Страница 8 из 25
— Утро было не слишком подходящее для прогулок. Время от времени, по-моему, шел дождь. По крайней мере, с семи часов, когда я встал, — вполголоса заметил Зентек.
— Да. Меня немного намочило, но я не могла сидеть на месте. Вы понимаете это ощущение: меня «носило» по городу.
— Понимаю. Это понятно в такой ситуации. А в какой кондитерской вы были? Я не предполагал, что в такое время в Варшаве можно где-нибудь позавтракать, кроме как в вокзальном буфете. Кафе открываются гораздо позже.
— Я была в отеле «Савой», внизу, на аллеях Ерусалимских.
— Ах, да. Я забыл. Там открывают в шесть. А потом вы вернулись на вокзал?
— Да. Я зашла так далеко, что чуть не опоздала и должна была поймать такси, но успела. Я вышла на перрон и, когда увидела, что Марыся не вышла из спального вагона, пережила минутное облегчение. Я подумала, что, может быть, к счастью, она одумалась. Но она все-таки приехала. Подошла ко мне сзади и коснулась моего плеча. Мы сразу начали ссориться. Тем более что уже на перроне она сказала мне о своем решении. Тогда я взорвалась. Я жалею об этом даже сейчас. Она совершенно разбита. В конце концов это не ее вина, что он так поступил. Тысячи людей разводятся, и самоубийство не является единственным выходом, чтобы… — она замолчала. — Я не хотела сказать ничего плохого о профессоре Рудзинском, — быстро сказала она. — Это был очень, очень порядочный человек. Я мало встречала таких людей, как он. К сожалению, он не смог вынести этого удара. А я тоже не смогла помешать тому, что собиралась сделать моя сестра. Но как я могла это сделать? Я только в такси узнала, что Роман уже в курсе всех событий и она возвращается, чтобы окончательно его оставить ради того… Все уже свершилось.
— Вы по-прежнему отговаривали ее от этого шага?
— Конечно, отговаривала! Даже на перроне и в такси! Я верила, что еще можно что-то исправить. Я знала Романа и думала, что он был бы готов ее простить. К сожалению…
— Да. Благодарю вас. Если у меня будут еще какие-нибудь вопросы к вам, я смогу отыскать вас дома, правда?
— Да. Сейчас я заберу отсюда Марысю, и очень сомневаюсь, что мы сегодня куда-нибудь пойдем…
Капитан поднялся.
— До свидания.
Она чуть заметно поколебалась, а потом протянула ему руку.
Глава шестая
В прихожей Зентек остановился. Дежурный милиционер поднялся, как автомат, при его приближении.
— Эти две женщины могут свободно покинуть дом и взять с собой любые вещи, которые сочтут необходимыми, — сказал капитан. — После их ухода опечатайте дом и заберите ключи в комендатуру. Попросите их оставить и второй комплект ключей.
— Так точно, гражданин капитан.
— А впрочем, нет. Оставим им ключи и не будем опечатывать дом. Я только позвоню в Институт химии, чтобы приехали и забрали отсюда цианистый калий и другие химические препараты, которыми можно воспользоваться, как ядами, — усмехнулся он. — Скажите этим женщинам, что они могут приходить сюда, когда захотят. Мы не будем чинить препятствий.
— Так точно, гражданин капитан.
Зентек подошел к телефонному аппарату. Он соединился с Институтом химии и поговорил с директором. Потом набрал номер комендатуры.
— Вы должны быстро найти в городе таксиста с номером… — он замолчал, потому что дверь комнаты, где он разговаривал с Анной Страховской, открылась. Молодая женщина вышла оттуда, проходя, взглянула на капитана, стоящего с трубкой в руках, и вошла в комнату, где ждала ее младшая сестра.
— Алло! Алло! — нервно сказал человек на другом конце провода. — Это вы, капитан Зентек? Почему вы молчите?
Дверь в комнату Марии Рудзинской закрылась.
— Не всегда человек может говорить, когда хочет, — заметил Зентек. — Речь идет о водителе такси номер двадцать два — двадцать четыре. Пусть его найдут. Я хотел бы поговорить с ним через час в комендатуре.
— Это подозреваемый? — спросил голос. — Задержать его?
— Да нет, что вы! Из того, что мне известно, следует, что это самый невинный из всех водителей. Я хотел бы с ним поговорить о пассажирках, которых он вез сегодня утром с вокзала. Но ничего ему не говорите об этом, ладно?
