Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 30 из 79

Глава 11

Всякий раз, когда вас спросят, можете ли вы сделать работу, скажите им:

«Конечно, я могу!» Затем начинайте действовать и выяснять, как её сделать.

Теодор Рузвельт

— Поваляйся пока, тебе надо отдохнуть, — Эмиль усадил меня на низкий широкий диван и плюхнулся на диван напротив. — Доктор сказал, что нормально все у тебя, он следил по мониторам и до пиковых значений докручивать не стал.

— И сколько я выдержал? — слабым голосом проговорил я. Развлечение, конечно, на любителя. То есть, сначала было даже в чем-то забавно, будто на карусели крутишься, вжимает так в эргономичное ложе, немного захватывает дух. Но потом стало как-то не до смеха. Будто меня придавило бетонным блоком, на который каждый следующий круг подкладывали еще кирпичей. Казалось, что лицо сползает куда-то за уши. В глазах то темнело, то прояснялось...

— Там же экранчик в кабине, ты сам-то не видел разве? — удивился Эмиль.

— Природа меня тоже интеллектом не одарила, — огрызнулся я.

— Одиннадцать, — с гордостью заявил Эмиль. Будто это он какой-то рекорд побил. Или в споре выиграл. — Это очень много, почти нереально для новичка. Меня в первый раз вынесли на пяти, это сейчас я нормально держу девятку. Но одиннадцать с первого раза... Ты силен!

— Слушай, если надо было всего семь, то нафига было дальше то крутить? — я пошевелился, чтобы избавиться от ощущения, что меня размазало тонким слоем по поверхности дивана. В общем-то, уже вроде не так все плохо... Руки-ноги шевелились по крайней мере.

— Ну... мы поспорили, — виновато объяснил Эмиль. — Ты семерку вообще сделал как космонавт, играючи. Костя сказал, что случайность. А Стас удивился. Он смотрел, что там с твоим ливером происходит, чтобы в случае чего остановить. Ну и... В общем, ты уникум, мы просто не могли не проверить. Ты бы, наверное, до пятнадцати был в сознании. Но нам в рейд, так что в лазарете валяться некогда.

— И что, кто выиграл? — язвительно спросил я.

— Я, конечно, — Эмил расплылся в довольной улыбке. — Я с самого начала в тебя верил.

— Кстати, я хотел спросить... — я попытался сесть, но передумал. — А зачем перегрузки-то? Мы на каких-то истребителях будем летать?

— В зонах каппа и дзета есть области пиковой гравитации, — ответил Эмиль. — Штука не самая опасная, но может с непривычки вырубить, а там живность неприятная обитает. Мушкетер в дзете погиб. Накрыло кувалдой сначала, а потом полоз вылез. Кто же мог знать, что так именно будет...

Вот теперь на лицо его набежала темная тень. Досада, грусть, растерянность.

Я молчал. А что тут скажешь? Отлично понимаю, как это — утром ты вместе завтракаешь и обмениваешься черными шутеечками за двести, а после обеда волочешь на себе мертвое тело, которое еще пять минут назад было твоим товарищем.

Се ля ви, как говорится. Такая работа.

Боевой состав на передовой науки делился на звенья по девять человек. Именно в таком количестве разрешалось заходить на территорию «границы тридцать два».

У каждой «девятки» было свое «поэтическое» название. «Вереск», «Нимфа», «Двенадцать» и «Крабы». Я попал в команду под названием «Нимфа». Постарался как можно быстрее их всех запомнить.

Рыжий Эмиль Коровин по прозвищу Летяга.

Белобрысый Костя Пахомов, единственный из всех настоящий ученый, кандидат наук. Правда филологических, так что здесь он числится таким же младшим научным сотрудником, как и все другие прочие.





Вася Зубрава, длинный, нескладный, похожий на гибрид кобры и морячка Папая.

Светка Кукрина, на вид — сущий оранжерейный цветочек, глазки кукольные, кучеряшки трогательные. Невысокая, крепенькая. Сиськи такие... Внушительные...

Гоша Пахомов, родной брат Кости, старший. Вообще не похож. Волосы темные, глаза чуть раскосые. И угрюмый такой, неразговорчивый.

Лада Мирносова. Если бы не сказала, что она девушка, я был бы уверен, что это мужик. Бритая налысо, мускулатура как у Шварцнеггера.

Стас Окунев, штатный врач, это он сидел за монитором и следил, чтобы я кони не откинул в центрифуге. По основной своей специальности — реаниматолог, впрочем, по нему было заметно. Почему-то большинство реаниматологов-анестезиологов — здоровенные мужики с рожами убийц, пиратов и прочих асоциальных элементов. Вот и Стас был таким же. Прозвище тоже сразу запомнил. Палтус.

И восьмой — Кирилл Мбвана. Черный, с ярко-синими глазами. Впрочем, никакого даже едва заметного акцента. Мама русская, папа — танзаниец. А еще у него самое нетолерантное прозвище — Обезьяна.

Ну и я девятый, получается.

Выход был назначен на завтрашнее раннее утро, так что сегодня мне устраивали инструктаж в ускоренном темпе. Ну и снарягу подгоняли.

Из брони в «дзету» полагалась только легкая каска, остальное, как мне сообщили, там без надобности. Серое термобелье и невесомый ярко-оранжевый комбинезон из непонятной какой-то ткани, похожей на ощупь на плащевку. Из оружия мне выдали внушительных размеров тазер и малую микроволновую пушку, смешную фигню, будто скрученную из нескольких мотков проволоки. Пулевого на этот выход нам, опять же, не полагалось. Не тот случай, мол, потом поймешь, салага.

Штука на руке — это было сразу все в одном — средство связи, автовпрыскиватель стимулятора и антидотов и монитор состояния. Внутри «границы тридцать два» они могли связываться только друг с другом, потому что с внешним миром никакая связь не работала. Только визуальная, и то не везде.

Очень длинный получился день. К вечеру мне казалось, что я на базе уже неделю как минимум. В меня попытались впихать за эти сутки столько всего, что голова пухла от самых противоречивых сведений. Ну, то есть, они может и не были противоречивыми, вот только в моей голове пока что представляли собой сплошную какофонию. Ну и не верилось в это все, конечно.

Туман всегда приносит чудовищ.

Не прикасаться к предметам синего цвета.

Только камни всегда то, чем кажутся.

Идти только по левой сторон колеи.

И еще два десятка таких же малопонятных правил. Но на закуску — любое правило может в любой момент измениться.

В общем, маскируйся как следует, в случае неведомой жопы — ищи укрытие. Не знаешь, что это, — не трогай.

Движется к тебе — стреляй.

Изучена вся эта аномальная область была довольно слабо. Условно исследованную часть поделили на сектора, близкие по происходящим там неприятностям. И обозначили греческими буквами. В каппе и дзете то и дело менялась гравитация. Обычно не очень сильно, до двух — двух с половиной джи, но иногда случалась «кувалда», когда вдруг долбило очень сильной перегрузкой.