тебе фальшивую дочь из фальшивых воспоминаний?

— Тебе какое дело, мертвый ассасин мертвой организации?