Страница 15 из 25
Женщина вошла в комнату.
— Что он от тебя хотел?
— Да так, поговорить приходил. Капитан из Главной комендатуры. Комик какой-то.
Франек рассмеялся и укрылся с головой одеялом.
— Пусть мама подберет с пола сигареты, они упали. Теперь буду спать. Скоро нужно будет вставать на работу.
— На работу, — пожала она плечами. — За такую работу Бог Еву из рая выгнал.
— И правильно сделал, — Франек зевнул.
Глава десятая
Как полковник, так и его дежурный заместитель, заступивший в ночную смену, были в милицейской форме. Зентек положил шляпу на стул и вздохнул, потом достал платок и вытер вспотевшее лицо.
— Вижу, что вы уже набегались, капитан. — Полковник уселся и поставил локти на стол.
Его заместитель стоял у окна и тоже смотрел на Зентека. Оба они были явно чем-то заняты.
— Что ж, можно и так сказать, шеф, — сказал капитан, вынул блокнот и, не заглядывая туда, продолжил: — В игру могут входить трое подозреваемых, и, разумеется, следует принять во внимание и возможность самоубийства. Все трое подозреваемых имеют алиби.
— Значит, самоубийство? — спросил заместитель. — Нужно будет побыстрее найти решение этого вопроса. Это был известный человек, и завтра в газетах появятся некрологи. Дело уже получило достаточную огласку, весь город уже в курсе.
— Мне не хватает еще подтверждения алиби Марии Рудзинской. Я не знаю точно, выехала ли она из Закопане пассажирским поездом. Она могла, например, приехать скорым, который прибывает в Варшаву в пять утра, убить мужа, а потом сделать вид, что встретила сестру, выйдя из вагона. Она не ехала спальным вагоном до Варшавы, хотя на пути в Закопане воспользовалась именно им. Никто не видел ее выходящей из поезда…
— Это интересно.
— Весьма.
— А как она это объясняет?
— Я ее еще не спрашивал об этом. Час тому назад я проверил в «Орбисе» все данные. Но она утверждает, что знакомые проводили ее на вокзал в Закопане. Если она села в пассажирский, то должна была им и приехать.
— А не могла она как-то догнать скорый? На такси или каким-то иным способом?
— Нет. Ей пришлось бы ехать сто пятьдесят… — он заглянул в блокнот, — сто пятьдесят пять километров в час в темноте. Я подсчитал. Впрочем, у нее нет машины. Вряд ли бы она рискнула воспользоваться такси в подобной ситуации. Современные убийцы не такие глупые. Она догадалась бы, что мы возьмем под наблюдение всю трассу и что ни один таксист не забудет, даже через месяц, такую долгую поездку с единственной пассажиркой. Кроме того, разве существует такси, которое может ехать со скоростью сто пятьдесят пять километров в час?
— Это правда, — признал полковник. — А ни у кого из них нет машины?
— У Шульца есть, — буркнул Зентек. — Я проверил в отделе регистрации автомобилей. Я думал об этом…
— Послушайте. — Заместитель подошел к нему и положил ему руку на плечо. — А если этот Шульц выехал ночью за ней и привез ее сюда. Она же могла выйти на любой станции, вскочить в его машину и приехать сюда на рассвете. А потом вернуться на перрон и сделать вид, что только что приехала из Закопане.
— Да, это нужно будет проверить. — Зентек записал что-то в блокноте, говоря громко: — Что делал Шульц ночью? — он поднял голову. — Не знаю, шеф, но я уверен, что тут все не так просто. Боюсь, что все их показания только подтвердят имеющееся у нас данные и окончательно очистят их от подозрений.
— Подумаем еще, — сказал полковник. — Во всяком случае существует возможность, что пан Хенрик Шульц выехал навстречу Марии Рудзинской, она пересела с поезда в его автомобиль и успела приехать в Варшаву так рано, чтобы успеть убить своего мужа и дать возможность Шульцу появиться на работе в шесть утра.
— Да, — согласился Зентек, — это версия номер один.
— А какая версия номер два?
— Версия номер два очень проста: самоубийство. У профессора была причина, чтобы покончить счеты с жизнью, и у него был цианистый калий, который был ему для этого нужен.
