По делу обвиняется...

— А ты гуляешь? — в свою очередь спросил Леня.

— Творческий день, — торжественно произнес Алишер и добавил: — По расписанию.

— Понятно. Значит, вытворяешь. Что именно?

— Пока нахожусь в стадии обдумывания, а на первый случай предлагаю зайти в «Снежок» и съесть по килограмму пломбира.

— Ого! Опять гонорар!

— Увы! Этим меня не балуют.

— Быстро кончились твои первые радости.

— Не говори. Но есть нечто большее, чем гонорар. — Леня вопросительно посмотрел на него. — Да, да. Не удивляйся. Я говорю о вере в людей.

— Это оплачивается?

— Представь себе. Да еще с процентами...

— Видимо на тебя плохо действует творческий день, — покачал головой Леня. — Придется сообщить в деканат, пока ты не натворил такого.

— Зря не веришь, — перебил его Алишер. — Короче, сиди и мечтай. Я сейчас.

«Куда это он? — подумал Леня, провожая взглядом быстро пересекающего улицу Алишера, но вспыхнул зеленый глазок светофора, и поток стремительно двинувшихся машин закрыл Алишера, а когда улица опустела, его уже не было. — Наверно, в магазин зашел», — решил Леня. Он продолжал наблюдать. Вот старушка вышла из переговорного пункта, остановилась в раздумье. Весь ее вид говорил, что она забыла сказать главное. Она постояла у дверей почты, махнула рукой и медленно побрела по улице. Из магазина вышла женщина в черном халате, в руках у нее были пакеты. «Работница почты, — определил Леня, — сегодня, видимо, ее очередь идти за продуктами для обеда». Он посмотрел на часы: действительно, было уже полпервого. «Что-то Алишер задерживается», — мелькнуло у него, и он решил пойти ему навстречу. В это время у сберкассы остановился «Запорожец». Из него вышел Соснин и направился в сберкассу. «Работники милиции в рабочее время занимаются личными делами», — усмехнулся Леня. Он уже пересек часть улицы и вышел на тротуар, почти поровнявшись с «Запорожцем».

Дверь сберкассы открылась. Вышел Алишер, следом за ним Соснин. «Значит он не в магазин, а в сберкассу ходил, — удивился Леня. — Но почему они вместе с Сосниным?»

Соснин между тем подошел к машине, открыл дверцу, приглашая Алишера занять место.

— Алишер! — вырвалось у Лени. — Ты куда? Что случилось?

В ответ Алишер криво усмехнулся:

— Пломбир отменяется, — и показал на Соснина: дескать, он знает, спроси его. Но Соснин уже увидел Леню.

— И вы здесь? Интересно. Ждем вас к 15 часам.

Он сел вместе с Алишером в машину. Затарахтел двигатель, и старенький «Запорожец» тронулся с места. А Леня, ошеломленный, ничего не понимая, продолжал стоять у обочины...

— ...Итак, вы не отрицаете, что ночевали у Фастова и в сундуке, когда брали постель, видели старую сумку?

Алишер утвердительно кивнул головой.

— Что в ней было? — продолжал задавать вопросы Туйчиев.

— Этого я не знаю. Я только обратил внимание, что сумка очень старая. Таких теперь не выпускают. Но я ее не открывал.

— Хорошо. Я помогу вам вспомнить, — предложил Арслан. Алишер недоуменно посмотрел на него. — Среди прочего в ней были облигации трехпроцентного займа. Двадцать пять штук.

— Вы... вы... подозреваете меня? — голос Алишера от волнения срывался.

Арслан между тем вынул из сейфа и положил на стол перед Алишером облигацию. Показывая на нее, сказал:

— Это одна из них. По которой вы недавно хотели получить выигрыш, — уточнил он. — Где остальные?

В ответ Алишер вдруг стал безудержно смеяться. Арслан с Николаем переглянулись, у каждого в глазах был вопрос: что это с ним, не нервный ли припадок? Успокоившись, Алишер заговорил:

— Простите меня, пожалуйста. Но все было так неожиданно и страшно, — признался он. — У меня нет никаких других облигаций, да и не может быть. А эта, — он показал на облигацию, лежавшую на столе, — попала ко мне случайно. Ее дал мне Виктор, возвращая долг...

— Какой Виктор? — не дал ему договорить Николай.

