Страница 8 из 20
– Ашот нас динамит, – нарушил молчание один из парней.
– Да, – согласился второй. – Зажал бабки, падла.
Он так разнервничался, что даже вытянул из-под куртки пистолет. Бобриков побелел.
– Ты нам ни к чему, так что не вздрагивай, – успокоил его бандит. – Это я армянина мочить буду.
– Он отдаст, – непослушными губами произнёс Бобриков. – Придёт и всё отдаст.
Жалко было старика. Бобриков не хотел, чтобы бедолагу убили из-за каких-то денег.
– Мы ему счётчик включим, – сообщил рэкетир. – Сто тысяч он нам был должен, а теперь ещё проценты побегут.
Бобриков не поверил собственным ушам. Стоял и смотрел на непрошеных гостей. Но те, похоже, нисколько не шутили.
– Сто тысяч? – недоверчиво переспросил Бобриков.
Знал, что рэкетиры – это жестокие и бессердечные люди, но чтоб за сто тысяч убивать …
– Я отдам, – сказал Саша. – Сам.
Я внутренне был готов ему поаплодировать. Он оказался неплохим парнем, готовым уберечь ближнего от неприятностей, даже понеся при этом какие-то расходы. Это свое свойство он тотчас же и продемонстрировал, вытащив из кармана сто тысяч рублей.
– Вот! – сказал благородный Саша. – Возьмите!
Рэкетир смотрел на деньги так, как пять минут назад смотрел на предложенную ему мелочь. Ситуация была столь узнаваемой, что Бобриков обмер и превратился в статую.
– Нет, он всё-таки прикалывается, – пробормотал бандит.
– Ты чё, чувак? От жизни притомился? – осведомился второй. – Баксов сто тысяч! Баксов!
И до того у Саши Бобрикова было не самое беспечное выражение лица, но теперь он изумился так, что его вовсе нельзя было узнать.
– Долларов? – не сдержался он. – Сто тысяч?
Более растерянного человека я в жизни своей не видел. Оно и понятно. Кто такой Гаспарян? Владелец крохотной каморки, в которой он днями чинит чужую сношенную обувь. Он не хватает звёзд с неба, и заработка ему явно достаточно лишь на хлеб и самую дешёвую колбасу, какую только можно купить в магазине. И требовать с него сто тысяч долларов – едва ли не то же самое, что обкладывать данью бомжа.
Один из парней выглянул из мастерской и сделал знак своим товарищам, оставшимся в машинах. Тотчас же те и появились, и обнаружилось, что к Ашоту прибыла целая бригада – восемь человек. Испытавший немалое потрясение Бобриков едва нашёл в себе силы, чтобы обратить внимание страшных рэкетиров на несоответствие их мощи и скромности существования такого человека, как Ашот Гаспарян.
– Вы что-то напутали, – пробормотал Саша. – Это же Гаспарян! Обувщик! Откуда у него такие деньги?
Он, похоже, всё больше укреплялся в мысли, что произошла какая-то чудовищная ошибка, и когда уверился в этом окончательно, один из бандитов извлёк из внутреннего кармана куртки пухлую пачку цветных фотоснимков.
– Это что? – спросил недобрый гость. – А это? А вот это?
Он перебирал фотографии по одной и каждую из них показывал Бобрикову. Фотографии были что надо, как картинки из красивой жизни: старинные замки, «Роллс-Ройсы», яхты. Но не это поразило Бобрикова, а наличие на всех без исключения фотографиях старого Ашота Гаспаряна. Нет, на фотографиях Гаспарян вовсе не выглядел старым, напротив, смотрелся так хорошо, что можно было подумать, что и не он это вовсе. Но это был, конечно, он. Где-то в смокинге, где-то с сигарой, ещё было фото из разряда «Гаспарян в котелке и с тростью». Бобриков смотрел на всё это широко открытыми глазами и явно ничего не понимал. Его собеседник пришёл ему на помощь.
– Вот это твой «обувщик» на фоне своего дома, – сообщил рэкетир. – Замок во Франции. Неплохо?
А замок действительно был неплох. Роскошное убранство. Газоны вычурно подстрижены. Ашот Гаспарян на фоне этого великолепия смотрелся прекрасно.
– А это он на своей яхте.
Это и не яхта вообще-то. Это настоящий круизный лайнер. Здесь Ашот в одних плавках и, несмотря на свой очень даже преклонный возраст, обнимает двух полногрудых девиц. Девчонки прямо из «Плейбоя». Даже не верилось, что подобное счастье доступно невзрачному на вид Ашоту.
