Страница 4 из 32
Этого социального положения женщина достигает раньше там, где с превращением прежнего кочевника в оседлого жителя у последнего возникает родина, домашний очаг, а стало быть, и рождается потребность иметь подругу жизни в лице жены и хозяйки дома.
Из восточных народов этой ступени очень рано достигли древние египтяне, евреи и греки, из западных — германцы. У этих народов высоко ценятся девственность, целомудрие, стыдливость и половая верность, в противоположность другим народам, которые предоставляют своих женщин гостю для половых наслаждений.
То, что рассматриваемая ступень облагораживания половой жизни довольно высока и появляется значительно позже некоторых других форм культурного развития, в частности эстетической, доказывается примером японцев, у которых еще сравнительно недавно всякая незамужняя женщина могла беспрепятственно заниматься проституцией, без малейшего ущерба для своего будущего положения жены и матери.
Христианство дало могучий толчок к облагорожению половых отношений, подняв женщину на одинаковую социальную высоту с мужчиной и превратив любовную связь между ними в религиозно-нравственный обряд. Этим устанавливалось то положение, что на высшей ступени цивилизации любовь человеческая может быть только моногамной и должна иметь в основе длительный союз. Природа может требовать только размножения рода, но общественная единица, будь то семья или государство, должна иметь гарантию, что потомство будет преуспевать физически, нравственно и интеллектуально. Именно равноправие полов, установление моногамии и укрепление последней правовыми, религиозными и этическими узами дали христианским народам преимущество и духовное и материальное над народами с полигамией вообще и над исламом, в частности
Мухаммед, правда, стремился поднять положение восточной женщины, бывшей только рабыней и орудием грубой чувственности, и поставить ее на более высокую ступень в социальном и семейном отношении, но все же в мусульманском мире женщина продолжает стоять неизмеримо ниже мужчины, которому одному предоставлено право расторжения брачного союза, расторжения, к тому же крайне легко выполнимого.
Ислам совершенно отстранил женщину от всякого участия в общественной жизни и тем самым затормозил ее интеллектуальное и нравственное развитие. Из-за этого мусульманская женщина, в сущности, осталась только средством удовлетворения половой похоти и сохранения расы, тогда как добродетели и способности христианки, являющейся хозяйкой дома, воспитательницей детей и равноправной подругой мужчины, могли расцвести пышным цветом.
Таким образом, ислам с полигамией и гаремной жизнью является резким контрастом моногамии, отличающей семейную жизнь в христианском мире.
Тот же контраст обнаруживается и при сравнении религиозных воззрений мусульман и христиан на загробную жизнь. Верующему христианину последняя представляется в виде рая, очищенного от всей земной чувственности и обещающего чисто духовные наслаждения, воображение мусульманина рисует ему загробную жизнь в образе сладострастной гаремной жизни с восхитительными гуриями.
При всех средствах обуздания чувственного влечения, предоставляемых в распоряжение культурного человека религией, законами, воспитанием и нравственностью, над ним всегда висит как дамоклов меч опасность падения с лучезарной высоты чистой и целомудренной любви в бездну низменных позывов плоти.
Для того чтобы утвердиться на этой высоте, требуется непрерывная борьба между природным инстинктом и порядочностью, между чувственностью и нравственностью. Только людям с сильной волей удается совершенно освободиться из-под власти порабощающей их чувственности и любить той чистой любовью, которая служит источником благороднейших радостей человеческого бытия.
Можно спорить о том, сделалось ли человечество в течение последних столетий более нравственным, но не подлежит сомнению, что оно стало стыдливее, и это облечение чувственных животных потребностей покровом тайны, обязанное успехам цивилизации, есть во всяком случае уступка, сделанная добродетели пороком.
При чтении книги Шерра «История немецкой культуры и нравов» нельзя не вынести впечатления, что современные нравственные воззрения по сравнению со средневековыми сделались чище, хотя и должно признать, что сплошь и рядом прежняя грубость и непристойность выражений сменились только более утонченными нравами, но без повышения нравственности.