— Трегубов Виктор. Интереснейший типаж, кстати. Я изучал причины, приведшие его к пьянству. По линии социологического эксперимента, — пояснил Алишер.

— Когда он дал вам облигацию?

— Пожалуй, дней десять прошло.

— Вам известен адрес Трегубова? Где его можно найти?

— О, это очень просто, — улыбнулся Алишер. — Его обычное место пребывания, впрочем, как и других алкоголиков, в парке у биллиардной.

Медленно пробираясь сквозь непроходимые заросли джунглей, по колено в болотной жиже, оставляя на острых сучьях неведомых растений клочья одежды, плохо различая сквозь залитые кровью и по́том глаза окружающее, он тщетно пытался отдалить смертный миг, но ягуар настиг его и положил на плечо свою тяжелую мягкую лапу. Он закричал в ужасе и проснулся.

Потный от страха, Виктор вскочил на ноги и не сразу понял, где находится. Бледный свет зарешеченной лампочки струился с высокого потолка. Лязгнула массивная железная дверь, и в проеме появился немолодой приземистый сержант с седоватыми усами.

— Зачем шумишь? — укоризненно покачал головой сержант. В его голосе звучал мягкий восточный акцент. — Ночью спать надо. — Он сочувственно посмотрел на узника и вышел из камеры.

Трегубов сел, крепко обхватив руками раскалывавшуюся от боли голову. «Сама по себе тюрьма не так уж страшна, — пытаясь иронизировать, подумал он. — Та же гостиница, только с решетками на окнах. Страшно другое: выпить здесь не дадут, это точно... Идеальное место для ликвидации скверных привычек», — горько усмехнулся Виктор.

Как ему плохо сейчас — кто бы знал. Ну и пусть. Чем хуже, тем лучше! Через этот круг дантова ада надо суметь пройти. Тогда появится шанс выкарабкаться. Стоит потерпеть, если конечно, не свихнешься от «сухого закона». Вот сейчас выпить сто грамм, не больше, и можно начинать эксперимент по завязыванию. Сначала выпить, потом начать... Выпить... Нет, хватит. Видит бог: он никогда не поднимал руку на человека... И вот... А вообще все логично.

...Тогда в парке, очнувшись от тяжелого забытья, он увидел над собой широкие, уходившие ввысь стволы деревьев; сквозь их желтеющую, но еще густую листву с трудом пробивались вниз косые солнечные лучи. Сколько же он проспал здесь, на земле, как последний подонок? Всю ночь, и, судя по солнцу, еще полдня! Если бы еще пару лет назад ему кто-нибудь сказал, что это может произойти с ним, он бы плюнул в лицо сказавшему.

Он с большим трудом поднялся. Земля, как палуба во время шторма, уходила из-под ног куда-то в сторону, и, чтобы не упасть, он успел ухватиться за спинку скамейки.

За узкой, посыпанной красным песком дорожкой он увидел Иру и двух женщин, одна из них почему-то на Иру кричала. Он испугался, что Ира увидит его в таком виде, и спрятался за живую изгородь. Но женщина внезапно влепила Ире пощечину, и тогда, забыв про стыд, он, шатаясь, бросился на помощь. Но Ирина уже убегала от обидчицы.

А та, видел Виктор, совершенно неожиданно с яростью и как-то истерично набросилась на свою собеседницу, замахнулась на нее сумкой. Вторая женщина испуганно закрылась рукой. Сумка, ударившись об эту преграду, упала на землю. Защищавшаяся женщина в следующую секунду пустилась наутек. Большая черная сумка была раскрыта, и Трегубов увидел пачку облигаций. Стоявшая к нему спиной женщина наклонилась за сумкой, и тогда он ударил ее по голове. Он у-да-рил! Хотя мог поклясться, что за секунду до этого ни о чем не помышлял. Но облигации, он успел заметить, были «золотого займа». «Деньги!» — молнией сверкнула мысль. Деньги, которых у него нет, а голова разрывалась от боли, перед глазами ходили разноцветные круги, и хотелось только одного — глотка спиртного. Да, да. Конечно, это не он, а какая-то потусторонняя сила заставила его мгновенно наклониться, схватить валявшийся на земле, неизвестно откуда взявшийся здесь увесистый обломок кирпича, подняла его руку и опустила на голову женщины, а другая рука потянулась к облигациям... И пропил-то он всего ничего, а остальное отдал соседке Нестеренко, в погашение долга...