– Его «Роллс-Ройс».
Отличная машина.
– Его личный самолет.
Чёрт побери, какая красота!
– Это он в Монте-Карло.
На фото – Ашот за игорным столом, внимательно следит за игрой и курит сигару. Дым ест ему глаза, он щурится.
– Вот отмечают его день рождения.
Лужайка, пальмы, на заднем плане – белоснежный дворец.
– Это на Гавайях, – пояснил бандит.
Много-много гостей. Мужчины в смокингах, дамы в вечерних туалетах. В центре – довольный жизнью Гаспарян. А рядом с ним … Бобриков недоверчиво прищурился вглядываясь.
– Да, – флегматично подтвердил бандит. – Ты не ошибся. Это американский президент.
На Бобрикова было больно смотреть. Пережитые душевные страдания не красят никого.
– Да ты и не знал ничего, похоже, – будто бы только что обнаружил рэкетир.
– Не знал, – прошептал потрясённый Бобриков.
– Это же Ашот! – сказал бандит, причем имя «Ашот» он произнёс со смесью восторга и ненависти одновременно. – Он пол-Москвы под собой держит! Вся армянская мафия под ним! Казино, гостиницы, проститутки на Тверской – это же всё его хозяйство!
Бобриков хлопал ресницами, пытаясь постичь смысл сказанного.
– А эта халупа, – бандит повёл рукой вокруг, – всего лишь для прикрытия.
Бобриков знал Ашота давно. Лично не был знаком, но видел старика тысячи раз. Эта покосившаяся от времени будка мастерской стояла здесь всегда, сколько Бобриков себя помнил. Ашот представлялся ему бессловесным и безобидным мудрым стариком, какими только старики и бывают. Человек, тихо доживающий свой век. Никому не нужный. Одинокий. Бедный, как церковная мышь. Человек, до которого никому никогда нет дела, и о ком вспоминают, лишь обнаружив необходимость отнести в починку обувь. И вдруг – дворцы, яхты, красавицы из «Плейбоя».
А один из бандитов тем временем будто случайно сдвинул в сторону табурет, под которым обнаружился картонный ящик. Ящик был без крышки, и потому сваленные в него в беспорядке пистолеты, общим количеством десятка в полтора, Бобриков увидел сразу же. Он даже не успел испугаться, потому что бандит сказал совершенно будничным голосом:
– Это Ашот о безопасности своей печётся.
Находка подвигла рэкетиров на новые поиски, и они стали бесцеремонно сбрасывать с полок старую обувь. Бобриков им не препятствовал и даже не пытался протестовать – и очень скоро получил возможность освежить свои впечатления. За рваной обувью обнаружились пачки денег: заклеенные бумагой или перевязанные бечёвкой, они беспорядочно заполняли все полки, а сданная в ремонт обувь служила им лишь прикрытием, и трудно было сказать, какие суммы кроются в этих горах, состоящих из дензнаков.
– А ты говоришь – обувщик, – наставительно сказал рэкетир.
Распахнув дверь, крикнул своим товарищам:
– Несите сумки!
В присутствии бессловесного и крайне опечаленного Бобрикова бандиты собрали щедрый рэкетирский урожай и отбыли, прихватив и ящик с пистолетами. Бобриков следил за отбытием иномарок с потерянным видом и несколько пришёл в себя, лишь обнаружив, что остался один.
В мастерской был совершенный разгром. Спохватившись, Бобриков принялся наводить порядок и за пятнадцать минут привел мастерскую в почти первоначальный вид. Почти – потому что теперь здесь не было ни денег, ни оружия. И Бобриков понял, что и ему здесь делать нечего. Желание убежать прочитывалось на его лице, но побег не удался. Скрипнула дверь. Вошёл Гаспарян. При его появлении с бедным Бобриковым что-то случилось. Он не мог устоять на ногах и опустился на табурет. Гаспарян, казалось, ничего не заметил. Бобриков смотрел на него такими глазами, какими смотрят на человека, про которого внезапно стало известно, что он злодейски умертвил сто пятьдесят человек, среди которых были даже женщины и дети.
– Никто нэ прыходил? – спросил старый Ашот.
Он всё так же сутулился, но теперь Бобрикову казалось, что сутулость эта – не от прожитых лет, а от груза преступлений, совершённых крёстным отцом армянской мафии.