Страница 6 из 7
1939
Орлы
Там, где им приказали командиры,С пустыми карабинами в рукахОни лежали мертвые, в мундирах,В заморских неуклюжих башмаках.Еще отбой приказом отдан не был,Земля с усталым грохотом тряслась,Ждя похорон, они смотрели в небо;Им птицы не выклевывали глаз.Тень от крыла орлиного ни разуЕще по лицам мертвых не прошла.Над всею степью, сколько видно глазу,Я не встречал ни одного орла.Еще вчера в батальные картиныХудожники по памяти отцовВписали полунощные равниныИ стаи птиц над грудой мертвецов.Но этот день я не сравню с вчерашним,Мы, люди, привыкаем ко всему,Но поле боя было слишком страшным:Орлы боялись подлетать к нему.У пыльных юрт второго эшелона,Легко привыкнув к тыловым огням,На вешках полевого телефонаОни теперь сидят по целым дням.Восточный ветер, вешками колыша,У них ерошит перья на спине,И кажется: орлы дрожат, заслышаОдно напоминанье о войне.1939
Деревья
У нас была юрта с дырявой крышей,с поющим в щели сверчком.Мы сидели в ней в полденьи пили дымную водус консервированным молоком.Пятую ночь дует ветер с Хингана,наступают осенние дни…– Я так давно не видел деревьев!Расскажи мне, какие они?– Они очень, очень высокие,они выше этой травы,ни один двугорбый верблюдне дотянетсядо их шумящей листвы.– Листва!Но я сам забыл ее шелест,скитаясь по этим степям;большие и маленькиекусочки зеленого,прицепленные к ветвям…Деревья – их не с чем здесь сравнить,они огромные, как облака,они зеленые, как монгольский закат,и шумные, как река.А если их много,целая роща,зеленое море огня,зеленое утром,черное ночью,синее на исходе дня… —Но, прервав наши речи на полуслове,грохотдонесся из-за реки,как будто по очень глубокимухабампроехали грузовики.И сразу на желтом пустом горизонте,в белой степной пыли,круглая темно-синяя рощавыросла из-под земли.Она выросла сразу.Она выросла молча.Она выросла как стена —красивая темно-синяя роща,синяя дочерна.Ну что же, смотри на нее, любуйся,ты забыл здесь шелест листвы…Но тот, кто давно не видел деревьев,не повернул головы,он только поглубже надвинул каску:– Весь день облака и ветра,опять эти рощи на горизонте.Опять бомбежка с утра…1939
Сверчок
Мы довольно близко видели смертьи, пожалуй, сами могли умереть,мы ходили везде, где можноходить,и смотрели на все, на что можносмотреть.Мы влезали в окопы,пропахшие креозотоми пролитым в песок сакэ,где только что нашикололи техи кровь не засохла еще на штыке.Мы напрасно искали домашнюю жалость,забытую нами у очага,мы здесь привыкали,что быть убитым —входит в обязанности врага.Мы сначала взяли это на веру,но вера вошла нам в кровьи плоть;мы так и писали:«Если он не сдается —надо его заколоть!»И, честное слово, нам ничего не снилось,когда, свернувшись в углу,мы дремали в летящей без фармашинеили на твердом полу.У нас была чистая совесть людей,посмотревших в глаза войне.И мы слишком много видели днем,чтобы видеть еще во сне.Мы спали, как дети,с открытыми ртами,кое-как прикорнув на тычке…Но я хотел рассказать не об этом.Я хотел рассказать о сверчке.Сверчок жил у нас под самою крышеймежду войлоком и холстом.Он был рыжий и толстый,с большими усамии кривым, как сабля, хвостом.Он знал, когда петь и когда молчать,он не спутал бы никогда;он молча ползал в жаркие днии грустно свистел в холода.Мы хотели поближе его разглядетьи утром вынесли за порог,и он, как шофер, растерялся,увидевсразу столько дорог.Он удивленно двигал усами,как и мы, он не знал, почемубольшой человек из соседней юртыподошел вплотную к нему.Я повторяю:сверчок был толстый,с кривым, как сабля, хвостом,но всего его, маленького,можно былонакрыть дубовым листом.А сапог был большой —сорок третий номер,с гвоздями на каблуке,и мы не успели еще подумать.как он стоял на сверчке.Мы решили, что было б смешно сердиться,и завели разговор о другом,но человек из соседней юртыбыл молча объявлен нашим врагом.Я, как в жизни, спутал в своем рассказеи важное, и пустяки,но товарищи скажут,что все это правдаот первой и до последней строки.