— Все понял. Что еще, капитан?
— И передайте полковнику, что я зайду к нему с докладом в конце дня.
— Понятно: такси двадцать два — двадцать четыре, водителя через час привезти в комендатуру и сказать шефу, что будете у него перед концом рабочего дня.
— Правильно. Благодарю.
Зентек осторожно положил трубку на рычаг и постоял, задумавшись. Потом поднял ее снова и снова положил. С доктором следовало поговорить не по телефону. Он не любил этого. Впрочем, он, наверное, еще находится на вскрытии.
— Машина ждет у дома? — спросил он милиционера.
— Так точно, гражданин капитан.
— Хорошо. Доложите мне позднее, были ли люди из Института химии и забрали ли яды и уехали ли эти женщины.
— Так точно, гражданин капитан.
Зентек снял с вешалки свой непромокаемый плащ, надел шляпу и вышел.
На пороге он остановился и внимательно осмотрел замок. Французский. Мария Рудзинская говорила правду. Разумеется, говорила правду.
Но капитан Зентек был человеком педантичным и любил проверять любую полученную информацию.
Через двадцать минут он открыл дверь, снабженную табличкой: «ОПЕРАЦИОННАЯ».
Он заглянул туда, потом тихо вошел и остановился у порога. Доктор снял маску и выпрямился.
— Посторонним вход воспрещен, — весело сказал он. Потом повернулся к ассистентам в масках. — Все готово. Доведите дело до конца!
Потом он подошел к Зентеку.
— Ну что? — спросил капитан, оглядываясь, но стараясь при этом не смотреть на стол, на котором…
— Вам нужно срочно знать, что содержится в остатках пищи?
— Срочно.
— Тогда пойдемте. — Доктор указал ему головой на боковую дверь и направился вперед. В дверях он обернулся: — Впишите данные, продиктованные мной, в протокол и сразу дайте мне подписать. И прошу приложить туда результат анализа содержания желудка. Он уже должен быть готов.
— Все будет сделано, пан доктор.
Доктор и Зентек вошли в небольшую белую комнату, где не было никакой мебели, кроме стенного шкафа и ряда умывальников.
— Мы провели исследование. — Доктор снял халат, маску и начал мыть руки. — Все указывает на цианистый калий. Разумеется, смерть наступила мгновенно. Он ничего перед этим не ел, то есть не ел ничего в последние десять-двенадцать часов. Наверное, только ужинал. Обнаружен хлеб с маслом, яйцо и какой-то сыр, но это было уже очень трудно определить. Ужинал он, скорее всего, между девятью и десятью часами вечера.
— Алкоголь?
— Ни капли.
— Когда он примерно умер?
— Не раньше семи тридцати утра и не позже восьми! Хороший результат, не правда ли? Какая точность! — засмеялся он и начал вытирать руки.
— Значит ли это, доктор, что вы можете дать показания перед судом, не говоря «правдоподобно» или «со всей точностью»?
— О Боже! — вздохнул врач и повесил полотенце в шкаф, стоящий здесь же. — Если я говорю, что «не раньше» или «не позже», значит, могу дать такие показания даже перед всем народом!
Раздался стук в дверь. Вошел ассистент, несущий два листка бумаги.
— Протокол, пан доктор. А это анализ содержимого пробирки и содержимого желудка.
— Хорошо. Спасибо.
Доктор потер руки, взял поданную ассистентом ручку и размашисто подписал протокол.
— Можно это забрать?
— Пока не надо.
Когда ассистент вышел, доктор подал Зентеку оба листа. Капитан наклонился над ними, но через секунду поднял голову.
— Мне не приходилось никогда прислуживать во время мессы, — сказал он, — а здесь, как мне кажется, сплошная латынь.
— Правильно! — Доктор взял у него оба листка. — Следственный офицер, говорящий по латыни, сам был бы интересным объектом для вскрытия. Мы нашли бы в нем сокровища, которые и не снились Али-Бабе! К счастью, это пока нам не грозит. Если вы хотите, капитан, услышать то, что здесь написано, сказанное в простых, солдатских словах, то это звучит следующим образом: жидкость, собранная на столе, имела такой состав: чай плюс сахар, плюс цианистый калий. Часть этого коктейля оказалась в пищеводе, во рту и на губах профессора Рудзинского, послужив причиной того, что он немедленно расстался с этим лучшим…