Grace. Автобиография

В 1982 году Брюс предложил мне провести фотосесию в память о легендарном пионере фотографии Эдварде Уэстоне. Тысячи претендентов собрались на кастинг в Белпорте, Лонг-Айленд, – нынешнем месте жительства Брюса. У него под рукой всегда была рабочая группа, в которой Дидье отвечал за прически, Бонни Малер – за макияж, а Джон Райман, местный художник, возводил декорации. Соорудили задник из холста, который имитировал самодельную передвижную студию Уэстона. Гибкая студентка-танцовщица Натали с темными миндалевидными глазами (в реальной жизни – подруга парня, игравшего роль Уэстона в нашей постановке), которая никогда прежде не пробовала себя в модельном бизнесе, была выбрана на роль Тины Модотти, ассистентки и возлюбленной Уэстона. Семнадцатилетняя пуэрториканская модель Талиса Сото должна была сыграть Чарис, его партнера и жену. Среди других персонажей значились молодая девушка Шелли; пожилая дама Джоли, хозяйка антикварного магазина на Бликер-стрит; мужеподобная женщина из местных по имени Бетти (она же родная тетка Шелли) и целая группа юношей.

Для меня это была самая мощная фотосессия из всех, что мы когда-либо делали вместе. Брюс боготворил Уэстона, считая его мифическим персонажем, который заслуживает того, чтобы построить вокруг его личности целый сюжет – пусть даже и сюжет фэшн-истории. Великий мастер был настолько предан фотографии, что его пальцы почернели от вечного погружения в химические реактивы.

До этого мне, как стилисту, ни разу не приходилось работать с мужчиной-моделью «ню» – если это можно назвать работой. Жгучий красавец, американец Брюс Халс, который изображал Уэстона, должен был взобраться на дерево и там позировать для портрета, а я стояла внизу и слушала, как Брюс говорил ему:

– Слушай, парень, ты так красиво там смотришься. Не мог бы ты снять рубашку? – И к моим ногам летела рубашка. – Вот, теперь отлично. Может, снимешь еще и брюки? – Мне на голову падали брюки. Наконец прозвучало: – А трусы?

Тут мне пришлось опустить глаза, дожидаясь, пока на землю спланируют мужские плавки.

Брюс сделал мне на память прекрасный фотоальбом с той сессии. Это, наверное, моя самая заветная коллекция.

– Знаешь, – сказал мне как-то Брюс в 1983 году, – есть один художник, Эндрю, он мне ужасно нравится. Он живет в Мэне. Его картины написаны бледными, как бы размытыми красками. Может, попробовать сделать фотографии в таких же тонах, как полотна Уайета?..

И он начал рассказывать историю трех поколений художников Уайетов – Эндрю, его сына Джейми, который жил по соседству, на Монеган-Айленд, и отца Эндрю, Ньюэлла Конверса Уайета, который делал оригинальные иллюстрации для книги «Остров сокровищ». Брюс провел много времени, работая в доме Эндрю и пытаясь воссоздать рассеянный свет, характерный для картин мастера. Мы почувствовали себя избранными, когда нас пригласили на маяк, куда Эндрю иногда от всех сбегал. Зайдя внутрь, мы будто ступили в одну из его картин: белое пространство и развевающиеся от ветра занавески на окне.

Когда мы уже собирались уходить, Эндрю обернулся ко мне и сказал:

– Я бы хотел написать ваш портрет. Как долго вы пробудете в Мэне?

Я почувствовала, что стоявший рядом Брюс близок к обмороку.

– Это же мечта, Грейс, – прошептал он. – Ты должна остаться.

Но я, идиотка – в то время как мне оказали такую честь! – отреагировала чисто по-английски, сказав, что «должна вернуться в офис к понедельнику».

