Страница 16 из 17
Среди собравшихся нелюдей Бульгун заприметил и Нимфею, которую оперативно оповестила одна из кикимор, та, которая самая молодая, прежде уже сбегавшая с докладом к Стопарю.
Нимфея, в отличие от своей матушки, узнав о похищении оной, не стала как последняя в прошлый раз, впадать в длительный обморок, а примчалась на всех парах к отчему болоту и стала хлопотать вокруг хворого папаши.
Прибытие на болото Поставца лесные полуночники восприняли как знак того, что похищении Омелии – событие крайне неординарное и сугубо государственно важное. Зеваки и ротозеи приготовились приобщиться к делу государственной важности, однако все пошло не так, как они ожидали.
Дабы сузить круг посвященных в тайну великую сию до минимума, теремной Поставец, на правах официального главы тайного народца, распорядился временно покинуть болото и прилегающие территории в радиусе версты всех, включая обитавших здесь кикимор, за исключением узкого круга избранных. В узкий же круг вошли сам теремной, леший Бульгун, болотница Нимфея, атаман злыдней Стопарь, водяной Тритоха (надо сказать, довольный до чертиков, оказанной честью), жена водяного Ундина и, собственно, главный свидетель и потерпевший, болотник Зыбун. Распорядитель Копуша, в виду его не особой нужности при мозговом штурме, был направлен на указанный периметр контролировать подходы к месту собрания и пресечения попыток несанкционированного приближения других любопытных нелюдей.
Удостоверившись, что все лишние глаза, уши и длинные языки удалились на указанное расстояние, Поставец без объявления совещания открытым, обратился к Зыбуну.
– Ну-с, поведай мне старый друг, как это ты профукал бедную Омелию?
Теремной был рассержен на Зыбуна и, шагая к болоту, предвкушал как сейчас пропесочит того, устроит моральную взбучку и задаст психологическую головомойку. Увидев же в каком угнетенном состоянии находится болотный, к тому же ещё и здорово побитый, вся злость на него у Поставца мигом улетучилась. Остался только небольшой осадок досады.
– Как-то так, – вздохнул Зыбун и непроизвольно сплел между собой несколько щупалец, что означало у болотных высшую степень печали и растерянности.
– Ладно тебе тужить раньше времени, – подбодрил друга Поставец, и ткнув пальцем в небесную высь, где лучилось ясно-солнышко, добавил. – Уже не утро!
Любой человек в такой ситуации сказал бы – «ещё не вечер», но у нелюдей на все случаи жизни, как мы с вами уже не раз убеждались, были свои присказки, порой прямо противоположные людским, но зачастую имеющие один и тот же смысл, подтекст и концепцию. В общем – уже не утро!
– Черти нагрянули целой кодлой. Омелию схватили. Я схватился с ними… – стал оправдываться Зыбун перед Поставцом, почему не уберег наяду, но теремной остановил его.
– Мне происшедшее в общих чертах твой зятек по дороге сюда поведал. Так что не будем переливать из пустого в порожнее, займемся делом. Где книга, Бульгун?
– Вот она!
Леший подал Книгу Мертвых теремному.
Тот пошептал над книгой семь тайных заклятий, снимая с неё все печати и положил фолиант на кочку рядом с болотным.
– Надеюсь за прошедшие сотни лет не позабыл мертвый язык, коим начертаны письмена на её страницах?
– Надеюсь, – без особой уверенности ответил Зыбун, переворачивая щупальцем обложку книги, искусно обитую шкурой реликтового дракона. С учетом совсем недавнего сотрясения содержимого его мудрой головы опасения были небезосновательными.
Болотный пролистнул несколько десятков плотных папирусных страниц, отороченных крокодильей кожей и остановился где-то посередине книги.
– Вот здесь, насколько я помню, я закончил чтение в тот самый последний раз. Когда это было, Поставец, не помнишь?
– Да уж почти с полтысячелетия минуло, ежели не больше – откликнулся теремной. – Давай, друже, не отвлекайся, ищи нужную главу мертвецких откровений.
– Угу!