— А почему мы не принимаем во внимание эту версию? Это ведь самая простая возможность, и она может в конце концов оказаться правдой.
Капитан развел руками.
— Ох, я готов был бы сразу подписать протокол, закрывающий следствие, и сказать себе, что смерть профессора ни меня, ни милицию больше не должна интересовать. Можно квалифицировать это как личную трагедию, завершившуюся таким печальным финалом. Но только…
— Только что?
— Сахар.
— Какой сахар?
— В чашке. Он ведь умер, сидя за столом. Выпил чай, в котором был цианистый калий. На столе, рядом с ним, стояла сахарница. Он взял оттуда сахар, всыпал его в чай и размешал, и только потом выпил и умер.
— Ну и что? — Заместитель придвинул стул и уселся рядом с Зентеком, заглядывая через плечо к нему в блокнот. — А кто может запретить совершить самоубийство с помощью цианистого калия, всыпанного в сладкий чай?
— Никто не может. Но я не представляю себе этого. Я весь день сегодня езжу, разговариваю с людьми, но ни на минуту не перестаю думать об этой сахарнице. Потому что, подумайте, панове, человек хочет покончить жизнь самоубийством. Он химик, и дома у него есть цианистый калий. Умирает он рано утром, в это время года уже светло. Ночью он размышляет, вечером пришла телеграмма от любимой женщины. Из этой телеграммы ему становится ясно, что эта женщина безвозвратно оставляет его. И он решает уйти с ее дороги. Что он должен сделать?
— То, что сделал.
— Да. Но не таким способом. Приняв решение, он должен был спуститься вниз в лабораторию, взять оттуда определенную дозу цианистого калия, пойти на кухню, взять чашку воды, всыпать туда яд и выпить.
— Понимаю, — сказал полковник. — Но, в конце концов, он мог налить себе чая, усесться за столом и долго думать над тем, лишать ему себя жизни или нет. В конце концов, он мог всыпать яд в уже подслащенный, приготовленный чай.
— Мог. Но в таком случае мы должны были бы признать, что он сделал себе в кухне чай, спустился с ним в подвал, всыпал туда яд, вернулся в столовую, всыпал туда сахар, подумал, как вам хочется, шеф, и только тогда выпил все вместе: чай, цианистый калий и сахар одним глотком.
— Почему это?
— Потому что он же должен был в чем-то принести этот цианистый калий: при нем в столовой не найдено никакой коробочки, бумажки, в которой он мог бы принести яд. Значит, если он не принес яд в столовую в чем-то, он должен был бы принести его в чашке чая. В таком случае отпадает предположение, что он сначала подсластил чай, а потом всыпал туда яд. Сахарница была в столовой, и из нее была взята ложечка сахара в чай.
— Понятно. Но это еще не исключает самоубийство полностью. Просто делает его не вполне правдоподобным.
— Вот именно. А там, где самоубийство является неправдоподобным, нужно немного поломать голову над поисками другого решения этой задачи. В конечном итоге не только профессор Рудзинский мог прийти к выводу, что его смерть облегчит другим жизнь. Другие тоже могли прийти к этому выводу, и, притом, гораздо раньше. Впрочем, у нас нет никаких доказательств того, что Рудзинский вообще хотел покончить с собой.
— Да, но…
— Я понимаю, шеф. Мне самому ясно, что если алиби этих людей будет доказано, нам придется признать, что это самоубийство. И в этом случае следует исключить действия кого-то постороннего. Только хороший знакомый мог помочь приготовить чай. Впрочем, я думал…
— Над чем?
— Над тем, не могла ли Мария Рудзинская каким-то образом подложить яд в этот чай раньше, еще до отъезда. Я думаю о чашке, о чае, о сахаре. Но нет. Это также следует исключить. Ее не было несколько дней. Трудно допустить, что профессор, живя в доме, только сегодня утром в первый раз взял сахар или чашку. Нет. Впрочем, цианистого калия там было много. Он должен был быть растворенным в чае, иначе Рудзинский мог бы его заметить. Нет, мы должны признать, что яд был всыпан в чашку сегодня, незадолго до того, как профессор выпил чай. А сделал ли это он сам или кто-то другой — вскоре будет известно. В конце концов профессор умер сегодня утром, следовательно, нельзя сказать, что следствие затянулось.