В 1984 году Беа Миллер решила посвятить декабрьский номер Vogue «классической англичанке». Мы с Брюсом решили сделать историю в духе великого фотографа Сесила Битона в сельских садах, принадлежащих двоюродной бабушке Патрика Кинмонта, художественного редактора журнала. В памяти еще были свежи воспоминания о волшебной съемке, которую мы провели чуть раньше во французском загородном поместье Карла Лагерфельда. Она была задумана как рекламная кампания первой собственной коллекции Лагерфельда, выпущенной под его именем, и фотографировали мы в сказочных лесах, окружавших его замок в Бретани.

В память об Эдварде Уэстоне, с Талисой Сото и Брюсом Халсом, Белпорт. Фото: Брюс Вебер, 1982.

Обе модели, Линда Спирингс и Линн Кестер, были высокими, гибкими и темноволосыми, настоящие феи. Одежду нам предоставили роскошную – хотя, возможно, не совсем в стиле Брюса. Он, конечно, предпочел бы снять в лесах обнаженную натуру. Между тем дамы – представительницы компании Лагерфельда все больше нервничали, замечая, что высокие каблуки и ювелирные украшения, которые дополняли наряды на подиуме, не присутствуют ни на одной фотографии. Чтобы тактично убрать их со съемочной площадки, Брюс предложил им пойти и поискать каких-нибудь мужчин, чтобы разбавить ими фотографии. Тем временем бродивший по лесу Дидье нашел огромный пень, покрытый мхом и плющом, тут же соорудил из них шляпу и водрузил этот головной убор на голову модели.

Теперь все выглядело очень сюрреалистически и таинственно. Сотрудницы Лагерфельда вернулись, честно выполнив задание Брюса и приведя двоих мужчин, которые путешествовали автостопом. Один из них оказался французским солдатом с бритым черепом, другой – ничем не примечательным пареньком из местных. От увиденной сцены «новобранцы» растерялись. Видимо, они уже мысленно готовились к оргии.

– Ты сможешь сделать им костюмы из плюща? – с нетерпением спросил Брюс.

Я выполнила его просьбу – нарядила мужчин прямо поверх нижнего белья (считаю нужным это отметить). К сожалению, в результате фотографии так и не пригодились, хотя мне они были очень дороги, да и Карлу пришлись по душе. Их заменили скучнейшими снимками с подиума.

Пока готовилась эта съемка в лесу, мы с Дидье наблюдали, как бабка Патрика составляет гербарии из своих садовых цветов – она сохраняла их глицерином, – и нам в голову пришла идея использовать некоторые из них в фотографиях. В результате получилась потрясающая романтическая история с выцветшими, слегка пыльными розами, которые были приколоты к старомодным английским платьям или, перепутанные с лентами тончайшего тюля, вставлены в волосы. Я даже забыла о панике, которая охватывала меня всякий раз при виде моделей, забирающихся прямо в драгоценный бабушкин розарий.

Вернувшись в редакцию Vogue, я терпеливо ждала снимков. Но Брюс решил сделать собственный макет, представив его в виде альбома Битона. Так что в итоге мы получили коллажи с вырезанными и наклеенными фотографиями моделей – и никакого намека на удивительную атмосферу сада.

– Это не то, что я ожидала, – ровным голосом произнесла Беа Миллер, когда увидела их. Я была вынуждена с ней согласиться. Правда, потом Брюс все же прислал первоначальные, неискаженные фотографии, но, поскольку чувствовал себя обманутым как художник, какое-то время со мной не разговаривал.

Позже мы помирились, и один из первых букетов, который я получила, когда начала свою короткую карьеру у Кельвина Кляйна после ухода из Vogue, был именно от Брюса и Нэн.

О Дидье

Глава Х,

в которой Грейс узнает, что любви не бывает без лака для волос

Наши отношения с Дидье становились все более серьезными. Впрочем, я не настаивала на браке. Все-таки у меня не очень удачный опыт в этой области. Да и Дидье к институту брака относился настороженно. Вообще, если он хочет быть с кем-то, так оно и будет – но только по его желанию, а не по принуждению.