Болотный сосредоточенно, как школяр перед экзаменом в крайнюю ночь, склонился над книгой. Через его плечи стали заглядывать все присутствующие, включая Поставца. Несмотря на то, что никто кроме болотника не знал мертвого языка, всем было до смерти интересно хоть одним глазком увидеть чудные письмена. А посмотреть там было на что.
Этот мертвый язык, называемый в разных частях света по-разному: где «блатынью», из-за того, что его могли читать только особенные существа и то по большому блату; где «немэнибэникукарекским», потому как на нем практически никто ни мэкал, ни бэкал, ни кукарекал; а где и «лекаревским», ибо даже опытные лекари и знахари, с медицинским спиртом и образованием, и те не всегда могли в нем правильно прочитать сакральные руны-иероглифы-закорючки-буковки. Все дело в том, что в мертвом языке или в языке мертвых, кому как угодно, помимо нескольких уже забытых, было намешано многое из языков и ныне здравствующих, причем многих и в случайной последовательности. А, всем известно, сколько языков, столько и видов письменности. Теперь представьте себе, что творилось на страницах Книги Мертвых. Если бы мы с вами тоже заглянули через одно из восьми плеч болотника, то увидели бы название очередной главы, разборчиво написанной на кириллице. Сам текст с красной строки уже начинался латиницей, плавно переходившей на следующей строке в арабскую вязь, которую полагается читать справа налево. Следующая строка – древнеегипетские иероглифические письмена. Следующая строка – протоармянский закругленный алфавит. Следующая строка – китайская грамота. Следующая строка – тевтонские руны. Затем – индуистско-ведические брахми и кхароштхи, причем где там брахми, а где кхароштхи, сам индо-ведуны затруднились бы сказать. А дальше – сразу несколько строк на великом и могучем эфиопском трансформационно-слоговом языке. Потом – ассиро-вавилонянской клинописью. Следующая строка – финикийские, режущие глаз, каракули. Сразу за ними – консонантный иврит с кучей диакритических знаков. Там опять иероглифы, только теперь самурайские. Потом – хеттская рисуночная письменность. Помимо вышеуказанных алфавитов дальше в Книге Мертвых построчно были представлены следующие языки: древнеливийский тифиаг, кельтское огамические письмо, письмена чероки, звучание которых никогда не совпадало с оригиналом, либерийское слоговое ваи, спиральные идеограммы феста, фиванские руны гонория, ещё называемые алфавитом ведьм, концептуальные символы системы хобо, тайная азбука допотопных морзей и даже рельефно-точечный алфавит незрячих брайлей. И ещё много-много языков, письмен и алфавитов. В общем всех языков и не перечислить, коими была написана книга, которую сейчас штурмовал полуконтуженный болотник.
Однако Зыбун не подвел. Несмотря на недомогание, болотный довольно быстро нашел необходимый абзац нужной страницы надлежащей главы.
– Вот оно! – воскликнул болотный и углубился в чтение. Перелистнув страницу он прочитал ещё несколько невообразимо непонятных строк, и задумчиво забарабанил щупальцами по книге: – Эге-ге! Вот видимо из-за чего Омелия находила каждый раз причину, чтобы я дальше двенадцатой главы не продолжил читать, а потом и вовсе тебе, Поставец, запретила приносить книгу на болото, якобы беспокоясь за её сохранность.
– Да говори уже, в чем дело Зыбун! Не томи! – потребовал теремной, чувствуя, что сейчас они станут обладателями некоей ужасно страшной тайны.
– Она просто не захотела, чтобы мы с тобой узнали её тайну и не стали носителями опасной информации, – пробормотал болотный, продолжая вглядываться в запредельные письмена.
– Ну, ну, ну, дурак старый, да говори скорее, ну доводит же нелюдей до белого каления! – не стерпела уже даже Ундина.
– Кикимор я не понимаю, – сурово зыркнул на водяниху Зыбун. – Убери её Тритоха!
– Ну правда, чего-тянешь-то Зыбун, говори уж! – заинтригованный не меньше других воззвал к тестю Бульгун.
– Я лучше прочту.
– Дак читай! – почти крикнул Поставец, сдерживаясь, чтобы не отвесить старому дура… другу хорошей затрещины.
– Читаю, – произнес невозмутимо Зыбун и начал водить щупальцем по прыгающим и извивающимся строчкам единственного на три мира манускрипта.