Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 29



Видим красивую чистую жизнь.

Ходит по свету Иван-дурак,

Во дворце скучает невеста его,

Еще не знает о нем ничего,

Думает, что в жизни ее все не так…

Недосягаемо, хотя светло…

Ввысь устремленные тополя…

Небо дождями на нас стекло,

К небу приблизились наши поля.

Полно, царевна, не мучь, не плачь.

Ну, Несмеянушка, улыбнись…

Веселые лошади несутся вскачь –

Может быть, вдаль, а может быть, ввысь.

***

Полночь. Улица. Крики. Звонки…

Не начать ли нам с новой строки?

Мир разбит на большие куски,

Телефонная трубка. Гудки.

Полночь. Улица. Пыль и жара.

Мы больны или просто пора?

В переулке удар топора:

Не лихая ль настала пора.

Полночь. Улица. Здесь я один.

Люди спят. В мире нет никого:

Ни улыбок, ни улиц, ни спин.

Я один. Я молчу. Я живой.

«В поисках жемчужины»

Александр ФОКИН. Февраль

Пора чернила брать и плакать,

Сосульки будут рядом петь…

Как долгожданна эта слякоть,

И незакатна Солнца медь.

А там и Пушкин с Пастернаком

Добавят слёз или чернил…

Уже февраль! Пора всё на кон!

Чтоб мир по-русски говорил!

04.02.2023.

Евгений ЧЕКАНОВ. Огненный вал

Окруженная огненным валом,

Вдалеке от земных пустяков,

Ты стоишь – и во взоре усталом

Бродят тени минувших веков.

То коричневый отблеск, то красный

Промелькнет и уйдет в никуда.

А во лбу, словно призрак ужасный,

Полыхает, не гаснет звезда.

Но стоишь ты за огненным валом,

Своим собственным светом светя,

И в мечтаньи своем небывалом



К небесам воздымаешь дитя.

На скрещении счастья и горя

Там, где прадед пахал и певал,

Ты стоишь – и от моря до моря

Простирается огненный вал.

05.03.2022

Денис ШИРОКОВ. Вот и всё…

Вот и всё. Вот и кончилось лето.

Отшумела лихая листва.

Только тёплое сердце поэта

всё шумит, подбирая слова.

Всё шумит… Мне не надо другого.

Я спокоен за выбранный путь.

Как дыханье, как ветер, как слово,

я могу в эту осень шагнуть.

«Художественное слово: Проза»

Евгений ЧЕКАНОВ . Отец где-то здесь

(повесть, написанная в 1993 году)

Вы умерли: казалось – вы никому не нужны. И вот,

когда вы забыты всем миром и, так сказать, испытываете

пустыню небытия, около вашей могилы начинает

копаться какая-то любящая рука – разбирает надпись на

могильной плите, поправляет землю и иногда воткнет

цветок: вы вдруг среди ледяного небытия согреваетесь

человеческою теплотою, и для вас начинается еще вторая,

удивительно интимная и милая жизнь. Грустно, что операции этой подвергаются только писатели: следовало

бы каждому человеку иметь для себя подобного копуна.

Василий Розанов

Ночь – хоть глаз коли. Но по тихому плеску воды под ногами, по влажной свежести воздуха я безошибочно определяю: это река. Большая река, медленно текущая во тьме неизвестно откуда и неизвестно куда.

Неподалеку, вверху, одиноко светится оранжевый квадратик окошка. Там, на высоком незримом берегу, – дом, тепло, свет, люди. А мне надо плыть…

Шаткий плотик из нескольких бревен, перехваченных железными скобами, готов к путешествию: в моих руках – длинная жердь, я упираюсь ею в дно… ну, поехали? Но резкий толчок вдруг сотрясает плот, бревна подо мною начинают гулять, ходить ходуном – это кто-то неуклюжий и грузный прыгает ко мне с берега и, шумно дыша, устраивается за моей спиной. Кого еще принесло? Мне и одному-то еле-еле хватает тут места…

Это – отец. На плече у него длиннющий рыбацкий намет, браконьерская снасть времен моего детства. С помощью этой штуки мы налавливали, бывало, по ночам целые ведра

плотвы и подлещиков. Ну, папа «в своем амплуа» – без инструмента шагу не ступит…

С трудом подавив раздражение, я осторожно отправляю в путь погрузившийся в воду плот. Удержит ли он двоих? Вода плещет и холодит ноги; вверху и вокруг – огромный, непроглядный купол ночного космоса…

Что это за река? Жизнь? История? Судьба? Душа? Куда и зачем я должен плыть? Почему мой плотик так шаток? Почему в моих снах так часто царит тьма?

Скоро отец отяжелит мою жизнь. Видимо, так я должен был понять его появление в моем сне – первое появление за долгие годы. И ведь мог понять, мог! То, что сон необычен, я смутно сознавал уже там, во сне. С первых же мгновений, – хотя там не было ни мгновений, ни лет, не было времени, – я испытывал удивительное, ранее незнакомое мне ощущение какой-то сверхдостоверности происходящего. Это ощущение трудно передать словами, но я помню, что оно было сильным и острым: я знал, что эта ночь, эта река, это плот – настоящие, а всё остальное… об остальном мне ничего не было известно. Это было ощущение полноты и окончательности бытия: всё то, что существовало бы кроме этой ночи и этой реки, было бы лишним, нарушало бы целостность мира…

Уже проснувшись, я некоторое время продолжал жить этим ощущением, – и тут же, включив свет, на первом попавшемся клочке бумаги записал корявыми буквами содержание сна, на память о странном видении.

Но то, что оно было вещим, я тогда не понял.

А вдруг я не разгадал его и сейчас? Вдруг мой сон предвещал мне не только то, что через два месяца мой отец умрет от сердечного приступа? Вдруг это ночное путешествие по неведомой реке сулило что-то еще – неразгаданное, тайное, темное?

Почему на плоту больше никого нет – ни моей матери, ни брата, ни других близких? Почему светящееся окошко так высоко, так недостижимо? Почему отец прыгнул на плот перед самым отплытием? Что во всем этом – судьбоносно, а что – случайно?

Только прожив до конца отпущенные мне годы, я смогу, быть может, как-то ответить на эти вопросы. Но что толку в пророчестве, которое нельзя разгадать до его исполнения?

И вот что еще тревожит меня: зачем отец взял с собой эту запретную, незаконную снасть? Неужто без нее – никак?

_____________________________

Всё течет и меняется? Нет! – всё стоит на своем месте, ожидая или провожая нас. Всё: любовь, жизнь, смерть. Каждый грядущий день – уже есть, нужно только дожить до него; каждый минувший – там, где мы его оставили. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку, сказал древний мудрец, но уже то, что он назвал эту реку по имени – «Одна и та же» —

говорит о том, что в самом существовании ее он не сомневался. Она есть, эта река, и течет в тех же берегах, и вода ее так же обжигает, как и тогда, когда мы вступили в нее впервые.

Всё остается на своем месте, ничто не прошло и ничто не грядет, – всё, кроме нас…

Где-то там, вдали, до сих пор стоят те погожие, тихие дни, в дремотной череде которых есть один, пронизанный всё тем же ласковым, с желтизной, солнцем. Это солнце зависло над крышами того же села, – Глебово на Волге, близ Рыбинска, – и его теплый покойный свет обливает те же избы, те же проулки и луговины, погруженные в ту же тишину, в то же сосредоточенное созерцание. Изредка прочистит горло петух, лениво брехнет пёс, громыхнет в соседских сенях ведро – и вновь неколебимое спокойствие владеет миром. Идет субботний вечер 23 мая 1992 года.