Страница 4 из 29
Не параллельное
В параллельных мирах мы летим – горделивые птицы,
в параллельных мирах, где не встретиться и не проститься,
в параллельных мирах, постигая вселенский простор…
Параллельность миров разделяют заборы и стены,
сохранив свое «Я» – мы возводим преграды из тлена:
ни звонка, ни письма, ни привета, ни взгляда в упор…
Наш учитель – Евклид, для души – Лобачевский и Риман,
только первое: «Ма!» от прощального неотличимо,
мы не ценим счастливых мгновений до крайней поры…
Параллельны миры… Мы как линии в них одиноки,
не транжирьте любовь: быстротечны улыбки и вздохи,
и, пожалуйста, будьте добры, берегите миры!
Помилуй Бог…
Помилуй…
Бог в улыбке и руке,
а не в иконах в красном уголке,
Он безусловно прячется повсюду:
помоет губкой грязную посуду,
под вечер шьет и штопает носки,
а что Его шаги – они легки,
касания Его подобны чуду…
У тихих вод заросшего пруда
желтеет одуванчик придорожный,
он тоже – Бог, и жизнь его проста,
а мы с тобой, выдумывая сложность,
ей воздвигаем гордый пьедестал…
А сколько жить – полгода ли, полста?
Под гнетом гирь торопятся часы…
Недолог век у капельки росы,
И по тропинке за крутым холмом
мы к первозданной тишине бредём…
Для грешника такая благодать
со стороны за Богом наблюдать…
СонНет
Кому рисуют свет и тень
(за пару слёз оплывшей свечки)
дрова за дверцей старой печки?
Наш пляжик у прохладной речки
всё также жив… Садовый пень
пророс и нанизал на прутик
всю эту горе-дребедень…
Забыв про красного коня,
тебя лохматую и злую
во сне сотру, и нарисую
какой?
Хотел бы видеть вновь
свою вчерашнюю любовь,
я так бессмысленно ревную,
ко всем, кто были до меня…
В тоске по безмятежным дням,
когда так откровенно спится,
и не взлететь, не опуститься,
мы – не пернатые…
Ведь птица
с потерей неба не смирится,
и нам бы вместе к небесам!
Прости, бродяга Дон-Кихот,
по нарисованным аллеям,
где солнце круглое алеет,
я поскачу за Дульсинеей,
с годами замедляя ход…
У сказок дел – невпроворот,
веками шелестят страницы,
часам пора остепениться,
не подавать свой страшный знак:
тик – так…
тик – так…
тик – так…
Евгений РАЗУМОВ. «Это ангелов падают тени»
* * *
Останутся письма. (По сути, – уже в никуда,
уже ниоткуда.) Зачем их писали, Саида,
деревья и птицы; и наши с тобой города;
и мы, получается?.. От заоконного вида
пора отвыкать. (Говорят человеку глаза.)
А он по привычке находит зацепку в июле,
где ты родилась, где летает еще стрекоза,
где яблоки зреют, где мы навсегда не уснули.
«И это зачем, получается?..» – думает клен.
(Ему за окном, очевидно, виднее, Саида.)
Я помню, Саида, что был я когда-то влюблен.
И адрес писал на конверте (я помню) – Колхида.
(Ну, может, правее, где бродит еще Геродот
среди пастухов, именуемых…) Впрочем, не надо
себя возвращать в этот месяц, тем более – год,
где горечь сулит древнегреческий вкус винограда.
Останутся письма… (Рука не бросает в огонь.)
Июль за окном… (Повторяемость яблок в природе.)
И, может, – душа. (На которой осталась ладонь
Твоя – отпечатком.) Закладка моя в Геродоте.
2.1.2016
* * *
Так бы и шел бы по снегу Увы-Человек,
в коем душа обитает согласно природе,
где эта птица летает и где этот век —
вроде картинки и памяти чьей-то навроде.
Только Увы-Человеку за сорок уже.
(За шестьдесят, если паспорту верить отчасти.)
Много чего у него, говорит, на душе,
чтоб говорить поперечному-встречному «здрасте».
То-то молчит… то-то трогает пикой сапог,
то есть башмак, то есть ногу в чулке из оленя.
За шестьдесят на земле он изрядно продрог.
(Что-то скрипит, говорит он, вдобавок в колене.)
«Ну, ничего… отдохнем», – говорят башмаки.
«Горло промочим», – ему обещает баклага.
«Экие вы, – он потрогает грудь, – дураки!..
Зря, что ли, воет четвертые сутки собака?..»
Дескать, увы, окончательно кончится лес,
где догонял, если памяти верить, оленя.
Даже молитвы – и той остается в обрез.
Птицы летят?.. Это ангелов падают тени.
5.1.2016
* * *
Потрясающий мужчина в потрясающей черкеске.
Он кинжалом потрясает. (Он, наверно, янычар.)
Ну, а я… Всего лишь поезд, смотрит из-за занавески
где старик (почти) сегодня на вчерашний на анчар.
Он (старик) любил когда-то это место на планете,
то есть девушку, конечно, что приходит из-за гор.
«Путы жизни», – ты сказала?.. Поезд вышел на рассвете,
но приехал ли куда-то – не известно до сих пор.
«Где застрял?» – не спросят люди (например, у семафора).
Может, в памяти ущелья, там, где горная река?..
Или около аула, где тебе родиться скоро
суждено?.. (Куда забросит этот поезд старика?..)
Он (старик) любил когда-то эту яблоню до неба,
под которой ты стояла, ты – ресницы опустив.
Кто еще тебя полюбит ТАК?.. (Отчаянно и слепо.)
Кто тебя ТАКОЙ услышит?.. (Твой божественный мотив.)
Потрясающий мужчина в потрясающей черкеске?..
Что ж… Возможно. Ведь возможен этот мир и без людей.
Поезд встанет у перрона. И не дрогнут занавески.
Только ржавчина покроет груды тряпок и костей.
8.1.2016
* * *
Я назову тебя «роман», куда тропическая ночь
вовсю совала лепестки, дурманя голову мою.
И ты опишешь мне ее – цветов таинственную дочь,
перед которой до сих пор, представь, в душе своей стою.
Почти Гоген, чей чемодан увез куда-то пароход,
где курит трубку капитан, где люди белые живут.
А я – живу?.. Не знаю сам. Живу – уже тридцатый год.
(Без той, которую то там встречаю в памяти, то тут.)
Она по-прежнему юна и ходит снова голышом
среди кумирен прошлых лет, среди деревьев и травы,
где мы на острове живем (конечно же, на небольшом),
где, может быть, хотели б жить и вы, и вы, и вы, и вы…
А что же времени пила, что пилит всякие цветы
на всяком дереве, – она обходит остров стороной?..
Не знаю. Это-то как раз, роман, мне и опишешь ты,
хотя бы в двух словах, ага, хотя бы строчкою одной.
Зачем Гогену чемодан?.. Зачем и мне теперь Париж?..
Ведь у романа есть конец, совсем другие где несут
цветы… Так пахнет пароход, где курят, видимо, гашиш,
где больше дочери цветов не встречу я ни там, ни тут.
10.1.2016
* * *
«Нет никакой Саиды», – я написал в романе,
где над букетом белым (помню) кружили осы.