Если, однако, сравнить наше время с более отдаленными историческими эпохами и периодами, то ни на минуту не может возникнуть сомнения, что общественная нравственность, невзирая на эпизодические реакции, неудержимо идет вперед с развитием культуры и что одним из наиболее могучих рычагов на пути нравственного совершенствования является христианство.
Мы в настоящее время все-таки далеко ушли от тех половых отношений, которые нашли выражение и в содомических верованиях, и в народной жизни, и в законодательстве, и в религиозных обычаях древних эллинов, не говоря уже о культе фаллоса и Приапа афинян и вавилонян, о вакханалиях Древнего Рима, о привилегированном общественном положении гетер у этих народов!
В результате медленного, часто незаметного развития, которое испытывают человеческие нравы и человеческая нравственность, естественно, должны были произойти колебания аналогично тому, как и у отдельных людей половая жизнь имеет свои приливы и отливы.
Периоды ослабления нравственности в жизни народов совпадают обычно с периодами изнеженности и роскоши Явления эти мыслимы только при усиленном перенапряжении нервной системы, которой приходится приспособляться к возрастающим потребностям. Результатом этой повышенной нервозности является усиление чувственности, ведущее к развращению народной массы и подрывающее общественные основы, нравственность и чистоту семейной жизни. Как скоро эти общественные основы расшатаны распущенностью, прелюбодеянием, роскошью, распад государственной жизни, материальное, моральное и политическое разрушение последней становятся неминуемыми.
Предостерегающими примерами подобного рода служат Римская империя, Греция и Франция в царствование Людовиков XIV и XV . В такие эпохи государственного упадка и замечаются чудовищные искажения половой жизни, причины которых, впрочем, отчасти могут быть объяснены психопатологическим или, по крайней мере, невропатологическим состоянием населения.
То, что большие города являются очагами нервозности и извращенной чувственности, доказывает история Вавилона, Ниневии, Рима, равно как и мистерии современной жизни крупных городских центров. Достоин внимания факт, с которым мы знакомимся из чтения выше цитированного труда Плосса, а именно, что извращения полового влечения не встречаются у диких или полуцивилизованных народов (за исключением алеутов, далее в форме мастурбации у восточных женщин и у намаготтентоток).
Изучение половой жизни человека надо начинать с момента развития ее в период половой зрелости и проследить различные фазы ее вплоть до полного угасания половых ощущений.
Мантегацца в своей «Физиологии удовольствия» превосходно описывает влечения и стремления пробуждающейся половой жизни, зачатки которой, в виде смутных предчувствий и неопределенных ощущений, удается, однако, проследить еще задолго до наступления половой зрелости. Этот, так сказать, период предвестников представляется в психическом отношении наиболее важным. По богатству пробуждающихся в это время ощущений и идей можно судить о значении полового фактора для психической жизни. Эти первоначально смутные, неопределенные стремления, которые возникают из ощущений, пробужденных в сознании органами, остававшимися до сих пор неразвитыми, сопровождаются могучим возбуждением чувственной стороны жизни.
Психологическая реакция полового инстинкта в период возмужалости обнаруживается многообразными явлениями, у которых есть только одно общее — повышенная душевная возбудимость и стремление выразить в той или другой форме, так сказать, перенести на известный объект новое, своеобразное содержание своего настроения. Ближайшими объектами являются религия и поэзия, которые, даже по истечении периода полового развития, после того, как первоначально смутные стремления приобрели определенное выражение, получают могучие импульсы от полового мира. Кто в этом сомневается, пусть вспомнит, как часто в период возмужалости наблюдаются религиозные мечтания, как часто в жизни святых появляются половые искушения, какими отвратительными сценами, настоящими оргиями завершались религиозные празднества древних, а в наше время и собрания известных новейших сект, если уже не говорить о чувственной мистике, которой запечатлены культы древних народов. И, напротив, мы видим, что чувственность, не нашедшая себе удовлетворения, сплошь и рядом ищет и находит себе эквивалент в религиозной мечтательности.