Страница 58 из 65
— Услышала, мой господин… Само…, — сбилась жена. — Я никуда отсюда не поеду. Я так решила.
— Да что с тобой? — начал закипать князь. — Тут война, вообще-то. Ты погибнуть можешь.
— Ты тоже можешь погибнуть, — пожала плечами Людмила. — А если ты погибнешь, я по старому обычаю все равно на твоей могиле удавлюсь. Мне без тебя жить незачем.
— Да ты спятила!— побледнел Само, который тоже знал об этой милой особенности семейной жизни у славян. Это случалось не слишком часто, но случалось. — Ты же моего ребенка носишь! Ты и его убить хочешь?
— Чистая душа сразу в Ирий попадает, — пожала плечами Людмила. — И мы там все вместе будем. Так зачем мне здесь без тебя мучиться, муж мой?
Эта убийственная логика напомнила Самославу, что здесь люди мыслят немного иначе, чем он привык в своем двадцать первом веке. Человеческая жизнь не стоила здесь ровно ничего, а потому тут было совсем иное отношение к смерти, более спокойное, что ли. Смерть была частью существования, причем ее непременной частью. Каждой женщине приходилось хоронить свое дитя, и не один раз. Потому и сердце покрывалось коркой, которая защищала его от этого безумного горя.
— Уезжай, прошу, — взмолился ее Само. — Я же люблю тебя. Ты что, не понимаешь?
— Тем более не поеду, — жена обвила руками его шею и прижалась к нему. — Не гони меня, все равно не брошу.
— Да что ж ты такая упрямая у меня оказалась, — расстроился Само. — А ведь как все хорошо начиналось… Я уже и не знал, какому богу молиться…
— Как это не знал? — широко раскрыла прекрасные глаза Людмила. — Ты же главный ведун в племени! Мы все молимся Перуну, Яровиту и богу огня Сварожичу. Ты же сам недавно жертвы им приносил!
— Забудь. Это я так… — задумчиво махнул рукой Само. Идиоматические выражения из далекого будущего здесь тоже заходили с большим трудом. — Ладно, горе мое. Но как осада начнется, чтобы из терема ни ногой!
И, не обращая внимания на сверкнувшие удовлетворением глаза жены, пошел на двор. В крепости шли последние приготовления. Шесть сотен отборных бойцов проверяли оружие, кузнецы стучали по наковальням, готовя наконечники для стрел, а Лют, поминающий всех богов разом, заводил в ворота последние телеги с зерном. Сегодня утром из города уйдут дети и бабы. Все, кроме Людмилы и еще двух десятков жен воинов, которые наотрез отказались покидать своих половин.
Лют и Горан встали перед своим князем, испытующе глядя на него. Они получат последние указания, а потом расстанутся на месяцы. Дальше они уже сами…
— Лют, на тебе бабы и дети, — начал Само.— Уводи их на юг и спрячь. Сделай так, чтобы еды хватило на всех. Что хочешь, делай. Если какой староста противиться станет, или еду зажмет, ставь моей властью другого. Если кто мешать будет, режь без жалости.
— Теперь ты, Горан, — пристально посмотрел на могучего бойца Само. — Делай все ровно так, как я тебе говорил. Никаких прямых сражений. Только нападения исподтишка. Режете тех, кто пошел посрать, бьете их стрелами, когда пойдут охотиться, не даете спать ночами. Воюй хитростью, сбереги наших людей, брат. Не рискуй понапрасну. Помни, что место храбреца — в могиле, а нам с тобой еще внуков вырастить нужно будет. И вот еще что. Если город возьмут, значит, нам конец. Уходите в Соляной городок и обживайтесь там. Вдовам вешаться не давайте, пусть вторыми женами к выжившим идут. Лют пусть владыкой рода будет. Горан, ты — его правая рука. Такова моя воля.
Два крепких мужика смотрели на парня, что годился им в сыновья, и не находили слов. Оба кивнули головами и обняли своего князя, в смерть которого они не верили ни на полмизинца. Уж слишком продуман был владыка для того, чтобы взять, и просто так погибнуть. Тем более, что жена, в которой он души не чаял, с ним осталась. Значит, чует женское сердце, что рядом с мужем она в безопасности будет.
— Все исполним, княже, — ответил Лют за двоих. И повернулся к Горану: — Пойдем, брат, спешить надо. Тебе баварцев на броде встречать, а мне баб с детишками в леса уводить.
Ворота крепости затворились за ними на долгие месяцы. А в городе продолжалась деловитая суета, которой командовал ковыляющий на искалеченной ноге Деметрий. Он лично пересчитал каждый мешок с зерном, каждую рыбину и каждую кадушку с салом и соленым мясом. Он, казалось, обнюхал каждую стрелу и копье, дернул не по разу каждый ремень и проверил запасы жил на тетиву.
— Мой герцог, — подошел он через пару дней. — Я воевал двадцать лет, и признаюсь честно, я еще никогда не видел, чтобы город был настолько готов к осаде. А о таком и мечтать не мог, — и он показал пальцем на небольшой домик с дощатой дверью, в которой было вырезано кокетливое сердечко. Их было два десятка по всему городку.
— Так ведь жара на улице, — непонимающе посмотрел на него князь. — Мы же тут от поноса передохнем быстрее, чем от баварских копий. И проследи, чтобы никто воду не пил прямо из колодца. Только после кипячения.
— Такого я даже в армии императора не встречал, — честно признался тагматарх. — О старых временах остались только легенды. Про воду с уксусом, про воинские лагеря, где палатки стояли по ниточке… Да, дьявол меня возьми, у вас же тут именно так дома стоят! Я только сейчас понял, что меня беспокоит,— он смотрел на Само с суеверным ужасом. — Я сражался вместе со склавинами плечом к плечу, я сражался против склавинов, но я никогда не видел ничего подобного. И даже не слышал о таком. Они же гадят там, где едят. Герцог, вы кто?
— Я — князь Самослав, — просто ответил князь. — И нас с тобой ждут великие дела, Деметрий.
— Не сомневаюсь, — буркнул отставной тагматарх. — Есть еще кое-что… Не знаю, важно ли это…
— Говори, — кивнул Само.
— Рыба, которую вы едите…, -замялся воин. — Мне кажется, она тухлая.
— Привыкнешь, — махнул рукой князь. — Вот лук и чеснок вырастим, и ешь вприкуску. Всю вонь напрочь отобьет. Это ты нашу рыбу раньше не ел, когда соли не было. Тогда она и впрямь тухлая была.